Парадоксы феномена пограничности

Настоящее и прошедшее,
Очевидно, присутствуют в будущем,
А будущее вмещалось в прошедшем.
Если время всегда настоящее,
Значит, время непреходяще,
Несвершившееся — лишь абстракция,
Лишь возможность, нам предоставленная
Только в области размышлений.
И желаемое, и случившееся
Приводят на грань настоящего.

Томас Стенз Элиот, пер. Я. Пробштейна

Актуальность темы обусловлена разнообразием проблематик психоаналитического подхода к терапии субъектов с пограничной организацией личности (ПОЛ, О. Кернберг).

В процессе терапии психоаналитики отмечают сложности в установлении рабочего альянса, необоснованные демонстрации подозрительности и агрессивности, рассогласованность когниций, аффектов и телесности. Клиенты выражают завышенные ожидания, зачастую слишком буквально воспринимают интерпретации психоаналитика. Соответственно, у специалиста появляются ощущения бессилия, чрезмерной усталости, что сопровождается чувствами раздражения и неуверенности в выбранной стратегии. Иными словами, хаос управляет динамикой психоаналитического процесса. Исторический ракурс проблематик субъектов с ПОЛ крайне индивидуален и требует особого подхода к процессу психоаналитической терапии.

«Исследование несовместимых реальностей в целом ведет к раскрытию части внутреннего мира пациента, которая проецируется на терапевта» (О. Кернберг).

Клиническая ценность статьи заключается в обозначении различий теоретических конструктов пограничности и соотношения переноса и контрпереносных откликов психоаналитика, а также в исследовании факторов, оказывающих влияние на степень вовлеченности психоаналитического терапевта в хаос внутреннего мира диффузной личности субъекта с ПОЛ.

Обратим внимание на некоторые идеи современных теоретиков психоанализа относительно концепта пограничности.

Ж. Бержере, исследуя проблематику становления концепта пограничности, ссылается на первое применение термина «border-lines» В. Эйзенштайном в 1949 г. и отмечает, что «можно насчитать более сорока терминов, которые использовали для описания патологических форм и плохо классифицируемых пограничных как невротических, так и психотических состояний». По Бержере, искажение в организации Я может идти в нескольких направлениях: психоз, невроз или психосоматическое функционирование, а также перверсии и нарушения характера.

Ж. Бержере подчеркивает, что пограничное состояние не следует относить к неврозам характера. В статьях 1974–1975 г.г. он показывает, каким образом уровень нарциссической недостаточности сдвигается от нарциссической организации личности к пограничному состоянию и далее к предпсихотической организации. Для Бержере истинная болезнь первичного нарциссизма — психоз, истинная болезнь вторичного нарциссизма (в плане отношений с объектами ) — пограничное состояние. Если говорить о неврозах, они, безусловно, включают в себя нарциссические слабости, но это не патологический нарциссизм.

Д. Анзьё говорит о субъектах с ПОЛ следующее: «Они подвержены воздействию регрессий в периоды психотических переходных эпизодов, от которых зачастую трудно вылечиться, для выздоровления требуется встреча в жизни и/или на психоаналитических сеансах с неким вспомогательным Я».

Так называемое «одолженное ненадолго» Я психоаналитика будет поддерживать адекватное психическое функционирование субъекта, нарушенное, иногда временно разрушенное бессознательными приступами, спрятанными, заключенными в недрах его собственной злобной части. Но сам субъект считает подобные приступы чуждыми его Я. Ощущение цельности Я при пограничных состояниях легко теряется.

Размышляя о феномене пограничности, невозможно обойти стороной и концепт «Я-кожи» Д. Анзьё. «Топографическая перспектива, в которую вписывается концепция Я-кожи, могла бы внести дополнительный аргумент в разграничение нарциссических личностей и пограничных состояний. “Нормальная” Я-кожа не охватывает весь психический аппарат целиком, а представляет двойную поверхность, внешнюю и внутреннюю, с зазором между ними, дающим свободное место для определенной игры. У нарциссических личностей эта ограниченность и этот зазор имеют тенденцию к исчезновению. В пограничных же состояниях повреждение не ограничивается периферией; нарушается вся структура Я-кожи. Две поверхности Я-кожи образуют лишь одну, но это единственная поверхность, которая скручена в виде кольца Мёбиуса» (Анзьё).

