Субъективный мир — это реальность?

Проблема

Недавно я сделал доклад в одном солидном учреждении и был обвинен некоторыми слушателями в субъективном идеализме. Это меня удивило, и пришла мысль написать эту статью. Ведь субъективное — это хлеб и предмет психологии. Тем не менее у тех, кто учился в советское время, сохранилось предубеждение против философского идеализма, сформированное курсами диалектического материализма. Но это время прошло, и наряду с другими переменами в современной жизни имеет смысл более внимательно отнестись к некоторым понятиям философии, имеющим прямое отношение к психологии. Субъективный идеализм есть одно из таких понятий, и его рассмотрение поднимает ряд вопросов.

Во-первых, надо определить, что такое идеализм и почему он субъективный. Во-вторых, требуется выяснить, как субъективность относится к сознанию. Мы говорим «субъективная точка зрения», понимая под этим точку зрения конкретного индивида на некоторый объект, которая может не совпадать с точкой зрения большинства, но «объективная точка зрения», как и субъективная — тоже феномен сознания. Но сознание, включая его неосознанную форму, противоположно материи, которая включает тело человека и физический мир, а к понятию материи различение между субъективным и объективным не применимо, так как «субъективное / объективное», или «истина / ложь» — это понятия гносеологии, в то время как различение «сознание / материя» относятся к области онтологии. Но часто бывает так, что мы говорим о «субъективных феноменах сознания» (например, переживаниях, эмоциях или ощущениях), противопоставляя их материальным физическим феноменам (например, мозгу), и тогда гносеологический и онтологический аспекты сознания смешиваются: сознание субъективно и одновременно противоположно материи, которая, как противоположность сознанию, должна быть объективным явлением, но к которой различение между объективным и субъективным неприменимо.

Наконец, надо решить, насколько субъективное реально и имеет самостоятельную ценность, а не является просто продуктом мозга, который как тень сопровождает работу мозга, но не влияет на реальный мир. Это актуально, поскольку в настоящее время, когда люди изобрели ядерное оружие, компьютеры и интернет, роль субъективного фактора в политике, экономике и образовании резко возросла.

Чтобы подойти к решению этих проблем, предлагается разделить мир на объективный и субъективный миры.

Мир объективный и субъективный

В объективном мире мы работаем, общаемся с другими, пишем книги и подчиняемся законам логики, природы и общества. Его исследуют естественные науки и философия. С другой стороны, мы имеем субъективный мир, в котором работают законы магии, и это — предмет психологии.

Субъективный мир — это наши сновидения, переживания, воображение, чувства, вера и тайные мысли, которые мы охраняем от других людей, плюс наше подсознательное. В субъективном мире мы можем летать по воздуху, проходить сквозь стены, безнаказанно совершать преступления и говорить с животными на человеческих языках. Субъективный мир равнодушен к законам логики и морали, зато там вещи могут возникать из ничего, там живут боги и демоны.

Иммануил Кант описал свойства объективного мира, которые он назвал априорными формами восприятия (пространство и время), рассудка (причинность) и разума (мир, душа и бог) [1], но оставил психологии описать априорные формы субъективного, что мы, психологи, и делаем в меру наших сил [2; 3]. Это и есть субъективный идеализм, от латинского «idea» и древнегреческого «ἰδέα», что означает «видеть», а конкретно — «видеть субъективное». Это не то же самое, что солипсизм — от латинского «один» (sol) — означающего, что реально существует только мое Я.

Разделив мир на субъективный и объективный, мы решаем проблему кантовских антиномий чистого разума. Напомню, что антиномии разума — это тот факт, что можно с одинаковой убедительностью доказать противоположные друг другу идеи: что в мире все причинно-взаимосвязано и что вещи могут возникать без причины, что душа есть и ее нет, что бог существует и не существует. Взятые сами по себе, антиномии разума кажутся логическими парадоксами, но если разделить мир на субъективный и объективный, то антиномии становятся на свои места: в объективном мире все причинно-взаимосвязано, магии нет, души и бога нет, а в субъективном мире образы и мысли возникают из ничего (творчество), существуют магия, душа и бог. Объективный мир — предмет физических наук, а субъективный — предмет религии, психологии и искусства.

Важно иметь в виду, что субъективный и объективный миры — это две формы одной и той же реальности — сознания. То, что субъективный мир есть сознание, не вызывает сомнений. Но и объективный мир тоже есть форма сознания. Ведь объективный мир представлен нам в форме восприятий и знаний, а восприятия и знания есть формы сознания. Поэтому, говоря об объективном мире, мы фактически имеем в виду объективированное, то есть «вынесенное наружу» сознание, которое зафиксировано в восприятиях внешних предметов, а также в общезначимых знаках языка и понятиях, а под субъективным миром мы разумеем наше внутреннее живое сознание, которое осуществляется в форме умственных представлений, недоступно другим и всегда «здесь и теперь».

Если объективированное сознание работает с воспринимаемым миром и понятиями, которые не зависят от усилия нашего Я, то живое сознание работает с представлениями и чувствами, на которые наше Я может воздействовать. Объективированное сознание создает восприятия, организованные тем, что Кант называл априорными формами рассудка (категориями, например, категорией причинности), а живое сознание создает сложные конгломераты из образов представления, мыслей и чувств на основе желаний, ассоциаций и воображения. Мы можем представить себя выигравшими в лотерею, сделавшими великое открытие в науке или создавшими произведение искусства, но и испытывающими какое-нибудь большое несчастье или опасность. В воображении мы можем увидеть прекрасную богиню или уродливого монстра, иную планету или время динозавров, и все эти образы могут сопровождаться сильными эмоциями.

Часто думают, что поскольку на физические объекты невозможно повлиять одним лишь желанием или усилием воли, как мы влияем на свое тело, то физические объекты не имеют отношения к сознанию и даже противоположны сознанию. Такое противопоставление физических явлений и субъективного живого сознания породило так называемую «трудную проблему сознания» — невозможность объяснить, как физические процессы в мозге превращаются в субъективные ощущения, или, как их называют в философии, — «квалиа» [4]. И действительно, объективно мы можем зафиксировать, что световые волны, попадая на сетчатку нашего глаза, порождают электрические импульсы, которые, проходя по зрительному нерву, попадают на нейроны зрительного отдела коры мозга и возбуждают ее, в результате чего мы видим, например, цветок красной розы. Но образ и цвет розы — это то, что видим только мы путем самонаблюдения и что недоступно другим, а физические процессы может увидеть каждый. Каким же образом физические процессы — циркуляция электрических импульсов в коре мозга, превращаются в субъективные ощущения?

