Этот случай запомнился мне очень детально. После завершения консультации я спросила маму и спросила девочку, могу ли я рассказывать об этом случае. И они согласились, что я как психолог могу рассказывать эту историю. Сейчас я хотела бы привести этот случай как пример краткосрочной работы психолога с проблемой острой эмоциональной реакции ребенка на ситуацию стресса и утраты.
История про девочку и ее собаку Чарли
Вот такая история произошла несколько лет назад в небольшом городке, в пригороде мегаполиса. В середине сентября мне позвонила по телефону женщина и сказала, что у ее 7-летней дочки «сильная реакция на стрессовую ситуацию и появились страхи». В настоящий момент девочка ходит в школу, во 2 класс, но плохо понимает уроки, не разговаривает дома с папой и мамой, и ведет себя замкнуто. В поведении дочки появилось что-то совсем детское, не по возрасту: так попробовала описать ситуацию мама. В конце августа девочка была свидетелем гибели своей собаки. Ее собачка Чарли, йоркширский терьер, любимец всей семьи, на улице вступила в драку с более крупным животным и получила смертельные ранения. Собаку девочка донесла домой, животное отвезли в ветеринарную клинику. Там не смогли помочь и усыпили. Мама еще сообщала, что девочку сильно взволновала история с собакой: «Сама я в детстве была в похожей ситуации, и очень сильно переживала. Поэтому я знаю, какие сейчас чувства у девочки. Я сама до сих пор не могу забыть нашего Чарли. Я знаю, дочка никогда не захочет завести новую собаку».
Я попросила прийти маму с дочкой ко мне на прием и на следующий день мы провели консультацию. Всего было две встречи. Одна встреча была втроем - мама, девочка и психолог. Вторая встреча была через неделю, вдвоем – мама и психолог.
Консультация по поводу стресса
В ходе консультации психологу предстояло решить сложную задачу совместить интересы взрослых и интересы ребенка. Потому что ситуация была стрессовой и для девочки, и для мамы. И мне как психологу необходимо было, чтобы мама сама смогла стать помощником для своей дочки.
Я для начала попросила маму описать ситуацию как можно подробнее, и женщина в присутствии дочки рассказала печальную историю. В конце августа девочка вернулась домой с дачи, после двух месяцев отдыха у бабушки. Мама разрешила дочке пойти во двор гулять, но с тем условием, что девочка возьмет с собой на прогулку собачку. Мама рассуждала таким образом, что прогулка с собачкой делает и ситуацию девочки более безопасной (собачка активная и в случае опасности громко лает). И еще был повод выгулять собаку. Мама наставительно сказала девочке, чтобы она не отпускала собаку с поводка.
Девочка вышла во двор, старательно вела собаку на поводке. В этот момент во дворе появилась крупная собака, без поводка. Два пса кинулись навстречу друг другу и сцепились в драке. Девочка за поводок оттянула свою собаку к себе, и в этот момент вторая собака укусила терьера. Девочка подняла Чарли на руки, и заметила, что тот начал обвисать и слабеть. Она отогнала вторую собаку и побежала испуганно домой. Мама быстро на машине повезла собаку в ветеринарную лечебницу, там сказали, что травмы слишком большие и собаку усыпили. Женщина повторила несколько раз: «Если бы я не отпустила собаку с девочкой, то ничего бы не случилось!». И еще настаивала на том, что: «Чарли смело защищал девочку!».
Девочка молча кивала, когда мама рассказывала историю. И на прямые вопросы, так ли было дело, не отвечала или отвечала односложно. Поэтому в первой половине консультации я просила девочку рисовать картинки, иллюстрирующие отдельные эпизоды сюжета. Я попросила нарисовать Чарли, нарисовать большую собаку, нарисовать дом, где она живет. Рисунки были совсем детские, как будто бы рисовал 5-летний ребенок.
Разговор постепенно сложился, и мне удалось сделать несколько эмоциональных предложений девочке. Я сказала: «Наверное, ты сильно испугалась и растерялась, когда собаки начали драться?». И это оказалось правдой. Девочка совсем иначе видела ситуацию, чем мама. Девочка видела агрессию двух животных, их драку, девочка переживала свою беспомощность в этой ситуации и растерянность. Мама слышала наш разговор, и с удивлением отнеслась к тому, что чувства девочки сильно отличаются от тех, которые переживает сама мама. Мама очень эмоционально рассказывала об эпизоде, подчеркивала тему гибели собаки и настаивала на том, что девочка никогда не сможет забыть своего Чарли и никогда не сможет привязаться к новой собаке. И сама того не заметив, мама косвенно обвиняла девочку в гибели собаки, так как все время повторяла: Если бы я не разрешила дочке взять собачку на прогулку, собачка осталась бы жива!». Мама сама была сильно привязана к животному и не могла пережить утраты. Девочка чувствовала горе мамы и не знала что делать, так как считала себя непоправимо виноватой.