Субъект с ПОЛ внешне присутствует при функционировании своего тела и разума как безучастный созерцатель собственного опыта жизни. Относительно аффектов, образующих экзистенциальное ядро человека, Анзьё говорит, что по причине искаженного характера Я-кожи затруднено их контейнирование, при этом аффекты отправляются на периферию системы «восприятие — сознание»; став бессознательными, они там инкапсулируются, иногда возвращаясь в сознание как привидения... В этом состоит и второй парадокс, как и лента Мёбиуса, подобно тому, как внешнее становится внутренним, внутреннее, соответственно, снова становится внешним, и затем плохо контейнируемое содержимое становится контентом, который плохо контейнирует то, что туда попадает. То есть бионовская альфа-функция работает прерывисто... «Центральное место Самости, покинутое этими слишком сильными первичными аффектами (беспомощность, ужас, ненависть), становится пустым»; страх внутренней пустоты центра (то есть Я) — это предмет основной жалобы субъектов с ПОЛ, если только им не удалось заполнить ее воображаемым присутствием объекта или идеальной сущности (дело, дикая страсть / любовь, сверхценные идеи и т.п.) (Анзьё).

Мир человеческих отношений и взаимодействий не идеален. Человек, придерживающийся идеи об идеалах, в силу своего развития время от времени свергает их с пьедестала. Тот, у кого нет убежденности в чем-либо, так или иначе приобретает систему убеждений и ценностей хотя бы для того, чтобы почувствовать свое бытие в мире достаточно комфортным. Клиника субъектов с ПОЛ, в том числе и депрессивных, и психосоматических, показывает нам некоторые дефекты их системы ценностей и убеждений.

Я-психическое развивается путем дифференциации и расщепления с опорой на первичный объект, начиная с Я-телесного. В развитии одновременно проявляется и способность к интеграции — «к достижению единства психического и телесного, основанному на опыте тождества между разумом и психикой и тотальности психического функционирования» (Д.В. Винникотт, 1969). За первичным неинтегрированным состоянием следует интеграция, как пример качественной работы бионовской альфа-функции, при этом психика вселяется в сому с наслаждением психосоматического единства, соответствующего тому, что Винникотт называл самостью. В такие моменты младенец проживает непрерывность, цельность своего существования, убеждаясь в собственной осознанной идентичности и естественном функционировании своего тела. Эта триада убеждений (по Д. Анзьё) является основой главнейшего удовольствия жизни и подчиняется принципу удовольствия.

По Биону, одна из характеристик этого принципа состоит в том, что при некоторых условиях стремление избежать неудовольствия становится более мощным, чем поиск удовольствия: слабость врожденных функций организма, недостаточно теплое принимающее окружение, ранние чрезмерные или накапливающиеся травмы и т.п. Человек не сдается и устанавливает защитную диссоциацию в стремлении преодолеть боль, беспомощность, фрустрацию, рискуя получить искаженные базовые убеждения или потерять глобально или частично самое главное — удовольствие жить. При подобном развитии психофизического функционирования субъекта возникает вопрос — не является ли психосоматическая диссоциация у взрослого субъекта с ПОЛ феноменом регресса, использующим остатки раннего расщепления между психикой и сомой?

По Винникотту, расщепление между психикой и сомой защищает от опасности тотальной деструкции, которая приводит психосоматического человека к убеждению в том, что целостность его субъектности будет разрушена. Д.Анзьё, вслед за Винникотом, напоминает нам — расщепление составляет часть игры, в которой, жертвуя чем-то одним, сохраняется другое.

Люди с тяжелыми заболеваниями испытывают облегчение, когда доктор убежденно им сообщает о возможности полного излечения. Это способствует тому, что у субъекта появляется и срабатывает врожденная тенденция к интеграции с опорой на внешний объект — слова доктора. Случается и так, что вследствие особенностей расщепления убеждение и стремление к интеграции выключаются. И тогда возникает страх пустоты, распада. Пациентка, 45 лет, говорит: «Распадаюсь на части, мои близкие часами требуют моего присутствия. Я всем должна. А именно в эти часы я нужна себе — у меня через месяц защита диссертации». После паузы она взмолилась: «Хоть кто-то мне скажет — все будет хорошо?!»

А. Грин называет ПОЛ «частным безумием», отсылая нас к статье Фрейда «Фетишизм», в которой автор говорит о расщепленном Я. Это расщепление проявляется посредством ярко выраженной аффективности, непоследовательности. Таким образом, расщепление защищает людей от соскальзывания в психоз.