Но давайте спросим себя, что такое физический объект? Как он представлен нашему сознанию? И электричество, и нейроны мозга, и другие физические объекты представлены нам в виде ощущений, восприятий и знаний, а все эти феномены есть часть нашего сознания. Да, в отличие от образов представления, например, образов нашего воображения или памяти, которые недоступны для восприятия других людей, восприятия физических вещей объективны, но только тогда, когда они облечены в форму общезначимых знаковых структур — слов языка, формул математики или физики. Вне таких структур они субъективны. Допустим, что я каким-то образом могу посмотреть на процессы, происходящие в моем мозгу, и одновременно видеть окружающий меня мир, скажем, розу красного цвета. При этом я осознаю, что, когда я размышляю об электричестве или смотрю на нейроны мозга, никто из людей не может прочитать мои мысли или увидеть нейрон моими глазами до тех пор, пока я не скажу о своих мыслях или восприятиях другим или не напишу о них. Таким образом, физические объекты и процессы, освобожденные от панциря знаковых форм, становятся родственными моему живому сознанию, то есть субъективными явлениями. Это еще не полностью живое сознание, так как я рефлексирую на свои восприятия физических явлений и внутренне обозначаю их как «нейрон» или «электричество», а также не могу мысленно повлиять на функционирование нейронов и электрических импульсов в моем мозгу, но это уже субъективность, пусть и связанная с внешним миром. И когда я понимаю, что при взгляде на красную розу в моем мозгу имеет место корреляция между моим субъективным образом красной розы и определенным сочетанием электрических импульсов и нейронов в моем мозгу, мне уже не кажется удивительным, что при таком сочетании я испытываю ощущение красного цвета; ведь и это уникальное сочетание образов и знаний о нейроне и электричестве, и образ красной розы — субъективные явления в моем сознании и между ними нет онтологического барьера. Более того, поскольку в сознании вещи связаны не причинными связями, как в объективном мире, а ассоциациями, то нет необходимости ставить вопрос, почему одно сочетание субъективных явлений (моих восприятий нейронов и электрических импульсов) сопровождается другим сочетанием субъективных явлений (моих восприятий формы розы и ее цвета). Тут имеет место не причинно-следственная связь (первое сочетание — процессы в мозгу — породило второе сочетание — образ розы красного цвета), а магическая партиципация — тождество двух разных субъективных феноменов, вызванное их совмещением в субъективном пространстве / времени.

Обобщая, повторим, что знание о физическом мире, например, о яблоке, которое мы называем «понятием о яблоке», — это тоже сознание, но не живое, а объективированное, как бы «одетое» в знаковые одежды и «замороженное» воздействием объектов внешнего мира, которые Кант обозначил как «вещи-в-себе». Когда мы воспринимаем физические объекты (например, яблоко), они освобождаются от знаковых одежд, и превращаются в субъективные явления, которые еще сохраняют свойства, полученные от вещей-в-себе. Именно тот факт, что наши восприятия физических вещей каким-то загадочным образом формируются под воздействием вещей-в-себе и обеспечивает то, что они примерно одинаковы у разных людей. Когда мы и другой человек смотрим на это яблоко, мы видим его по-разному (например, под разным углом зрения и в разном освещении) и наши восприятия индивидуальны, но в то же время они в основном совпадают, так как имеют общее основание — внешний мир, состоящий из вещей-в-себе¹.

Итак, наши восприятия внешних физических вещей и законов природы можно назвать внутренним объективированным сознанием, так как, в отличие от феноменов живого сознания, они не подвластны творческому усилию нашего Я, как ему подвластны ментальные представления. Даже закрыв глаза, мы знаем, что яблоко — это плод круглой формы, оно имеет вес и вкус, на которые мы не можем повлиять. Внутреннее объективированное сознание — это когда мы вспоминаем свойства физических объектов, мысленно считаем или делаем логические умозаключения; это «мостик» между живым сознанием и внешним объективированным сознанием. С точки зрения гносеологии, внутреннее объективированное сознание объективно, так как подчиняется тем же законам логики и природы, что и внешнее объективированное сознание. Но онтологически феномены внутреннего объективированного сознания уже не отличаются от субъективных образов (квалиа), а ассоциируются с квалиа по закону партиципации. Говоря метафорически, наше сознание функционируют как вода, которая, замерзая, превращается в лед, но лед, опущенный в воду, тает и возвращается в жидкое состояние. Подобно льду вещи внешнего объективированного сознания, например, образы восприятия нейронов и электрических импульсов, переходя в блок нашего внутреннего объективированного сознания, как бы «оттаивают» и превращаются в образы памяти о нейронах и электричестве, которые гносеологически еще объективны, но онтологически уже субъективны.

Теперь между образами памяти об электричестве и нейронах и живым сознанием нет онтологического барьера, и образы памяти о физических объектах могут быть обращены в ментальные представления об этих объектах: человек может своим воображением «снять копии» с образов памяти и начать внутренне манипулировать этими копиями, меняя свойства электричества и нейронов, создавая новые творческие модели этих объектов, и затем возвращать их в мир объективированного сознания в форме научных гипотез и способов их экспериментальной проверки. Иными словами, в своем живом сознании каждый человек — это «художник», который «играет» с ментальными образами объектов внешнего мира, а затем в своем поведении пытается воплотить результаты своей игры.

Тем не менее, несмотря на то, что живое сознание не подчиняется законам логики и природы, оно подчиняется определенным законам. Эти законы в современной психологии известны как законы магического мышления.

Магическое мышление

Магическое мышление — это вера человека в то, что слово и реальность — это одно и то же. Вспомним Книгу Бытия: «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет» (Быт. 1: 3-5).