Чувства и опыт девочки были другими. Девочка реально испугалась того, что собаки подрались. И чувствовала свою беспомощность. И растерянность. И старалась за поводок оттянуть своего любимца (мама велела ни в коем случае собаку с поводка не отпускать). Чем, кстати, мешала ему в драке. Девочка была испугана столкновением с темой смерти, горевала. И еще боялась маминого горя. И думала, что мама ее накажет, что она сделала все неправильно. Потому что мама сильно любила Чарли.
Важный момент в нашем разговоре с девочкой был посвящен самому эпизоду драки животных. Я как психолог обратила внимание, что девочка чувствовала смущение, когда мама говорила: «Чарли защищал тебя», так как девочка по другому видела ситуацию. Она сама отогнала собаку, когда подняла на руки Чарли. И мне показалось, что перелом в разговоре состоялся, когда я сказала: «Чарли был смелым псом, он сам начал драку с другой собакой, не боялся большой собаки!».
Вторая тема была о том, что происходило в ветеринарной клинике. Девочка не видела мертвого тела, ей просто сказали, что собачку усыпили. Она переживала непоправимость и бессилие. И раздумывала о феномене смерти.
Я спросила девочку, как ей думается, какие есть фантазии про собачку? И девочка сказала, что ей кажется, представляется, когда она думает о Чарли, что он где-то там, в особом месте, ей не хочется думать, что он умер, а хочется думать, что он «в специальном санатории для собачек». Я попросила девочку нарисовать такой санаторий. Мы обе понимали, что это только фантазия, но важным было передать в материальной форме эту фантазию. Девочка сделал несколько рисунков, потом отложила бумагу, посмотрела на меня и сказала не очень уверенно: «Я знаю, что Чарли на небесах сейчас, в специальном месте, куда попадают собаки после смерти». Я подумала, что для эмоциональной жизни ребенка важно опереться на что то конкретное. И что идея про «хорошее место, где сейчас находится душа Чарли», вполне могла бы быть понятна моим далеким предкам, которые жили еще в языческие времена. И поддержала эту идею.
Еще я попросила нарисовать картинку про будущее: «Нарисуй дом, где есть разные животные, кошки, коровы, курицы, собаки, и где живешь ты с мамой и папой и еще те люди, которых ты захочешь туда пригласить». Девочка нарисовала дом, и в том числе нарисовала большую собаку. Сказала – вот такая собака пусть живет в доме. Мама увидела рисунок и стала возражать: «Нет, девочка никогда больше не захочет собаку, она не сможет забыть Чарли!» и тут дочка, оглянувшись на психолога, смогла возразить маме: «Пусть будет большая собака, и папа тоже хочет большую собаку!».
Девочка была готова эмоционально признать ситуацию утраты, попрощаться с собачкой и мечтала о том, чтобы в доме появилась новая собака, крупная и сильная, вроде овчарки, которая будет самая сильная во дворе. В этом есть логика, которая понятна читателю. Нужна собака, которая будет победителем, за которую не страшно. Но девочка никак не могла рассказать о своих размышлениях маме. Не могла рассказать маме, как испугалась. И как боялась ту большую собаку. И как плакала от беспомощности. И надеялась, когда собаку привезли в больницу, что Чарли не умрет. Потому что мама начинала переживать и повторять: «Не надо было мне отпускать с тобой собаку!».
Прощание с Чарли
С точки зрения клинического подхода, переживания девочки укладывались в картину «реактивного депрессивного состояния». И чаще всего такую картину мы наблюдаем, если у ребенка или у взрослого был сильный стресс и утрата, и не была завершена «работа горя».
Исходя из этих соображений, я предложила девочке сделать еще одну важную вещь. Надо было сделать ритуал прощания. Девочка сказала, что «собачка Чарли теперь живет на небесах!». И чтобы помочь девочке завершить ситуацию, Психолог предложила девочке взять еще один лист бумаги и подготовить «письмо Чарли и отправить ему подарок». Нарисовать картинки, которые девочка считает подходящими, и написать слова. И это письмо попадет «в то место, где теперь его душа». Цель такого задания – помочь ребенку с помощью рисунка выразить чувства, которые трудно выразить ловами. И помочь таким способом выразить реакцию горя.