З. Фрейд заостряет внимание на борьбе Я против влечений и требований реальности, но не включает роль объекта в развитии ПОЛ. Кроме того, А. Грин в монографии «Нарциссизм жизни, нарциссизм смерти», анализируя отношения между нарциссической структурой и ПОЛ, подчеркивает, что «Кохут, ратовавший за автономию нарциссизма, четко разделил пограничные случаи и нарциссические структуры». А. Грин отмечает вклад О. Кернберга в обоснованность клинического разделения концептов нарциссизма и пограничности, при этом Кернберг подчеркивает и участие нарциссизма в развитии ПОЛ.

У субъектов с ПОЛ обнаруживаются психотические защитные механизмы, такие как расщепление, примитивная идеализация и обесценивание, отрицание, интроекция и проекция, всемогущий контроль, интроективная и проективная идентификации, диссоциация и изоляция. Примитивные защиты действуют недифференцированно, как своеобразное переплетение аффективных, когнитивных и поведенческих параметров. Основные качества примитивных защит характеризуются прерывистой связью с реальностью и недостаточным учетом постоянства внешних объектов, что затрудняет сохранение отношений с внешним объектами.

При развитии пограничного состояния отмечаются его опасные формы — депрессия, аддикция, кроме того, встречается своеобразное сочетание так называемой нормальной жизни и «частного безумия».

С точки зрения Ж. Андре, «за неспособностью находиться в одиночестве, за путаницей между отсутствием и исчезновением вырисовывается единственный объект неприязни, примитивная мать, которая, как ни парадоксально, незаменима в той же мере, в какой она сама была отвергающей или игнорирующей ожидания любви со стороны ее ребенка». Пациентка часто на сессиях говорит о 75-летней матери так: «Я ненавижу ее за требование быть с ней каждый день. В моем детстве ее не было. Я злюсь на нее и на себя, но все равно еду к ней через весь город, понимая, что это в ущерб моей жизни».

Субъекты с ПОЛ на входе в психоаналитическую терапию демонстрируют наличие эдипальной проблематики: конфликты, связанные с кастрационной тревожностью, ревностью, соперничеством, садомазохизмом и т.п. Отметим, что Эдип у пограничного субъекта актуализирует сложности более раннего этапа в развитии, связанные с незавершенной сепарацией и соперничеством с сиблингами. Эдипальная проблематика, которую они активно обсуждают на сессиях, позволяет им избегать более глубоких и болезненных проблем — недоверие к себе и другим, вопросы идентичности, отсутствие целостности как материнского объекта, так и других объектов.

В терапии постепенно высвечивается неспособность решать возникающие конфликты без серьезных осложнений в отношениях, потрясениям подвергаются Я и Сверх-Я.

Д.С. Рождественский подчеркивает: «Базовая опасность, переживаемая пограничным субъектом — растворение, дезинтеграция, ощущение пустоты. Для пограничной личности, как и для психотической, кастрация — начало дезинтеграции, разрушения телесного образа. У пограничных субъектов достаточно сформированы границы между Я и объектом, при этом обнаруживается отсутствие интеграции “хороших и плохих аспектов” как себя, так и объекта».

Кернберг неспособность к интеграции связывает с активизацией мощной ранней агрессии. Диссоциация образов призвана защитить «хорошее» от захвата «плохим». Также отмечается наличие дефицитарности Я.

Ощущение собственного Я, как и восприятие других людей в сложных жизненных обстоятельствах, полно противоречий. Они затрудняются описать себя и взаимодействие с другими, так как подробности вызывают у них всплеск тревоги и агрессии. Этим они защищаются от сложностей своего внутреннего мира.

Тем не менее, субъект с ПОЛ, несмотря на склонность к регрессивной недифференцированности, сохраняет способность к тестированию реальности и в состоянии адаптироваться к ней, даже если эта способность фрагментирована.

Кернберг обращает наше внимание на то, что «адекватность тестирования реальности как критерий возможности к ней адаптироваться — ведущий признак отличия субъекта с ПОЛ от психотического индивида. Даже отрицая свою психопатологию, пограничный пациент демонстрирует понимание всего, что является реальным или общепринятым».

Выделим из общего контекста размышлений о феномене пограничности несколько аспектов психосоматического функционирования.

Упоминая о психосоматике, мы имеем дело с эффектами бессознательной борьбы между инстанциями психики, находящимися в противоречии внутри самого субъекта. Психосоматическое единство поддерживается вариациями сплетения двух влечений либидо и танатоса, дополнительно следует особо выделить деструктивное влечение. «Уникальные особенности каждого индивида будут зависеть от особенностей его влеченческих движений на протяжении всей жизни и от специфических для него способов инвестирования, распределения и циркуляции либидо по отношению к Я и объектами» (Д.Табакофф).