Тождество языкового высказывания и реальности — это один из законов магического мышления. Другим является уже упомянутый закон партиципации (сопричастия) — отождествление объектов, которые отличаются друг от друга. Пример партиципации, приведенный Леви-Брюлем, касается южноамериканских индейцев племени бороро [5]. Бороро верят, что они и попугаи вида арара — одно и то же. При этом они видят различие между человеком и попугаем, но верят, что арара — это тотемический предок, и в каждом бороро живет душа арара. Это значит, что партиципация — это отождествление не по внешним физическим чертам, а по внутреннему духовному наполнению. Вариантами партиципации являются законы заражения и симпатии. Так, магическое мышление видит связь между двумя предметами, которые либо похожи друг на друга (например, человек и его фотография), либо находились друг с другом в физическом контакте (например, человек и его одежда или пучок его волос). Поэтому повреждение фотографии или сжигание пучка волос определенного человека с намерением нанести ему вред действительно приведет к тому, что объект магического воздействия заболеет или умрет [6].

Закону тождества языка и реальности подчиняется, например, язык животных. Когда антилопа при виде приближающегося хищника издает звук, связанный с опасностью, другие члены стада воспринимают этот сигнал не как предмет для проверки, а как реальность. В отличие от языка животных в ходе эволюции у человека появилась способность к рациональному (то есть руководимому разумом) мышлению, при котором человек отделяет речевое высказывание от реальности, рассматривая его как бы со стороны. Когда нам предлагают что-то сделать или купить, мы вначале критически рассматриваем предложение и лишь затем принимаем решение, следовать ему или отвергнуть. Но законы магического мышления продолжают действовать в нашем живом сознании. Это действие легко увидеть в феномене синестезии, частным случаем которого является брезгливость. Так, если во время ужина в ресторане мы случайно станем свидетелем того, что кого-то стошнило за столом, это может испортить вкус нашей пищи, даже если блюдо приготовлено искусным кулинаром. Если нам предложить проткнуть острым предметом фотографию симпатичного нам человека, мы испытаем внутреннее сопротивление из страха повредить этому человеку, хотя понимаем, что причинной связи между нашим действием и судьбой человека не существует [7]. Если человеку сказать, что, увеличив число единиц на экране компьютера, мы увеличим число трудных проблем в его будущей жизни, человек попросит нас этого не делать, хотя осознает, что причинная связь между числами на компьютере и его будущей жизнью отсутствует [8]. Что касается языка, то и в современном языке следы единства слова и действия сохранились в форме так называемых перформативных выражений, в которых слова не описывают действия, а сами являются действиями. Когда мы говорим: «Я объявляю заседание открытым» или «Я вас поздравляю», мы не предлагаем людям оценить наше предложение или просьбу, а осуществляем действие, и в этом смысле наше словесное выражение является не описанием реальности, но самой реальностью [9].

Итак, в нашем живом сознании действуют законы магии, в то время как наше объективированное сознание подчиняется законам природы, логики и морали. Это и означает, что мир сознания современного человека разделился на субъективный и объективный миры. Но насколько реален субъективный мир?

Субъективный мир и реальность

Что такое реальность? Реальность — это существование: реально то, что существует или может осуществиться, нереально то, чего нет и не может существовать. Например, высадка человека на Луну или на Марс реальны, а высадка на Солнце нет. А что значит существовать? Существовать — значит быть кем-то осознаваемым. То, что не осознано, не существует, и наоборот, все осознанное существует в какой-то форме, пусть и в форме мысли о нем. Скажем, бессознательное существует как мысль о форме сознания, которая недоступна самонаблюдению. Но в то же время ясно, что вещи существуют по-разному. Например, я не сомневаюсь в существовании компьютера, на котором сейчас печатаю эту статью, но не очень уверен в существовании сновидения, которое видел ночью, хотя и компьютер, и сновидение — это явления моего сознания. Где же найти критерий, по сравнению с которым можно судить о реальности вещей?

Такой критерий предложен Рене Декартом, и этот критерий — существование нашего Я. В существовании любого феномена сознания можно сомневаться, но нельзя сомневаться в нашем Я — субъекте, который сомневается. Назовем реальность нашего Я высшим уровнем существования, или полной реальностью. Тогда реальность любого другого феномена будет оцениваться по отношению к реальности нашего Я, например, как сильная, средняя и слабая. Сильной реальностью обладает феномены, которые поддерживают существование нашего Я (например, эмоция радости или ощущение удовольствия) или угрожают его существованию (например, эмоция страха или ощущение боли), а слабой реальностью обладает феномены, которые мало затрагивают существование Я или совсем его не затрагивают (например, мысль о том, что это облако похоже на слона). Так, феномен мозга имеет сильный уровень реальности, так как наше Я немыслимо без нашего мозга, но это не значит, что живое сознание является продуктом мозга, таким же, как желчь является продуктом печени. Компьютер, на котором мы работаем, имеет средний уровень реальности, так как работа над статьей подтверждает и поддерживает наше Я как человека определенной профессии, но наше Я существовало и тогда, когда компьютеров не было. Сновидение, увиденное этой ночью, имеет слабый уровень реальности, поскольку необходимо нашему Я в гораздо меньшей степени, чем компьютер. Серьезная болезнь имеет сильный уровень реальности, так как угрожает существованию Я, в то время как легкое недомогание — это феномен, имеющий средний уровень реальности, поскольку оно тревожит наше Я, но не угрожает его существованию.

«А как же быть с реальностью тогда, когда человек готов пожертвовать своей жизнью ради идеи? — спросит читатель. — Ведь такой человек ставит существование идеи выше по уровню реальности чем даже существование своего Я». Действительно, солдат на войне рискует своей жизнью ради любви к родине, и это можно понять, так как защита родины имеет всеобщий, а не только индивидуальный смысл. Труднее понять альпинистов, готовых рискнуть комфортом и даже жизнью ради цели, которая важна только им одним. В таких случаях кажется, что сохранение своего Я как критерий реальности отпадает, но это не так. Дело в том, что ощущение реальности нашего Я — это феномен живого сознания, а в живом сознании действует магический закон партиципации — отождествления разных феноменов. Когда герой отождествляет свое Я с идеей существования родины, а альпинист — с идеей покорения вершины, то полный уровень реальности переносится с тела человека на идею, и Я человека отождествляется с этой идеей, в то время идея как сохранение тела или здоровья понижают свой экзистенциальный уровень. Такой перенос уровня реальности с собственного Я на объект может происходить и в любви. Так, Ромео и Джульетта отказываются существовать без любимого, а герой повести Стефана Цвейга «Амок» жертвует своей жизнью, спасая честь любимой женщины.

