Рождение Чудесного

Эта статья, написанная в 2022 году, посвящена памяти Андрея Владимировича Гнездилова, или Доктора Балу, — основателя первого хосписа в России, создателя экзистенциальных методов сказко- и куклотерапии, а также имидж- и звукотерапии. Это рассказ об истоках уникальности его личности и о духовных традициях его Дома, одарявших разделяющих его понимание жизни людей духом Чуда, Красоты, Творчества и Сказки.

Писать на эту тему меня вдохновил фильм «Сказочник» Николая Щеголева — давнего друга Андрея Владимировича Гнездилова (доктора Балу). Ему удалось удивительно точно и целостно передать сам Дух его дома — Замка, как называл его Балу, дух тех чудес, которые покоряли нас в нем. Именно в этом доме началась Сказка жизни Балу. Все созданное им, что сейчас называют нетрадиционной арт-терапией, имело очень естественные жизненные корни, родилось и олицетворялось именно в этом доме, чтобы потом перенестись в хоспис, меняя качество жизни его больных.

Творцами чудес этого дома и его главным чудом были сам Андрей Владимирович и его мама — Нина Конрадовна Слободинская. Моя встреча с этим домом в начале 70-х началась с общения с мамой Балу и память об этой чудесной и обаятельной женщине осталась на всю жизнь, связывая и нас с Балу родством духа. Ее звали Ниной, как мою маму, по возрасту она совпадала с моей бабушкой, а говорить с ней можно было как с мудрой подругой, и разговоры эти об искусстве, литературе, музыке и театре — были полетом. Сама она была скульптором, и мансарда на седьмом этаже дома на Ковенском была ее студией, где они с 4-летним Балу поселились в конце войны. Большая каминная комната стала ее мастерской, а личным пространством Балу была башня. Нина Конрадовна была удивительно творческим и духовно богатым человеком, чья молодость и начало творческой жизни пришлось на 20-е годы ХХ века — период расцвета модерна и Серебряного века. Для юного Балу она стала главным Духом и Королевой его сказочного замка. «Королева играла в зале Замка Шопена и, внимая Шопену, полюбил ее паж» — один из любимых образов Балу. Он не раз говорил, что именно Матушка, как нежно и уважительно он называл ее, вдохновляла его на многие деяния и открытия с раннего детства и на протяжении всей его жизни. Одно из его любимых воспоминаний — как он в детстве пытался увлечь Матушку своими фантазиями и однажды услышал от нее: «Если ты так хочешь сказку, расскажи ее себе сам», — и с тех пор он начал их сочинять и воплощать. Так родился сказочник.

Еще одно из судьбоносных воспоминаний Балу, связанных с матушкой, — когда он маленьким мальчиком плохо засыпал, она пела ему песни Вертинского и читала стихи, и одно из стихотворений Алексея Толстого вошло в его память и суть на всю жизнь.

В старинном замке скребутся мыши,
В старинном замке, где много книг,
Где чуткий шорох был еле слышен,
В ливрее дремлет лакей-старик.

В старинном замке больна принцесса,
В подушках белых прозрачней льда,
И только слышно на башне древней
Стучат часы: «Всегда, всегда».

...

От звона в башне царевне страшно,
Придет за нею седой звонарь...
И снова тихо на древней башне.
Крадется смерть, прикрыв фонарь.

Волшебство этих образов запало ему в душу — несчастных принцесс надо было спасать! Так он открыл для себя путь благородного защитника и спасителя слабых.

«Сказки сбываются, если мы в них верим» — убеждение Балу и стимул к действию.

В его личной сказке появился образ рыцарства. Позже он воплотился в выборе профессии — Балу решил стать педиатром и спасать маленьких принцесс. Думаю, что при выборе медицины немалое значение имела и профессия отца Балу, который был хирургом, профессором и заведовал отделением в Военно-медицинской академии. Его портрет почти в полный рост всегда висел в доме. Мама Балу, к счастью, прожила весьма долгую жизнь рядом с сыном, оставшись в его сердце навсегда. В их доме после ее ухода всегда жили ее скульптуры, и среди них — ее автопортрет и фото в позднем возрасте.

Еще перед входом в Замок-мансарду Балу нас встречал образ Единорога, когда-то написанный художником серебряной краской на стене. Этот образ воплощенной самоотверженности и благородного защитника душевной чистоты и красоты — по сути глубинный, личный миф и метафора самого хозяина замка, ключ к Миссии его жизни. Этот образ тоже был во многом вдохновлен образом матушки Балу, чью жизнь он видел как поиск совершенства и самоотдачи Творчеству и Красоте души. Осталась Балу от Матушки и тяга к лепке — она спасала его от выгорания и помогала восстанавливаться, когда он работал с умирающими. Приходя домой, он лепил мистические фигурки из глины, переводя в них свою боль от прощания с ушедшими. Из этих фигурок он создал потом театр теней, как некую мистическую медитацию.