Ф. Дольто подчеркивает влияние аффектов на развитие психосоматических страданий: «Психосоматическое заболевание происходит скорее от боли по поводу личных страданий — страданий по причине разочарования от отношений с избранным существом, которые выражаются воображаемой раной с возвратом к архаичному образу тела и ко времени отношения субъекта с другим лицом, не тем, о котором в данный момент идет речь».

«Хочу остаться в своей пограничности», — с надрывом говорит пациентка и продолжает перечислять свои страдания: ежедневные ссоры в семье, сестра «выносит мозг — воспитывает, как беречь маму», в родительском чате конфликты. Говорит, что видит: «Этот мир разрывает меня на атомы. Где я?»

Переживаемое психосоматическое заболевание есть повторение реальной или воображаемой дисфункции. В психосоматике она организуется вокруг зависимости от «есть» и «делать» или от автономии по отношению к любимому существу в детстве. Стало быть, должно существовать что-то более архаичное в психосоматических заболеваниях, чем в истериях.

По П. Марти, это и является регрессией к более архаической точке фиксации, возвращающей субъекта к «системе, в которой он составляет недифференцированное целое с окружающим миром».

Д. Табакофф акцентирует наше внимание на том, что в психосоматическом расстройстве речь идет об «особенностях объектных отношений», цитируя П. Марти: «Субъект населяет объект так же, как он сам населен объектом».

Парадоксы психоаналитической терапии субъектов с ПОЛ

Н. Шварц-Салант о процессе психоаналитической терапии говорит следующее: «Поля взаимодействия, с которыми мы часто сталкиваемся при работе с пограничными личностями, очень мощно влияют на терапевта, который, в свою очередь, как правило, не говорит и не делает ничего такого, что может активировать негативные проекции пациента. Перед терапевтом стоит задача осознать собственную тенденцию к расщеплению, преодолеть ее и пытаться переживать пациента целостно».

В статье «Психоаналитический процесс: двадцать лет спустя» Д. Мельтцер исследует концепт изменения тревоги, обозначая эти изменения как следствие эволюции переноса, а не следствие интерпретации. Интерпретацию он определяет, как один из факторов, способствующих развитию, если это происходит в рамках отношений переноса. «Правильная интерпретация будет оказывать меньшее воздействие на пациента (в смысле модификации поведения), чем способность аналитика удерживать и контролировать перенос с адекватным откликом на контрперенос» (цитируется по С.Ф. Кассезе).

В таком случае ситуация переноса и контрпереноса может распознаваться клиентом и использоваться с целью понимания вместо того, чтобы начать действовать: отыгрывать или разыгрывать...

В работе с пограничным клиентом на первом плане высвечивается понимание его Я, его границ, сочетания защит, то, как он выбирает объекты, его склонности к навязчивому повторению и т.п. Парадоксально, но его субъектность не является основным элементом конфликтной проблематики.

С точки зрения А. Грина, при работе с психосоматическим расстройством «важно рассматривать факторы, находящиеся на уровне влеченческой и аффективной сфер, которые не смогли организоваться на этом уровне, что и подорвало основы психики». Ссылаясь на посмертные записки Фрейда (12.07.1938 г.), он цитирует его работу «Иметь и быть у ребенка»: «Ребенок любит выражать объектное отношение через идентификацию: я сам и есть этот объект. Обладать им — это последующее отношение, которое вновь возвращается в быть им после потери объекта. Модель этого — грудь. Грудь — это кусочек меня, я сам эта грудь. И только спустя какое-то время: я ею обладаю, то есть я не являюсь ею».

И продолжает развивать его идеи, подчеркивая: «объектное отношение и идентификация взаимосвязаны. Обладать объектом непостижимо без того, чтобы быть им. Потеря обладания вновь возвращает в быть им».

С нашей точки зрения, в моменты утери объекта субъект с ПОЛ регрессирует до уровня «быть им»; именно это позволяет ему вернуться в реальность.

Мы обращаем внимание на утверждения А. Грина, что понятия Я, субъект, Самость — некие линии субъектности в той мере, в какой они соотносятся или находятся в оппозиции друг к другу. А. Грин предлагает изучать влечения как матрицу субъекта. Если из Я /Субъекта/ удалить составляющую влечения, то эта инстанция психики превратится в «неживую, механическую, операционную сущность либо в когнитивную». Развитие психики в меньшей мере зависит от отношений с реальностью, в большей от отношений с внутренними объектами на фоне флуктуации аффективности и связывания-развязывания влечений.