Отсюда следует, что критерием реальности явлений как в субъективном, так и в объективном мире является наше живое сознание, в форме ощущения реальности нашего Я. Так, в объективном мире истинная теория является более реальной, чем ложная, а талантливое произведение искусства обладает большей степенью реальности, чем не талантливое, поскольку первые удовлетворяют интеллектуальные и эстетические потребности нашего Я в большей степени, чем вторые. Бывает и так, что сложно определить уровень реальности феномена, например, является ли феномен иллюзией или фактом. В объективном мире тестом на уровень реальности является сравнение феномена с его знаковыми моделями — схемами, чертежами или понятиями. Например, издалека огромный дом можно закрыть ладонью руки, но, зная размеры дома и ладони, мы понимаем, что «дом меньше ладони» — это иллюзия, или феномен, имеющий слабый уровень реальности. Но в субъективном мире знаковых моделей нет, и поэтому бывает трудно определить уровень реальности. Например, в фазе быстрого сна мы видим сновидения, которые по уровню реальности приближаются к восприятиям в состоянии бодрствования. Поэтому живое сознание, исключая сильные эмоции и чувство Я, характеризуется экзистенциальной неопределенностью — невозможностью определить, чем по уровню реальности отличается, например, умственный образ ящерицы от образа дракона. Гораздо более сильным уровнем реальности обладает внутреннее объективированное сознание — наши умственные операции с числами, логическими умозаключениями и символами языка, так как они поддерживаются нормами и знаковыми структурами внешней объективной реальности, с которыми внутренняя объективная реальность связана законом партиципации. Наконец, наибольшим уровнем реальности обладает внешнее объективированное сознание — физический и социальный миры, так как его феномены поддерживаются двумя опорами — свойствами вещей-в-себе, и основанными на этих свойствах знаковыми структурами — рациональными моделями феноменов в форме схем и понятий.

Тот факт, что многие феномены живого сознания обладают экзистенциальной неопределенностью, дает возможность работать с живым сознанием при помощи магических практик. Сущность магической практики, которая в современном мире приобрела форму психотерапии и психологической помощи, — в изменении экзистенциального статуса феноменов живого сознания. Так, психоанализ работает с невротическими комплексами, постепенно снижая их уровень реальности от сильного к среднему и слабому, похожим же образом, повышая или снижая уровень реальности, работают с мыслями и чувствами клиентов и другие формы психотерапии — клиент-центрированная, гештальт-терапия, когнитивная терапия и психодрама [10]. Как показывают психологические эксперименты, наиболее чувствительными к магическому воздействию терапевта являются личностно-значимые феномены живого сознания, например представления человека о своей будущей жизни [11]. На этой чувствительности живого сознания к магической манипуляции основаны и негативные магические практики — религиозное сектантство, мошенничество и техники «промывания мозгов» у потенциальных террористов-смертников [12].

Итак, с одной стороны, мы находимся в объективной реальности, где царит рациональное мышление. С другой стороны, мы имеем субъективную реальность живого сознания, в котором царит магическое мышление. В мире объективной реальности мы решаем свои проблемы с помощью законов логики, природы и общества. Если заболел зуб, идем к дантисту, если нас обокрали, обращаемся в полицию.

Но бывают проблемы и в мире субъективной реальности. Мы боимся, что самолет, в котором летим, может потерпеть аварию, что мы заболеем неизлечимой болезнью, что наш ребенок может попасть под машину. Мы мечтаем о том, чтобы разбогатеть, чтобы быть всегда здоровыми и не болеть. Тут наука не может помочь, и мы обращаемся к религии, психотерапии или магии.

Согласно статистике, в последние годы молодежь по всему миру активно интересуется магией, астрологией и гаданиями. Например, в России в 2024 году впервые траты на магическую помощь превысили траты на еду [13]. Часто считают, что магическая помощь — это иллюзия, но это не всегда так. Конечно, как и во всяком виде деятельности, в сфере магических практик есть шарлатаны, которые имитируют способность словами изменять объективный мир. Но цель реальной магической помощи — не изменить объективный мир, а изменить субъективный мир — мир наших чувств и переживаний. И если такое изменение удается, то приносит клиенту пользу. Когда князю Олегу из известной поэмы А.С. Пушкина гадатель предсказал, что он умрет от своего коня, он не поверил, но все же коня поменял. Хотя предсказание все равно сбылось и Олег умер, укушенный змеей, выползшей из черепа его давно умершего коня, оно помогло Олегу сражаться в битвах без страха, что конь его подведет и он может погибнуть, а значит, принесло ему пользу.

Возникает вопрос, какая реальность — субъективная или объективная — является первичной, а какая вторичной, возникающей на основе первичной реальности?

Субъективное против объективного: что первично?

Часто ученые, в основном естественно-научного профиля, и просто образованные люди, верующие в науку, полагают, что первичной является объективная реальность, субъективная же вторична и производна. Даже психология, предметом которой должна являться психика, то есть субъективная реальность, пытается изучать эту реальность объективно, на основе вербального или реального поведения людей, дающих отчет или самоотчет о своей субъективной реальности. Но когда человек рассказывает о своей субъективной реальности, он тем самым превращает ее в объективную и волей-неволей оценивает ее с рефлексивной позиции 3-го лица. Поэтому субъективная реальность кажется странной и необычной не только тому, кому мы о ней рассказываем, но и самому рассказчику.

Так, в науке популярна теория о том, что функция сновидений в том, чтобы позволить мозгу отдохнуть. Но это значит, что все чудесные события и странные превращения образов сновидения не имеют самостоятельного значения, что они не реальны. В этой перспективе не только сновидения, но и вся субъективная реальность не более чем тень объективной (эпифеномен), не влияющая на поведение человека, или, в лучшем случае, продукт мозга. Но что, если эта перспектива ошибочна?

В самом деле, когда ребенок рождается, у него нет объективной реальности, есть только субъективная, которая существует в форме врожденных ментальных способностей восприятия, памяти и мышления. Об этих способностях психология знает уже достаточно много, и объем этих знаний продолжает расти [14]. Объективный же мир, включая и знания о мозге, строится на основе субъективного мира в ходе психического развития.