Девочка активно откликнулась на задание. Она нарисовала косточку и бантик. И еще нарисовала любимую игрушку, в которую собака играла. Психолог нашла красивый конверт и рисунок положили в конверт. И девочка забрала его с собой.
Разговор с мамой
Но самая сложная работа предстояла с мамой! Так как именно сама мама была в сильном стрессе. Для начала я настойчиво предложила и рекомендовала маме «признать действия девочки в ситуации, когда собаки дрались, правильными». «Девочка делала то, что могла в той ситуации, наилучшим образом!».
Такая настойчивость в отношении эпизода была принципиально важна, так как мама все время косвенно давала сообщения девочке, что считает ее действия ошибочными и убийственными. Тем самым ставя девочку в непереносимую ситуацию.
И еще психолог просила маму «позволить девочке попрощаться с собачкой». Мама все время настаивала, что «девочка больше не захочет собаку», и что «папа предлагал купить щенка овчарки, но девочка точно не сможет пережить смерть Чарли». Предложения папы были реалистичными, крупная собака - реально важный член семьи, хороший спутник для обеспечения безопасности ребенка на прогулке, так как семья живет в доме в небольшом городке, вблизи мегаполиса.
И тут выяснилось, что есть причина, из-за которой сама мама так переживает и мучает свою дочку. Мама по секрету призналась психологу, что сама очень сильно переживает и нынешняя ситуация повторила старый эпизод из ее детства. Ей было лет 10, она шла со своими папой, мамой, старшим братом и собакой, маленькая собачка вырвалась у нее из рук, она отпустила поводок. Как результат, собака на глазах у всех попала под машину, потому что на нее напали и пугнули ее дворовые собаки. След этого события остался как «ядовитая скрытая рана в душе», и повторная ситуация создала эффект эмоциональной цепной реакции. Поэтому мама никак не могла сама помочь дочке выразить чувства, навязывала свой сценарий переживаний. И не разрешала своему супругу, отцу девочки, как-то развеять стресс. Психологи называют такие ситуации «ретравматизацией» или повтором травмирующего эпизода.
Мы договорились обсудить опыт мамы отдельно, без участия дочки. И встретились с мамой через неделю. Это было отдельное занятие с мамой, которое мы назначили для отреагирования старого стресса. Хотя прошло больше 20 лет, реакции молодой женщины были такими живыми, как будто бы события произошли только что. Она сама была как ребенок. Понятно, что она не могла сосредоточиться на чувствах своей дочки. Основными чувствами мамы были страх и чувство вины, и еще сильная злость на уличных собак. И еще, при разговоре о той старой ситуации, на первый план вышли эмоции, адресованные к старшим родственникам, которые не стали придавать значения горю девочки.
В реабилитирующей фантазии мама в воображении прогоняла злых собак и спасала, как герой из приключенческого фильма, своего любимца. Эта «детская» фантазия дала силы завершить старый процесс горя. Мы поговорили о разных аспектах той старой ситуации.
Мама успокоилась и только после этого могла сама «стать психологом для своего ребенка» сотрудничать с психологом в плане признания реальных (не выдуманных) чувств девочки. Дело в том, что мама горевала по-другому, чем горевала девочка. И пока мама своего горя не погоревала, она не могла понять дочку.
Что было потом дома?
Важной процедурой для восстановления контакта мамы и дочки была тактика психолога, в которой девочке было предложено «нарисовать подарок – картинку, которая попадет на небеса, в то место, где сейчас живет душа собачки, и придумать вместе с психологом, как поступить с этим посланием». Мама была удивлена тем, что именно нарисовала ее дочка. Дочка нарисовала косточку и цветочек. Это были «позитивные» предметы.
Реабилитационный процесс, начатый в кабинете психолога, продолжался. И мама сама, без помощи психолога, через неделю после консультации, внимательно расспросила дочку, как именно она желает поступить с конвертиком. Дочка сказала, что хочет «сжечь на том месте, где похоронен Чарли». Мама проявила деликатность и не стала спорить с девочкой по поводу ее решения. И мама с дочкой пришли на берег реки, мама помогла разжечь небольшой костер, и конверт был сожжен. И с большой серьезностью пепел был развеян.