Здесь уместно вспомнить, вслед за А. Грином, о работе дезобъектализирующей функции, которая напрямую связана с деструктивными влечениями.

Посредством дезобъектализации идет атака и на отношение к объекту, и на его производные, и на само Я. «Целью дезобъектализации является именно то инвестирование, которое прошло через процесс объектализации».

А. Грин связывает дезобъектализирующую функцию с деятельностью негативного нарциссизма. Негативный нарциссизм стремится к нулевому уровню инвестирования, при этом Я-субъектность впадает в смертоносносную форму дезинвестирования.

Размышления о парадоксах феномена пограничности охватывают и те произведения культуры ХХ–ХХI столетий, которые, с нашей точки зрения, наиболее объемно раскрывают глубины пограничного функционирования.

«Наслаждение художественным творчеством достигает своего кульминационного пункта, когда мы почти задыхаемся от напряжения, когда волосы встают дыбом от страха, когда непроизвольно льются слезы сострадания и сочувствия. Все это ощущения, которых мы избегаем в жизни и странным образом ищем в искусстве» (О.Ранк).

Чтобы глубже понять человека ХХ–ХХI веков, мы должны более детально и по-новому обратиться к произведениям культуры: поэзии, музыке, театру, живописи, кинематографу. Творчество тех авторов, в чьих произведениях, с нашей точки зрения, объемно раскрываются глубины пограничного функционирования, достойно особого внимания.

Музыка — поэтическая функция психики. Отражение ее бессознательной части ярко, порой пугающе, с трагизмом и в то же время гипнотически притягивающе выражено в творчестве одного из талантливейших мастеров ХХ века — Альфреда Шнитке. В его методе — сочетание стилей разных эпох и различных композиционных приемов в одном произведении. Его музыка состоит из поэтических приемов и компонентов, отражая окружающую действительность объемно, а личность многогранно.

Корни музыки, как и у субъекта с ПОЛ, скрыты в кризисе идентичности и в столкновении опытов... В произведениях его порой некий хаос: то слух радуется гармонии, то неожиданно гармония ломается — и во всей красе звучит какофония, скрип, нарушаются формулы мелодичности — происходит конфликт гармоний. Сумма двух симметрий дает асимметрию.

Примером этого стало знаменитое «Танго в сумасшедшем доме» из оперы «Жизнь с идиотом», где в танце выражены невыносимо противоречивые переживания и невозможность принятия решения в полярности этих страданий: отпустить или подчинить, освободить, когда хочется присвоить, удержать или принять отказ. Всё как будто на грани безумия, преломляя пространство и время, в репризе (повторе музыкального построения), как в паттерне, когда постепенно в голове проясняется, но дрожь в теле остается. И это тоже мы наблюдаем у субъектов с ПОЛ.

В этой удивительной и противоречивой музыке Шнитке также использует «дьявольский интервал», с точки зрения средневекового музыкального склада недопустимый и резко диссонансный. Речь идет о тритоне — интервале длиной в три тона. Звучит он неприятно и неустойчиво. Это как будто бы «пере-кварта» или «недо-квинта», в чем и состоит его двуликость. И этот удивительный интервал может выражать злобность, мрачность, тревожность, а может быть насмешливым, с черным юмором, передавая абсурдность ситуации и вызывая сильные душевные переживания. Как это резонирует нам, когда мы наблюдаем или работаем с субъектом с ПОЛ. И как музыка А. Шнитке актуальна сегодня и синтонна для обозначения человека с пограничной организацией личности.

На метафорическом уровне удачной ассоциацией к противоречивости внутренних миров субъекта с ПОЛ мы считаем цитату из произведения Т. Элиота «Четыре квартета» (вынесена в эпиграф к статье), где перед нами раскрывается множество аспектов взаимодействия влечений, аффектов и некоторых частей внутреннего объекта.

О несвершившемся как абстракции часто звучит в речи пограничных субъектов: «Не наблюдаю особой радости в терапии, это не моя радость».

«Настоящее и прошедшее, очевидно присутствует в будущем» — эта тема часто проявляется в других произведениях, например, в фильме режиссера Ильдико Эньеди «О теле и душе» (2017 г.). Автор предоставила нам огромное поле для размышлений. Начало фильма завораживает — пара оленей в заснеженном лесу.