Когда в начале 70-х мне удалось впервые попасть в этот дом, он выглядел иначе, чем Сказочный Замок последних десятилетий, и скорее был местом встреч молодых врачей, психологов, музыкантов и поэтов, возрождал традицию культурных салонов, домашних концертов и литературно-поэтических вечеров Петербурга. В центре мансарды царствовала мастерская матушки, а в остальных ее уголках и на башне можно было листать старинные книги, рассматривать японские гравюры, надев кимоно, дискутировать на философские темы, погружаться в музыку флейты или слушать звуки небес от било¹ или первых спасенных из разбитых церквей колоколов.

Молодой Балу только начал собирать библиотеку сказок и свой рыцарский Замок, находя старинные зеркала, музыкальные инструменты, ключи счастья, подсвечники, шпаги и кукол на питерских блошиных рынках. Создавался интерьер, переносящий в другие временные измерения и в зазеркалье. А старинные кресла и стол от литературного общества Башня², на которых сиживали Ахматова, Блок, Гумилев, — появились в мансарде уже в 80-e как продолжение культурных традиций Серебряного века и духа модерна. Но, невзирая на скромность средств, уже начались традиции перевоплощения — разрыв шаблонов быта и выход к свободе игры и самовыражения. Балу любил рассказывать о радости от первых светских выездов своей компании на пикники в самодельных или взятых напрокат театральных нарядах, шляпках и цилиндрах, где пир мог состоять из воды, хлеба, кочана капусты и моркови, а карету заменяли велосипеды или телега.

Новые степени Свободы и Красоты рождались и благодаря волшебству музыки — звукам вечности колоколов и самодельных бил из кусков металла; музыке ветра и голосу небес от импровизаций на восточных чашах, дудуке, калимбе или лютне... И при этом — пение под гитару, романсы, а порой джазовые импровизации и церковные песнопения.

Да и сама Мансарда становилась порой окном в мир: Балу, как герой его любимого Андерсена — Трубочист, любил показывать и рассказывать о любимом Питере со своей крыши. Так удалось, выбравшись вместе с ним через окно на крышу, увидеть с высоты птичьего полета церкви и монастыри, образующие защитные кресты-обереги вокруг Петербурга. Его любовь к истории тоже была чудесным ключом к богатству реальности.

Важной частью интерьера, переносящего в другие миры и духовные измерения, была также живопись. Балу привлекал дух Востока, буддизм, он был почетным членом общества Рериха, был лично знаком со Святославом Рерихом и имел в доме подаренные им работы. Хотя, в первую очередь, полеты духа и чудо Востока были для Балу связаны с поющими чашами. Кроме того, он увлекался прерафаэлитами, картины которых усиливали дух Средневековья и рыцарства в его доме. Но особое значение для Балу имели два портрета, висевшие в его кабинете по разные стороны его рабочего стола. Один он называл Метафорой Жизни, второй — Метафорой Смерти. Первый портрет не отличался особой индивидуальностью и выразительностью — метафорой жизни для нас был, скорее, сам хозяин дома! А вот второй портрет Метафоры Смерти был по-своему уникален и занимал особое место в жизни Балу. Это был портрет близко знакомой ему в юности молодой женщины, балерины, неожиданно рано ушедшей из жизни. Для хозяина дома этот образ прекрасной дамы был связан как с образом рыцарского служения и верности прекрасному, даже в ситуации неизбежности конца, так и с умением принять и увидеть тонкую красоту самой Смерти — как перехода в духовное измерение вечности. Смотреть на этот портрет Хозяин дома предлагал всем через зеркало, в котором многим виделось, что портрет словно оживает, как чувства и образы в нашей памяти об ушедшем. Для Балу портрет олицетворял вечность души. Чудо самого Балу было в способности больше 50 лет служить умирающим, помогая им перед уходом испытать полноту и чудо жизни, самому не теряя при этом радость Быть и связь с Вечным.

«Мы не знаем, куда мы уходим, и не помним, откуда пришли». Ближе всего к небесам обетованным умирающие и дети. Рождение и смерть соединены общей вечностью, образуют Круг нашей Жизни. Детство подсказывает старости, как раздвигать границы времени, удлинять жизнь, наполняя ее своими открытиями мира, игрой и богатой фантазией. Начав работать как педиатр, Балу уверовал в жизненные силы, которые дарит детское восприятие мира и целостность. Чудо его таланта — в умении возрождать, сохранять и подпитывать своего внутреннего ребенка, постоянно искать земные творческие пути к царству небесному и дарить эту способность другим. «Будьте как дети и творите свою сказку жизни» — его кредо и путь.