После этого мама смогла сама, руководствуясь рекомендациями психолога, начать разговаривать с дочкой, интересоваться ее чувствами и меньше выражать в адрес дочери собственных чувств относительно события. Такое неравноправное распределение ролей важно, так как мама играет важную роль опоры для дочки, мама - это помощник для дочки в трудную минуту. И, с другой стороны, дочка надеется на маму и ждет от мамы понимания, и в меньшей степени может сама как ребенок дать маме опору для выражения чувств при стрессе. Мама скоро заметила, что «девочка повеселела и стала контактной». Девочка передала привет психологу. Через неделю мама позвонила мне и сказала, что эмоциональных проблем больше нет, жизнь наладилась, что они сейчас совсем по-новому общаются всей семьей. Взаимное обучение мамы и дочки привело к созданию нового опыта реабилитирующей коммуникации.
Тактики психолога консультанта при стрессе у ребенка
Стрессовые и травматические ситуации составляют важную часть в формировании личности ребенка и его эмоциональной жизни. Хотя сами эти неприятные события составляют всего незначительные по времени эпизоды жизни ребенка, и его общения в семье, но след от таких событий значительный. Так как именно переработка ситуации, обсуждение ее с близкими людьми обнажает основные механизмы отношений. Плохо переработанный стресс может создать основу для переживаний вины, стыда и формирования ПТСР или устойчивых изменений характера. Поэтому область психологической травмы это традиционная область внимания практических психологов и людей помогающих специальностей. Травмой практические психологи называют «травматическое переживание, дезорганизующее Я».
Практические психологи, анализируя последствия стрессовых ситуаций, часто обнаруживают, что эмоциональное состояние ребенка зависит не только от силы стресса, но и от того, как «обработана» травматическая ситуация в ходе общения между людьми, между взрослыми и детьми внутри семейной системы. Мы предлагаем поставить в основу диагностики коммуникации в семейной группе принятый в гештальт-подходе метод выявления незавершенных процессов. Именно незавершенные процессы, остановленные чувства и реакции создают базу для формирования негативных последствий травматической ситуации. Выявление и создание условий для завершение в рамках коммуникации таких остановленных («незавершенных») процессов является основой для переработки опыта и профилактикой негативных последствий травмы.
Как правило, травматическая ситуация, которою переживают дети, затрагивает как минимум три области межличностных отношений. В каждой из этих трех областей создается возможность для незавершенных событий. Первая группа незавершенных процессов относится к области отношений взрослый-взрослый. Вторая группа незавершенных процессов относится собственно к травматической ситуации ребенка. Третья группа процессов - это область отношений между родителями и ребенком.
Первая группа процессов включает отношения взрослых и детей. Дети переживают стресс. А родители переживают стресс по поводу того, что дети переживают стресс. В том числе реакции родителей на сам факт стрессовой ситуации, случившейся с ребенком, могут быть очень эмоциональными. И не всегда взволнованный родитель может оказать адекватную помощь своему ребенку. Травма ребенка нарушает безопасность и привычные способы организации взаимоотношений в семье. Потому стресс ребенка является фактором второго стресса, а именно - стресса самих родителей.
Вторая область - это область опыта и переживаний самого ребенка, который переживает фрустрацию. Травму ребенок получает, если его привычное способы взаимодействия с миром недостаточны, чтобы справиться с фрустрацией. Ребенку необходимы душевные силы, чтобы восстановить личностную гармонию. И необходима помощь взрослого.
Третья область - это область отношений ребенка и взрослого. Ребенок, получивший травму, нуждается в помощи и в том, чтобы отреагировать негативные эмоции. Блокировка этих процессов создает базу для того, чтобы ребенок чувствовал свою отчужденность. Ребенок может догадываться, что его размышления, его опыт и его чувства являются стрессовым фактором для семьи, травмируют родителей («родители расстроятся, если узнают»). Взрослый в свою очередь, беспокоится о будущем ребенка и готов оказать поддержку ребенку. Страх взрослого (его желание избавить ребенка от негативного опыта в будущем) может стать плохой основой для коммуникации. Мы часто можем заметить, что в процессе заботы о безопасности ребенка взрослый часто проявляет парадоксальную агрессию («ты не должен был оказываться в том месте!»). Таким образом, в результат проявления активной ( но неудачно ориентированной) заботы со стороны взрослого, ребенок подвергается дополнительному стрессу, который в свою очередь ведет к новой дезориентации и блокировкам в области эмоциональной жизни.