Размышляя о феномене пограничности, мы опираемся на одно и то же сновидение, которое сновидят два человека — мужчина и женщина. Мужчина видит диссоциированно: «Я был в образе оленя», женщина говорит от первого лица: «Я пила, ела, ходила», что уже сигнализирует о проявлении архаической части ее психики.

Камера показывает нам внешнюю реальность, один и тот же сон, который видят мужчина и женщина. Кадры наводят на мысль, что эти фигуры символизируют две части психики погранично организованной личности. В дальнейшем мы улавливаем, что у мужского персонажа более здоровая часть психики. Он эмоционально включен во внешнюю и внутреннюю реальность: «Нельзя не жалеть животных, которых ты будешь убивать».

Обратим внимание на то, как говорят коллеги о женском персонаже, сравнивая ее со Снегурочкой: «Неживая она какая-то».

Кадры беседы женщины с детским психоаналитиком, которого она посещает много лет, где она отказывается от его предложения перейти к взрослому специалисту, говорят нам о том, что страдания ее невероятно глубоки. Появление третьей фигуры, приглашенного в организацию психолога, приоткрывает нам личностные особенности персонажей. Женщина на вопрос психолога говорит о том, что была самкой оленя. В ее речи звучат физиологические переживания.

Внимание зрителя привлекает повторение сновидения в динамике: сначала олени далеко друг от друга, потом рядом. Встреча с психологом дала толчок для сближения героев. Здесь мы отмечаем короткие мгновения соприкосновений двух частей психики погранично организованной личности: здоровой части мужчины и психотической части женщины. Кроме этого, мы отмечаем, что здоровая невротическая часть психики заключена в изуродованном теле и параллельно с этим обращаем внимание на красоту здорового тела женщины, которым завладела психотическая часть. Символизм субъекта с ПОЛ мы увидели в этих двух персонажах.

Динамичность сновидений показывает нам начало взаимодействия этих двух частей субъекта с ПОЛ. Внешний план фильма также говорит о сближении, о желании изменений, о попытке чувствовать нечто, пока чуждое, одним субъектом благодаря фигуре Другого (через фигуру детского психоаналитика, женщины-психолога, старой уборщицы, молодой женщины в магазине музтоваров). Женский персонаж пытается войти в зону ощущений, наблюдая молодую пару на поляне, слушая нежную мелодию любви в музыкальном магазине, повторяя грациозно движения тела старой женщины, пытаясь почувствовать что-то через собственные тактильные прикосновения. Движение к здоровой части психики идет с трудностями: деликатность невротической части (мужчины) женский персонаж воспринимает как отказ. Энергия либидо покидает главную героиню, развязываются влечения к жизни и к смерти. В моменте побеждает танатос — регрессия к архаической точке фиксации. «И желаемое, и случившееся приводят на грань настоящего» (Т.С. Элиот). И далее в сюжете фильма мы обнаруживаем сплетение влечений к жизни и к смерти: «Эрос, влечение соединения, предполагает поддержание либидо в состоянии поиска объекта, функция которого — соединение удовольствия и любви» (цитируется по Д. Табакофф).

Что же происходит в кабинете психоаналитика?

Феномен пограничности как особое сочетание невротических и психотических симптомов стабилен в своей нестабильности и требует особого внимания к переносу, так как элемент поддержки в психоаналитической терапии субъектов с ПОЛ необходим хотя бы на начальном этапе. Штерн утверждает, что интенсивность зависимости пациента в переносе побуждает аналитика к постоянной концентрации на этом феномене и не оставляет места для исторических и генетических интерпретаций.

Субъекты с ПОЛ не справляются с регрессией в анализе в силу незрелости Эго, склонности к развитию психоза переноса и к отыгрыванию.

О. Кернберг настаивает на систематической проработке негативного переноса без генетических реконструкций, предлагая работу с «отводом» манифестаций негативного переноса из сферы терапевтического взаимодействия через систематическое исследование этих проявлений в отношениях с другими людьми».

Интерпретации негативного переноса должны использоваться в моментах «здесь и сейчас» по причине того, что субъекты с ПОЛ смешивают перенос и реальность, не усваивая генетические интерпретации. В фокусе внимания специалиста удерживаются наиболее искаженные аспекты переноса. Только после этого возможен переход к работе с феноменами переноса, отсылающими к «реальным» впечатлениям из детства. Основная цель психоаналитической терапии, по Кернбергу, — «трансформация примитивного переноса в интегрированные реакции переноса».