«А как быть с едой и питьем? — спросит читатель. — Ведь если лишить человека возможности есть и пить, субъективный мир погибает, а есть и пить можно лишь в объективном мире, так как воображаемой едой не насытишься». Но зададим себе вопрос, что такое еда, питье, дыхание и другие физиологические процессы — это субъективная или объективная реальность?

Когда ребенок находится в утробе матери, ему не нужно есть, пить или дышать, за него это делает мать, но у него уже есть субъективные состояния. Так, на последних стадиях пренатального развития дети отличают звуки речи матери от звуков речи чужих женщин [15], и могут узнать знакомую мелодию и отличить ее от незнакомой [16]. Новорожденный не знает, что материнское молоко — это еда и питье, не осознает, что он дышит воздухом. Еда, питье и воздух становятся элементами объективной реальности тогда, когда ребенок осознает их необходимость, а для осознания нужна речь. Вот мы и подошли к самому главному: объективная реальность — это субъективная реальность, закованная в металлический панцирь знаков и законов.

Когда мы видим яблоко, мы видим то же, что видит и новорожденный, — нечто круглое и зеленое, но теперь мы знаем, что это фрукт, который растет на дереве и который можно есть. Когда мы видим, как один шар на плоскости ударяется в другой и приводит его в движение, мы видим не просто интересное поведение круглых предметов, но знаем, что первый шар кто-то толкнул, а он, в свою очередь, толкнул второй. Иными словами, наше восприятие плюс знание о воспринимаемом есть то, что принято называть высшими психическими функциями. Находясь в объективной реальности, мы не только едим или пьем, но и осознаем это. Объективная реальность рефлексивна, и именно знаки языка делают ее рефлексивной.

Но возникновение объективной реальности не означает исчезновение субъективной реальности, которая продолжает жить в нашем сознании в виде образов представления. Эти образы представления мы видим и переживаем в сновидениях, мечтах, фантазиях и тайных, скрытых от других мыслях. В субъективной реальности нет речи, там не работают законы логики и морали и можно совершать поступки, противоречащие законам природы, и действия, за которые в объективной реальности могло бы последовать наказание. В этой реальности есть боги и демоны, и они реальны, но субъективны.

То, что субъективная реальность первична по отношению к объективной реальности, очевидно и из того, что живое сознание содержит критерий реальности — ощущение внутреннего Я. Но на этом ее позитивная функция не кончается. Именно экзистенциальная неопределенность живой субъективности создает возможность для того, чтобы в ней рождались новые смыслы.

Субъективная реальность как фабрика смыслов

Для того чтобы жизнь человека продолжалась и имела смысл, субъективная и объективная реальности должны находиться в гармонии. При нарушении такой гармонии жизнь прекращается или превращается в экзистенциальный вакуум — невыносимую скуку бытия.

Здесь уместна небольшая типология. Разделим людей, у которых нарушена гармония между субъективной и объективной реальностями, на объективистов, субъективистов и вопрошающих. Объективисты — это те, кто не замечает своей субъективной реальности или не придает ей значения. Объективист легко соглашается с тем, что его сознание есть порождение мозга, что функция сновидений лишь в том, чтобы дать мозгу отдохнуть, и что все размышления о душе и боге суть пустые фантазии. Напротив, субъективист придает своей субъективной реальности статус высшей реальности, в то время как объективный мир воспринимается как второстепенный и менее реальный. Наконец, вопрошающие — это те, кто осознал значение своей субъективной реальности и пытается наполнить свою жизнь в объективном мире смыслом, созданным с помощью своего живого сознания.

Как правило, в молодости идет процесс установления гармонии между субъективной и объективной реальностями. С возрастом, если такая гармония не установилась, одни становятся объективистами, а другие — субъективистами. Третьи же, пережив душевные травмы, начинают задумываться о конечности жизни, о своей душе и смысле существования, таким образом перейдя в категорию вопрошающих. Для тех вопрошающих, кто уверовал в бога, гармония между субъективной и объективной реальностями достигается верой. Однако для тех, кто не способен уверовать, эта гармония может быть достигнута только личным усилием и никогда не является гарантированной. Если гармония не достигается, человек испытывает мучительное чувство бессмысленности личного бытия. Диалектика субъективного и объективного в сознании человека часто привлекает внимание художников слова.

Так, в рассказе А.П. Чехова «Черный монах» мы находим сдвиг равновесия в сторону доминанты субъективной реальности, которая отрывается от объективной реальности и в конечном итоге приводит героя рассказа к смерти. Герой рассказа, молодой философ Коврин, потерявший родителей в детстве, едет отдохнуть в деревню к воспитавшей его семье. Однажды ему в голову, непонятно откуда, приходит необычная легенда об одетом в черное монахе, призрак которого бродит по пустыне и даже по космосу, время от времени возвращаясь на землю. Коврин понимает, что это не более чем продукт его воображения, но вскоре видит этот призрак воочию. Превратившись из образа фантазии в объект восприятия, монах начинает с Ковриным общение: он утверждает, что Коврин гениальный ученый, и что его теория спасет человечество. Вполне осознавая, что это не более чем галлюцинация, Коврин тем не менее испытывает необычную радость и душевный подъем от общения с черным монахом, так как его жизнь приобретает для него высший смысл, далеко выходящий за пределы его обыденного существования. Вскоре жена Коврина Таня замечает его необычное поведение и догадывается, что муж болен; душевное заболевание Коврина осложняется тяжелым заболеванием легких. Коврина начинают лечить, и он перестает видеть монаха. Однако это не только не приносит ему облегчения, но погружает его в ощущение невыносимой скуки и бессмысленности обыденной жизни, порождая ненависть к тем людям, которые лишили его ощущения хоть и воображаемого, но такого желанного ощущения ценности своей жизни. «Зачем, зачем вы меня лечили? — спрашивает он своих родных. — …Я сходил с ума, у меня была мания величия, но зато я был весел, бодр, и даже счастлив, Теперь я стал рассудительнее и солиднее, но зато я такой, как все: я — посредственность, мне скучно жить» [17, с. 287]. Спустя годы, в ходе которых герой развелся с женой и стал жить с другой женщиной, черный монах появляется вновь; в это мгновение Коврин внезапно понимает, какую ошибку он совершил, потеряв любимую жену и успешную карьеру ради своей фантазии, но умирает от горлового кровотечения. Непомерно разросшаяся субъективная реальность, обесценившая для героя его объективный мир, в конечном итоге разрушает его жизнь.