Функция психолога-консультанта, который планирует помогать семье в ситуации, если имела место эмоциональная травма у ребенка, заключается в том, чтобы создать пространство возможностей для восстановления свободной коммуникации и свободной активности для всех членов семьи. И в особенности важно создать такое безопасное и свободное пространство выражения чувств для ребенка, который находится в стрессовой ситуации. В том числе это место для того, чтобы ребенок мог осмыслить кризисный опыт, завершить незавершенные процессы, отреагировать и выразить эмоции и, самое важное, получить признание со стороны родителей и близких людей всего диапазона чувств, которые имели место в кризисной стрессовой ситуации. Для эмоциональной жизни ребенка важно, чтобы он имел условия и возможность пережить свой негативный опыт или утрату и потом создавать новое отношение к ситуации и раскрыться к будущему. Родители должны сотрудничать с психологом, и психолог может помочь и родителям, и детям. Если необходимо, психолог делает предварительную работу с родителями, чтобы родитель мог оказать эффективную помощь ребенку.
Психологи знают, что есть две трудных ситуации, если рассматривается реакция ребенка на стрессовое событие. Первый тип ситуации - это слишком сильная эмоциональная вовлеченность родителей в событие, которое случилось с ребенком. Такая вовлеченность мешает взрослым сосредоточиться на помощи своему ребенку. Родители слишком волнуются по поводу ситуации, которая случилась с их ребенком, и много обсуждают эту ситуацию между собой. Родители переживают свой собственный сильный стресс. И ребенок оказывается исключенным из обсуждения, остается «в стороне». А ребенку именно сейчас, наоборот, необходимо быть в центре внимания своих родителей! Психологи часто советуют взрослым: «Поставьте себя на место ребенка и поймите его чувства и его опыт, тогда вы сообразите, что делать!». Но если сами родители в стрессе, эта задача не всегда оказывается выполнима.
Второй тип ситуации - это замалчивание. Родители после события замалчивают ситуацию, чтобы «лишний раз не волновать ребенка». Многие думают - «ребенок не говорит о негативной ситуации, следовательно, забыл и успокоился, потому лучше не ворошить неприятности». Родители иногда сами пугаются сильных чувств, которые переживает ребенок в стрессе, и стараются «избавить» ребенка от неприятных переживаний. Тем самым в коммуникации создается зона умалчивания и подавления чувств, и эта изоляция в дальнейшем приводит к нарушениям поведения ребенка. Такая форма изоляции части переживаний заметна, прежде всего, в области спонтанной эмоциональной жизни. Ребенок как будто бы исключает из своего репертуара значительную часть эмоций, становится более сдержанным и осторожным в плане высказывания чувств и более уязвимым при новых стрессовых ситуациях.
В рассмотренном случае заметно, что собственный стресс взрослого человека, пережитая ранее травма помешали взрослому человеку организовать помощь ребенку. Мама переживала эмоциональную вовлеченность, для нее самой произошла «ретравматизация». И потому мало могла поставить себя на место своей дочки. Помощь маме была необходима, для того, чтобы мама могла лучше понять чувства своей дочки и помочь ей.
Некоторые вопросы для родителей
В практической работе при консультировании по поводу стрессовых ситуаций мы предлагаем родителям небольшой список из 15 вопросов, которые сфокусируют внимание родителей на возможных незавершенных процессах ребенка. Вот некоторые из них.
Какие у ребенка были позитивные намерения и планы до ситуации?
Как были планы нарушены, какова их судьба?
Что было неожиданным?
Кто еще участвовал в эпизоде, какие были чувства у других участников?
Кто мог помочь в сложной ситуации?
Кому ребенок мог пожаловаться или у кого попросить поддержки?
Какие чувства ребенок испытывал во время эпизода?
Какое направление имели его страх?
Было ли место для проявления агрессия?
Как были проявлены разочарование, надежда или горе?
Каким образом затронуты интересы взрослых в связи с событием, которые произошли с ребенком?
Что ребенок переживает сейчас?
Чего ребенок ждет от взрослых сейчас?
Что взрослые говорят ребенку о событии в данный момент?
Какие процессы остались незавершенными?
Эти вопросы психолог рассматривает вместе со взрослыми и помогают ориентировать взрослых, и переключить внимание родителей на развитие исцеляющих коммуникаций в отношениях с ребенком.
Литература:
1. О.В.Берман-Полякова Посттравма: диагностика и терапия. Спб речь 2006 248 стр
2. Е.Петрова, Е.Самсонова Как предотвратить негативные последствия стресса у детей. М Академия 2010 128 стр
3. Питер Левин "Понимание детской травмы" МПЖ 1-2003 стр 70-80 (пер с англ)
4. Е.Мазур Психическая травма и психотерапия, МПЖ 1-2003, стр 31-53
Комментариев пока нет – Вы можете оставить первый
, чтобы комментировать