Г. Этчегоен говорит, что в ходе систематического анализа констелляций защит улучшается функционирование Эго, создаются возможности для разрешения примитивного переноса. При этом важно обращать внимание на психотические всплески, периодически возникающие в терапии субъектов с ПОЛ.

О. Кернберг ограничивает использование термина «психоз переноса» рамками психоаналитической работы, четко формулируя свою позицию: «Я предпочитаю использовать термин «психоз переноса» для обозначения утраты способности тестирования реальности и появления бредового содержания в материале пациента в рамках переносных явлений, что, впрочем, не оказывает заметного влияния на функционирование пациента за пределами психотерапевтического сеттинга».

Конфликт в аналитическом сеттинге может вызвать психоз переноса в тех случаях, когда субъект с ПОЛ воспринимает психоаналитика как жестокое обвиняющее Супер-Эго.

Отметим, что продолжительность психоза переноса может быть разной.

Тщательное внимание к психотическим проявлениям в переносе ведет к пониманию внутриличностных конфликтов субъектов с ПОЛ и делает возможным проработку их ранних конфликтов с архаичным и жестким Супер-Эго, которое, в силу разных причин, предъявляет противоречивые и приводящие в замешательство требования. Именно эти особенности Супер-Эго и отличают субъектов с ПОЛ от нарциссических личностей.

Отметим, что Супер-Эго нарциссических субъектов не столь вовлечено в конфликты, интерпретация агрессивных проявлений дает положительную динамику; у пограничных же субъектов имеются значительные искажения в сфере смыслообразования, которые, в свою очередь, усугубляют конфликт и внутреннюю спутанность, а это — путь к психозу.

Мы предполагаем, что спутанность у субъектов с ПОЛ коррелирует с ранней завистью и/или с очень серьезной депривацией в первые недели жизни. Непонимание может быть связано не только с нарушениями мышления, но и с завистью в переносе. У субъектов с ПОЛ невротический и психотический переносы чередуются и смешиваются, переход от одного вида переноса к другому происходит почти мгновенно.

Крайне важно в работе с ПОЛ избегать двусмысленности. Поскольку идеализация является одной из базовых защит, необходимо постепенно корректировать этот механизм. Идеализированные объекты постепенно инкапсулируются, инкапсуляция в психоаналитической работе поддается модификации.

С точки зрения Этчегоена, субъектам с ПОЛ характерен фантазм «догенитальной первосцены с идеализированной слитной парой, инкапсулированной в бессознательном»; психоанализ направлен на декапсуляцию этого слитного объекта. Ядерное нарушение у субъектов с ПОЛ Винникотт соотносит с психотической областью, шаткое равновесие поддерживает невротическая часть психики.

Согласно предположению Винникотта нарциссические, пограничные личности относятся к одной категории психопатологии, объединяет их диссоциация между истинным и ложным Я. Винникотт предположил, что если мать не справляется с материнской функцией (поясним: мать не смогла взять на себя роль «субъектного объекта» ) и недостаточно эмпатична, то ребенок интроецирует мать и формирует ложное Я. У пограничных пациентов в младенчестве поведение заботящихся о них матерей было чрезмерно противоречивым и причудливым. Исходя из этого, «для ложного Я, сформированного посредством интроекции материнской фигуры, характерна фрагментация» (Винникотт).

Мы показали несколько разных точек зрения на факторы, оказывающие влияние на характер переноса субъекта с ПОЛ.

Перейдем к контрпереносу. Важно определиться с тем, в какой степени контрпереносной отклик терапевта зависит от переноса субъекта с ПОЛ, а в какой — от других факторов. Кроме этого, обратим внимание на контрпереносное отыгрывание, которое, в свою очередь, может быть связано и с параллельными процессами в психике субъекта с ПОЛ, и у самого терапевта.

Этчегоен определяет контрпереносное отыгрывание как «особый вид контрпереноса, связанный с искажениями исполнения функций психоаналитика».

Кадр обязывает нас говорить только о клиенте, сохраняя в фокусе профессионального внимания его симптоматику, структуру, особенности переноса. Вряд ли будет полезным для процесса терапии раскрытие субъекту с ПОЛ контрпереносных впечатлений, фантазмов.

Наиболее ценным будет распознавание сути контрпереносных откликов и в последующем преобразование их в интерпретации. Подчеркнем, интерпретацию не всегда возможно донести до восприятия ее субъектом. Интерпретация иногда надолго остается невысказанной мыслью специалиста. Содержание и форма подачи интерпретации, по Этчегоену, служат выражению некоторых наших контрпереносных реакций, которые мы затрудняемся включить в интерпретацию.