«Мне с детства нравилось быть сказочником», — говорил Балу. В 23 года, с началом его работы врачом-педиатром в Педиатрическом институте, началась Сказка Балу длиною в жизнь. Эта взрослая сказка помогла ему обрести новый образ и сказочное имя. Первыми его пациентами были дети до 10 лет со сложными диагнозами. Они лучше себя чувствовали, играя и слушая сказки, и однажды юный врач принес им в палату «Сказку джунглей» Киплинга. Один из самых сообразительных и бойких мальчиков вскоре наделил дядю врача именем доброго медведя Балу, и был в ответ назван им Маугли. Они очень подружились. Жизнелюбивому Маугли удалось справиться со своей болезнью сердца, а матушка Балу вскоре стала его крестной мамой. Так у Балу появился крестный брат и началась их совместная сказка. Она продолжалась до конца жизни Балу — почти 60 лет. Уже 10-летним мальчиком Маугли участвовал в театрализованных выездах Балу, разделял с ним свою детскую живость и радость игр, разбирал сказки в сундуке Старого Принца, отслеживал вместе с нами танцы духов огня — саламандр в старинном камине, открывал для себя чудо Зазеркалья. Подрастая, стал писать стихи, музицировать, занялся врачеванием, помогая Балу, когда ему стало трудно двигаться. Маугли всегда был рядом и стал частью духовной семьи Балу.

Балу полюбил свое новое имя, и вскоре этот образ замерцал новыми гранями: медведь отошел на второй план и появился Доктор Балу — так он подписывал свои книги сказок; явился миру и Старинный приятель Балу с его «Петербургскими сновидениями»; а мне удалось с годами обрести близкого друга Балушу, с кем очень тепло и легко дышалось. Те, кто, входя в этот духовный Дом Балу, мог сбросить наносные маски и раскрыть свою подлинную детскую сущность, были, как и Маугли, с ним «одной крови», одного духа.

Чудо детства и подлинности в доме Балу воплощали куклы. Они появлялись в этом доме как творческие образы своих авторов, как неповторимые индивидуальности, и дарили нам возможность выразить себя, раскрыть свою глубинную детскую сущность, облегчали переход к наивности, спонтанности, доверию, к бытию настоящими. Все это усиливало волю к жизни, веру в новые открытия мира, давало силы жить.

Куклы были не просто частью интерьера — они обживали Замок, находя свое место и создавая свой сказочный мир в доме. Каждая новая кукла со своим лицом и историей вдохновляла и радовала душевного ребенка Балу. Он разгадывал в ней ее сказку.

Балу любил рассказывать про то, как его первая кукла и первая сказка стали терапией. В случае с куклой — принцем Щелкунчиком Балу удалось помочь юной, отчаявшейся от своего диагноза девушке спастись от пустоты одиночества в ее последние дни. Он подарил ей куклу как верного собеседника и защитника, того, кто ее никогда не оставит.

Она больше не расставалась с куклой до конца, лучше справлялась при ней с болью и просила похоронить их вместе. Куклы с тех пор стали незаменимыми помощниками и доверенными друзьями для больных в хосписе.

Первую сказку в хосписе Балу рассказывал маленькому, умирающему в одиночестве мальчику. Балу несколько раз казалось, что мальчик уже отошел, и он останавливался. Но тот приходил в себя и просил рассказывать дальше про то, как он в рыцарских доспехах скачет на коне вокруг прекрасного озера... И Балу продолжал свой рассказ, держа его на руках, даже когда уже видел, что мальчик ушел окончательно. Ему самому принесло облегчение то, что мальчик ушел не в пустоту одиночества, а в свою сказку.

Большинство терапевтических сказок Балу так и рождались в хосписе, исходя из истории жизни конкретных людей и уводя их в мир прекрасных фантазий о вечном.

Балу был уверен, что сказки сбываются, если мы в них умеем верить. Ну и, наверное, воплощать. В конце жизни, возможно, важнее то, что сказка может дать чувство наполненного дыхания. Как написала в прощальном письме одна из пациенток хосписа: «Хочется так вдохнуть, чтобы больше уже не хотелось!» Так наполнить себя жизнью, чтобы ее отпустить и принять то, что суждено.

«Стоит увидеть лица тех, которые уходят, приняв этот мир, чтобы понять, что Бог есть!» — говорил Балу.

О себе он сказал, что хотел бы умереть, когда кто-то близкий рассказывает ему сказку. Он умер во сне. Никого не было рядом... Но хочу верить, что сон и был Его сказкой.

Сам Балу верил в возможность духовных встреч. Надеюсь, что это чудо сбылось.

На этом сейчас остановлюсь. Нельзя сразу объять необъятное. А с уходом Балу ушла в прошлое целая культурная вселенная, полная света, доброты, бескорыстной любви, сказки, и его самоотверженного служения Духу, Творчеству, Красоте и Человечности. Балу не стало 7 месяцев и 7 дней тому назад, еще далеко не все отболело и осознано.

А о таком Светлом Человеке хочется вспоминать с большей ясностью души и разума.

Встречи с ним в молодости помогли яснее увидеть истоки его идей и устремлений в духовных традициях его Дома и близких. Но жизнь подарила нам встречи и в зрелости.

В последние 27 лет мне довелось близко дружить с этим прекрасным человеком и можно поделиться еще многим о творчестве врачевания душ уже зрелого Волшебника.

¹ Било — плоский колокол.

² Башня — Башенное братство Вячеслава Иванова.

Источник: Миккин Г.А. Рождение Чудесного // Экзистенциальная традиция: Философия, Психология, Психотерапия. 2022. Вып. 39. С. 13–21.