Другой вариант отрыва субъективной реальности от объективной мы видим в рассказе Чехова «Палата номер шесть». Доктор провинциальной больницы Андрей Ефимыч ведет скучное существование. В молодости он мечтал стать священником, но отец настоял на медицинском образовании. К своим обязанностям Андрей Ефимыч относится небрежно, большую часть приема больных передает фельдшеру, а сам проводит время за чтением книг и выпивкой. Свое небрежное отношение к работе врача он оправдывает тем, что человеку свойственно умереть, а если лечение и продлевает жизнь человека на насколько лет, то в мире от этого ничего не меняется. Скука обыденной жизни давит на Андрея Ефимыча, он мечтает о богатой духовной жизни и о собеседнике, с которым можно было бы говорить о высоком. Такого собеседника Андрей Ефимыч находит в палате для душевнобольных, где начинает бывать регулярно с целью поговорить о душе и на другие философские темы. Заметив эту странность в поведении доктора, окружающие его люди начинают подозревать, что он сам заболел психически. Постепенно подозрение окружающих крепнет, так как окружающие — безнадежные объективисты и не в состоянии отличить духовные интересы от психического заболевания. Рассказ кончается тем, что Андрея Ефимыча насильно помещают в палату для душевнобольных, а когда он пытается выйти из нее, сторож Никита его избивает, что приводит к смерти Андрея Ефимыча от апоплексического удара. В обоих рассказах отрыв субъективной реальности от объективной приводит к смерти героя, но если в «Черном монахе» гибели героя способствует физическое заболевание (чахотка), то в «Палате номер шесть» могильщиком выступает объективная социальная среда в лице сторожа Никиты с его железными кулаками.

Противоположный вариант нарушения гармонии в сторону доминанты объективной реальности над субъективной мы видим в рассказе Чехова «Скучная история». Герой рассказа, профессор медицины и тайный советник Николай Степанович — знаменитый ученый, семьянин, жизнь которого на первый взгляд кажется вполне счастливой. Но чем ближе приближается он к концу своего земного бытия, тем чаще и сильнее ощущает он бессмысленность своего существования — того, что он (и его словами сам Чехов) называет отсутствием общей идеи или «богом живого человека», того, что «выше и сильнее всех внешних влияний». Всю свою жизнь Николай Степанович был объективистом и посвятил себя науке, в которую он безудержно верит. Но, чувствуя приближение смерти, он начинает понимать, что самое важное — это взглянуть в свой внутренний субъективный мир и задуматься о смысле жизни и смерти, хотя это и трудно сделать. «Как и 20–30 лет назад, так и теперь перед смертью меня интересует одна только наука. Испуская последний вздох, я все-таки буду верить, что наука — самое важное, самое прекрасное и нужное в жизни человека… и что только ей одной человек победит природу и себя» [18, с. 235–236]. Как человек интеллектуальный и рефлексирующий, Николай Степанович смутно ощущает разлад в своей душе и чувствует, хотя и не отдает себе ясного отчета в этом, что причина разлада — пренебрежение внутренней жизнью, тем, что в сфере субъективной реальности мы называем душой или живым сознанием. Другим персонажем рассказа из категории вопрошающих является воспитанница Николая Степановича Катя. Катя не интересуется наукой, но, испытав разочарование в артистической карьере и любви, она убедила себя, что мир, за редкими исключениями, состоит из циников и негодяев. Распрощавшись со своими девическими мечтами, Катя ведет мещанское, хоть и комфортное, существование и постепенно приходит в отчаяние от бессмысленного однообразия своей жизни. Проблема Николая Степановича и Кати состоит в том, что им не удалось полностью подавить в себе чувство субъективной реальности, которое, хотя и по разным причинам, дает о себе знать в форме рефлексии на то, что в их жизни отсутствует смысл.

Такой проблемы нет у прозектора Петра Игнатьевича, в котором Николай Степанович видит упрощенную копию самого себя. Петр Игнатьевич тоже фанатически верит в науку, но уже без рефлексии и сомнения в том, что наукой исчерпывается весь мир. Если Николай Степанович — истинный ученый, живое сознание которого входит в объективный мир в виде научного творчества, то у Петра Игнатьевича живое сознание полностью подавлено, что приводит к поразительной узости мышления и неспособности к творчеству. Хотя оба героя начинают свою жизнь как объективисты, Николай Степанович к концу жизни переходит в разряд вопрошающих, в то время как Петр Игнатьевич до конца жизни обречен на обыденное существование в мире сухой объективности, а размышления о душе и боге ему чужды и непонятны.

Можно спросить, что же представляет собой то, что Чехов называет «богом живого человека»? Может быть это бог официальной религии? Но в рассказе мы не видим того, чтобы Николай Степанович думал о религии или ходил в церковь, и все же он не может избежать понятия о боге. Скорее всего, бог, о котором думает герой рассказа, — это личный бог человека, тот бог, которого сам человек создает в своем сознании и который нужен человеку для того, чтобы оправдать его существование. Это тот бог, о котором другой гений русской литературы, А.С. Пушкин, написал свое знаменитое стихотворение: «Дар напрасный, дар случайный, Жизнь, зачем ты мне дана? Иль зачем судьбою Тайной ты на казнь осуждена? Кто меня враждебной властью Из ничтожества воззвал, Душу мне наполнил страстью, Ум сомненьем взволновал?...» Это бог, которого нет в объективной реальности, но который живет в субъективном мире, в живом сознании человека, и который придает человеческой жизни смысл, но лишь в том случае, если сам человек помогает своему богу создать этот смысл. Смысл жизни — это не вещь, существование которой стабильно и гарантированно, он должен создаваться человеком и его «богом» каждый раз заново, и в минуты расслабленности и колебаний этот смысл теряется. Не случайно Пушкин заканчивает свое стихотворение теми же мыслями, которые мучают героя чеховского рассказа: «Цели нет передо мною: Сердце пусто, празден ум, И томит меня тоскою Однозвучный жизни шум». Казалось бы, такие гении, как Пушкин и Чехов, не должны были испытывать периоды экзистенциальной пустоты и потери смысла существования, но, как видно из сказанного, испытывали.