Иными словами, «конфликт смещается в формулировку интерпретации».

Винникотт определяет три типа феноменов контрпереносных реакций:

1. патологические контрпереносные чувства, что говорит нам о показаниях к дополнительному анализу специалиста и о более частых супервизиях применительно к этому конкретному кейсу;
2. контрпереносные чувства, связанные с профессиональным ростом психоаналитика и его личностным развитием; от этого зависит успешность психоаналитика;
3. настоящий объективный контрперенос аналитика — чувства любви и ненависти, которые испытывает специалист в ответ на реальную фигуру субъекта с ПОЛ и его поведение.

Мы задаемся вопросом — чем вызвана ненависть психоаналитика? По Биону, психотическая часть личности не имеет никакого отношения к психиатрии, это всего лишь часть психического функционирования индивида, которая в некие моменты вступает в противоречие с невротической частью. Для психотической части характерно проявление ненависти к внешней и внутренней реальности, ко всем тем средствам и способам, при помощи которых субъект с ПОЛ контактирует с этими реальностями. Одна из причин заключается в том, что ненависть к реальности приводит к атаке на собственный психический аппарат, так как с его помощью возможно взаимодействие с реальностью.

У психотической части личности слабо развита способность справляться с фрустрацией, исходя из этого и появляется ненависть к реальности, что несвойственно невротической части личности. Психотическая часть личности оценивает реальность по тому, «чего та не предоставляет в ее распоряжение, по ограничениям, которые та налагает» (Г. Этчегоен).

Этчегоен заостряет внимание и на влечениях. Он говорит, что объектные отношения, которые создает психотическая часть, основаны на зависти (деструктивное влечение), отношения невротической части опираются на энергию либидо.

Основная особенность психотической части в том, что эта часть личности использует проективную идентификацию в крайне патологической и деструктивной форме для атаки на мышление и создания искаженных объектов. Этчегоен прибегает к идее А. Гармы: «Психотическая часть личности отказывается от реальности не для того, чтобы удовлетворить свои либидинозные желания, а с тем, чтобы отвергнуть их».

Г. Ракер о динамике контрпереноса: «Большая интенсивность определенных контртрансферентных реакций должна объясняться существованием у аналитика патологических защит против нарастания архаических тревог и неразрешенных внутренних конфликтов. Перенос становится интенсивным не только потому, что он служит сопротивлением припоминанию, как говорит Фрейд, но также и потому, что он служит защитой от опасности, коренящейся в самом трансферентном переживании. Иными словами, «трансферентное сопротивление» часто является повторением защит, которые должны быть интенсифицированы, чтобы в переносе не произошла катастрофа. То же самое справедливо и для контрпереноса». Скорее всего, эти катастрофы связаны с осознаванием определенных аспектов собственных инстинктов.

Внимательный читатель заметит, что структура статьи в какой-то мере отражает разнообразные проявления феномена пограничности.

Источники

1. Анзьё Д. Я-кожа. Ижевск: ERGO, 2011.
2. Андре Ж. Сто популярных концептов психоанализа.
3. Бержере Ж. Пограничные состояния и их формы // Психоаналитическая патопсихология. М. МГУ, 2001г.
4. Грин А. Нарциссизм жизни, нарциссизм смерти.
5. Кернберг О. Тяжелые личностные расстройства; Терапия, фокусированная на переносе.
6. Кассезе С.Ф. Введение в труды Д. Мельтцера.
7. Основы психоанализа. Учебник для бакалавриата и магистратуры под науч. ред. проф. М.М. Решетникова. М.: Юрайт, 2021.
8. Ранк О. Миф о рождении героя // Между Эдипом и Озирисом. М.: 1998.
9. Ракер Г. Значение и использование переноса // Московский психотерапевтический журнал, 1998, №2.
10. Рождественский Д. Пограничная личность. С-Петербург.: Б&К, 2006.
11. Табакофф Д. Клиника возбуждения. Кишинэу.2023.
12. Шварц-Салант Н. Пограничная личность.
13. Шнитке А. Музыкальные произведения.
14. Фрейд З. Собрание сочинений. О фетишизме (1927г).
15. Элиот Т.С. Четыре квартета // Стихотворения и поэмы. М.: АСТ, 2013.
16. Эньери И. Фильм «О теле и душе» (2017; Кинопоиск).
17. Этчегоен. Основы психоаналитической техники. М.: 2020.

Примечание: согласие на публикацию клинических виньеток получено.

Фото: из архива Г.В. Шептихиной.