Ну а как же бог официальной религии? Разве религиозная вера не дает человеку смысл его существования, например веру в бессмертие души? Конечно, дает, но проблема в том, что религия — это элемент объективного мира, и она дает человеку готовый смысл, который нужно принять и в который нужно поверить. Бывает так, что такого готового смысла человеку недостаточно, и человека начинают одолевать сомнения. Ведь религий много, и каждая предлагает свой смысл. Кроме того, приняв предложение религии, человек должен принять и то, что между ним и богом стоят «специалисты по вере» -- священники. Но ведь священники тоже люди, и им свойственны человеческие слабости. Поэтому у человека возникает желание поговорить с богом непосредственно — поговорить со «своим богом», который живет в субъективном мире. Пушкин написал стихотворение «Пророк» в 1826 году, в котором он выступает как человек традиционного православия, но 26 мая 1828 года он пишет свое «Дар напрасный, дар случайный», где по сути восстает против того факта, что создавшая его высшая сила, снабдив его разумом и душой, не снабдила его также и смыслом существования, который он должен искать самостоятельно. Не все выдерживают напряжение этого поиска, не выдержал и Пушкин, признав в своем стихотворении «В часы забав иль праздной скуки», созданном в 1830 году, правоту официальной религии.

Альтернатива официальному или личному богу — осознание факта абсурда личного бытия, описанного Альбером Камю в его эссе «Миф о Сизифе». Сизиф — герой греческого мифа, которого боги осудили на то, чтобы вечно заталкивать огромный камень на вершину горы, откуда камень скатывался вниз.

«Но в чем же проявляется абсурд? — спросит читатель. — Ведь по мнению современной науки мир подчиняется законам природы, а значит, он не абсурден. Научное мышление подчиняется логике и также не абсурдно». Согласно Камю, абсурд проявляется там, где невозможно рациональное объяснение. Иррационален творческий акт. Ведь создание нового — это творение из ничего, так как если бы новое было экстрагировано из уже имеющихся идей, то не было бы новым. Но творение нечто из ничего — это разрыв непрерывной причинно-следственной ткани, а значит, он иррационален. Фридрих Ницше называет абсурд хаосом. «Я говорю вам: нужно носить в себе еще хаос, чтобы быть в состоянии родить танцующую звезду» [19, с. 11]. Рационально необъяснимо появление живого сознания индивида. Наука может описать зачатие и развитие плода в утробе матери, но откуда и когда в живую ткань проникает живое сознание, остается загадкой. Иррационален и сам феномен жизни, так как его невозможно искусственно воспроизвести. Иррациональны законы магии, иррационально даже произвольное действие, так как с точки зрения причинно-следственной связи объективного мира невозможно понять, как решение нашего Я поднять руку или сжать пальцы протеза вызывает движение тела или особые паттерны ЭЭГ мозга, которые переводятся компьютером в движение протеза или инвалидной коляски.

Согласно Камю, победить абсурд объективного мира — значит свести все явления мира к единому началу, но наука сделать этого не смогла. Но есть и абсурд субъективной реальности — осознание бессмысленности бесконечного повторения однообразных действий и переживаний. «Но однажды встает вопрос “Зачем?”», — пишет Камю [20].

И вот мы видим, что живое сознание — сосуд, наполненный абсурдом. Но этот абсурд, или хаос, — не бесплодная пустота и бессмыслица. «Скука является результатом машинальной жизни, но она же приводит в движение сознание — продолжает Камю… Скука сама по себе омерзительна, но здесь я должен признать, что она приносит благо. Ибо все начинается с сознания, и ничто помимо него не имеет значения» [там же]. Как и в физическом вакууме, в котором происходят квантовые флуктуации и из которого постоянно рождаются виртуальные частицы [21], в абсурде живого сознания рождаются смыслы и творческие импульсы — те самые «танцующие звезды» Ницше. Но чтобы рождающиеся смыслы не уничтожали друг друга, как это происходит в физическом вакууме, наше Я должно осуществлять выбор и сохранение смыслов, а это требует усилия. Когда такое усилие угасает и человек как бы говорит себе «остановись мгновенье» — живое сознание застывает и творчество смыслов прекращается. Так, согласно Ницше, появляется «последний человек». Но даже «последний человек» — довольный своей жизнью обыватель — не может не думать о неизбежности смерти. Вот почему для большинства людей необходима официальная религия.

Но представим себе, что человек не может поверить в бога, но и постоянно рождать новые смыслы для личного бытия ему уже не под силу. Что происходит с Сизифом, который устал толкать свой камень и присел отдохнуть? Вместо желанного отдыха у него возникает нестерпимое ощущение бессмысленности личного бытия. И тогда, полагает Камю, человеку приходит мысль о самоубийстве. Но самоубийство — не выход. Ведь смысл самоубийства в том, чтобы убежать от бессмысленности личного бытия, но если самоубийство не ведет к сохранению сознания после гибели тела, то осознание конца бессмысленности не происходит, а значит, бессмысленность не преодолена. Единственный способ уйти от ощущения бессмысленности и скуки — погрузиться в свободу живого сознания.

Свобода и субъективность: заключение

Мучения Сизифа — это символ абсурда бытия в объективном мире. Абсурд не только в том, что Сизифу приходится бесконечно повторять одно и то же действие, которое не ведет к какому-то новому результату, но и в том, что необходимо подчиняться неумолимым законам внешнего мира, например, закону гравитации. Камень тяжел, тяжел и сам Сизиф, и поэтому не смог бы улететь, даже если бы у него были крылья. Помимо законов природы, которые накладывают на нас свое неумолимое бремя, мы вынуждены подчиняться законам логики, морали и социума. Цель познания и науки — не освободить нас от законов природы, но облегчить необходимость им подчиняться. Попытка пренебречь законами, как это делают некоторые подростки, взбираясь на крыши электровозов и устраивая «иллюминацию», часто кончается гибелью или увечьем. Не только подростки, но и знаменитые философы бунтовали против законов объективного мира. Фридрих Ницше восстал против христианской морали, которая приковала тяжелые гири к ногам индивида, пытающегося стать сверхчеловеком [19], а Лев Шестов протестовал против неумолимых законов природы и формальной логики, доказывая снова и снова, что если не человек, то боги могут эти законы нарушать [22]. Но объективный мир, как гигантская мясорубка, перемалывает все попытки восстать против его законов, и мы по-прежнему, как и миллионы лет назад, вынуждены нести их тяжелый груз.

И вот когда тяжесть объективного мира становится нестерпимой, мы погружаемся в мир нашего живого сознания. Тут законы природы, логики и морали не властны над нами, тут мы сами боги. И мы фантазируем, мечтаем, играем или видим сны. В этом мире наши надежды, наши планы, наши любовь и ненависть, наши радость и горе. И хоть человек существо социальное, но в этот интимный мир он не хочет впускать никого. Тут мы совершаем и добрые дела, и преступления, делаем великие открытия или ходим по далеким планетам, это мир за пределами добра и зла, истины и заблуждения, факта и иллюзии. Мы понимаем, что все происходящее в субъективном мире — это особая реальность, которая непостоянна, эфемерна и не конвертируема в ценности объективного мира, но все же наслаждаемся этой реальностью и обретенной свободой.

Но наступает момент, когда мы чувствуем, что чего-то недостает. Сначала нам непонятно, чего именно, но постепенно приходит ясность — недостает какой-то твердой опоры, устойчивой цели, вектора движения. Мы ощущаем и понимаем, что в калейдоскопе меняющейся субъективности надо где-то остановиться, сделать выбор и бросить якорь, и этот выбор можем сделать только мы. Этот выбор труден, так как в условиях свободы от законов и ограничений внешнего мира мы как бы плаваем в безвоздушном пространстве и не имеем точки опоры. Но у нас есть помощник — наше подсознание. Именно оттуда, непонятно как и когда, приходит решение и вектор движения. Этот вектор движения и есть то, что называется смыслом. Этот вектор мы переносим в объективный мир.

Обретя смысл, мы обретаем новую свободу — свободу не «от» а «для». В этой новой свободе законы внешнего мира уже не давят на нас, как прежде, поскольку цель не навязана нам извне, а поставлена нами самими. Свобода «для» — не в осознании необходимости законов объективной реальности, необходимость которых и так очевидна, а в осознании авторства цели. Наш внутренний Сизиф по-прежнему толкает камень, и камень тяжел, как прежде, но теперь он знает, что камень не покатится вниз, а ляжет в основание здания, план которого создан его живым сознанием. Так субъективная реальность живого сознания формирует реальность объективного мира. Но и тут важно соблюдать меру и помнить, что человек — это бог лишь в своем субъективном мире, а попытка сравняться с богом в объективной реальности кончится тем же, чем кончились усилия строителей Вавилонской башни.

Примечания

¹ Каким образом вещи-в-себе воздействуют на наши восприятия — это загадка, которую философия не смогла разрешить, ибо отношения причина / следствие — это отношения, которые существуют только в мире нашего сознания, но не в мире вещей-в-себе.

Литература

1. Кант, И. (2018). Критика чистого разума. М: Изд-во АКТ.
2. Subbotsky, E. (2023). Examining the Psychological Foundations of Science and Morality. Routledge.
3. Subbotsky, E. (2024). The Magic of Living Consciousness. The Wonders of the Mundane. Palgrave.
4. Chalmers, D.J. (1995). Facing up to the problem of consciousness. Journal of Consciousness Studies, 2 (3), 200-219. https://consc.net/papers/facing.pdf. Дата обращения 27.04.2025
5. Lévy-Brühl, L. (1985/1926). How natives think. Princeton, N.J.: Princeton University
6. Frazer, J. (1993). The Golden Bough. Wordsworth.
7. Rozin, P. Millman, L., & Nemeroff, C. (1986). Operation of the laws of sympathetic magic in disgust and other domains. Journal of Personality and Social Psychology, 4, 703-712.
8. Subbotsky, E. (2007). Children’s and adult’s reaction to magical and ordinary suggestion: Are suggestibility and magical thinking psychologically close relatives? British Journal of Psychology, 98, 547-574.
9. Longworth, G.H. (2021). John Langshaw Austin. Stanford Enciclopedia of Philosophy. https://plato.stanford.edu/archives/sum2023/entries/austin-jl/. Дата обращения 27.04.2025
10. Психотерапия. https://ru.wikipedia.org/wiki/Психотерапия#Направления_и_школы_психотерапии. Дата обращения 27.04.2025
11. Subbotsky, E. (2005). The permanence of mental objects: Testing magical thinking on perceived and imaginary realities. Developmental Psychology, 41, 301–318.
12. Субботский Е.В. (2022). Разум в паутине: Магическая манипуляция сознанием и противодействие ей. Психологическая газета, 18.08.2022. https://psy.su/feed/10239/. Дата обращения 27.04.2025
13. Поздеева, Е. (2024). Триллионы на надежду. Как гадалки и маги опустошали кошельки россиян в 2024 году. https://www.finam.ru/publications/item/trilliony-na-nadezhdu-kak-gadalki-i-magi-opustoshali-koshelki-rossiyan-v-2024-godu-20241226-0910/. Дата обращения 27.04.2025
14. Bornstein, M.H., Arterberry M.E, Lamb, M.E. (2013). Development in Infancy: A Contemporary Introduction. Psychology Press.
15. Babies Recognize Mom's Voice from the Womb (2003). ABC News. https://abcnews.go.com/Technology/story?id=97635&page=1. Дата обращения 27.04.2025
16. Babies remember melodies heard in womb, study suggests. The Guardian. https://www.theguardian.com/science/2013/oct/30/babies-remember-melodies-womb-study. Дата обращения 27.04.2025
17. Чехов, А.П. Сочинения, в 20 томах. Том 8. 1947. Москва: ОГИЗ
18. Чехов, А.П. Сочинения, в 20 томах. Том 7. 1947. Москва: ОГИЗ
19. Ницше, Ф. (1990). Так говорил Заратустра. Сочинения, в «2х томах. Том 2. Москва: «Мысль».
20. Камю, А. Миф о Сизифе. Эссе об абсурде. https://nietzsche.ru/influence/philosophy/philosophie/sizif/
21. Understanding vacuum fluctuations in space (2020). PhisOrg. https://phys.org/news/2020-08-vacuum-fluctuations-space.html. Дата обращения 18.04. 2025. Дата обращения 27.04.2025
22. Шестов, Л. Potestas clavium (Власть ключей) https://nietzsche.ru/influence/philosophy/philosophie/sizif/. Дата обращения 27.04.2025