Марин Херес Карл: «Одни говорят: хорошо, что мы выжили, другие уходят в истерический юмор, третьи заявляют: не вижу, не слышу и знать не хочу»

Карл Марин Херес, психолог, гештальт-терапевт, супервизор, ведёт свою практику в Москве на испанском, русском, английском и итальянском языках. Живёт и работает в России с 2004 года, с тех пор, как молодым уехал из Колумбии. В настоящий момент Карл является старшим тренером Московского института гештальта и психодрамы. Мы поговорили с ним о том, как специалисты могут помочь пережить психологическую травму после теракта в «Крокус Сити Холле». Что нужно делать на разных этапах такой терапии, как разговаривать с детьми, а как — со взрослыми.

Для кого-то это травма на всю жизнь

— Это самый крупный теракт со времён Беслана, произошедшего 20 лет назад, когда Вы из Колумбии переехали в Москву. Как можно помочь людям, пережившим теракт, ведь понятно, что это страшная травма на всю жизнь?

— К сожалению, каждый теракт, каждое такое событие раскачивает общество и актуализирует в нем индивидуальные травмы и проблемы людей, а также и травмы всего общества в целом. Безусловно, это выходит за рамки обычного человеческого опыта, к этому абсолютно невозможно привыкнуть, хотя скоро уже привыкнем, так устроена психика. Это всегда для жертв является полной неожиданностью. И очень пугает. Ты ничего не можешь сделать. Если говорить о профессиональной помощи, то она происходит в несколько этапов. Выделяется пять основных групп людей, вовлечённых в травму. Первая группа, ядро травмы, — это непосредственно пострадавшие, кто остался в живых. Это те раненые, которые лежат по больницам, а также их ближайшие родственники: мамы, папы, жёны, дети. Например, та мама, которой позвонили и сказали приходить опознавать сына, — вот это ядро травмы.

Вторая группа — родственники, знакомые, чуть более дальний круг. Это люди, переживающие по поводу тех людей, которые пострадали во время события, но сами активно в это событие не вовлечённые.

Третья группа — это профессионалы и спасатели: медики, полиция, МЧС, пожарные и т.п., то есть те, кто по долгу службы очень активно работают в этой чрезвычайной ситуации. Они тоже становятся потерпевшими, но там просто другой тип травмы.

Четвёртая группа — это очевидцы. То есть те, с кем конкретно ничего не случилось, ни с ними, ни с их родственниками и знакомыми. Они только видели это, в этом их травма.

И, наконец, пятая группа жертв — это мы все, кто смотрит телевизор, слушает радио, листает новости в интернете, читает газеты. У нас травма вообще только резонансная. Это когда наш организм находит отличный предлог по поводу такого горя актуализировать собственные травмы и проблемы, не выводя их на уровень осознавания.

На самом деле, самая страшная волна после всех этих событий — это как раз резонансные травмы. Потому что убитых похоронят, их родственники своё отплачут (где-то с помощью профессионалов, а где-то сами справятся), раненые, будем надеяться, поправятся. Очевидцы потихоньку успокоятся. А вот резонансная травма будет гулять, вылезая наружу самыми странными способами. Ей будут заслоняться от глубинных личностных проблем, и психологам придется работать именно с ней.

— Интересно, что резонансные травмы самые сложные. А как все-таки строится психологическая терапия?

— На первом этапе, разговаривая с этими людьми, мы должны признать масштаб, объём и ужас произошедшего. В психологии это называется валидация. Валидация события, валидация переживания и валидация состояния, которое испытывают люди, столкнувшиеся с подобным. Будет ли эта травма на всю жизнь — спорный вопрос, потому что сейчас эти люди испытывают момент, который в психологии называют острой травмой. Это этап между шоком и первичной мобилизацией. Мы все разные. Если, например, брать людей, переживших в детстве какие-то ужасные события, то одни, став взрослыми, оставляют прошлое в прошлом и живут обычной жизнью. А другие не могут это забыть и становятся «травматиками». То есть одна психика смогла приспособиться, интегрировать этот нехороший опыт, а другая не справилась. Поэтому сложно сказать, останется ли теракт травмой на всю жизнь для всех.

Для общества, для профессионалов-психологов, для людей, занимающихся работой с пострадавшими в теракте людьми, это огромный вызов: как оказать помощь так, чтобы избежать ужасных последствий, которые могут повлиять на их жизнь.

К таким серьёзным последствиям относят «посттравматическое стрессовое расстройство», оно же PTSD (Posttraumatic Stress Disorder), — данный термин является диагнозом, который ставят совместно клинические психологи и психиатры.

Кроме того, очень многое зависит от того, с какими людьми мы работаем. Одна группа — это те, кто оказался в эпицентре событий, и им необходимо постоянное сопровождение; это работа месяцев на 18, если не больше. Другая группа — это те, кто не находился в эпицентре теракта, а либо проезжал мимо, либо был дома и узнал об этой ужасной трагедии. И тут всё зависит от степени впечатлительности человека, от его чувствительности и активности. Увы, есть персонажи, для которых чем кровавей и ужасней картинка, тем она привлекательней. Для них это, скорее, яркое зрелище. Но о них и говорить не хочется.

Несмотря на то, что общего совета быть не может, я бы сказал так: не мешать работать профессионалам и оказывать посильную помощь тем, кому хуже, чем вам. А самое лучшее: как следует оказать помощь себе.

Тем самым вы не мешаете профессионалам оказывать помощь тем, кто не может её оказать сам себе, и оставляете им больше времени и сил для других пострадавших. И, действительно, люди, которые активно включаются в процесс оказания помощи себе и тем, кому хуже, выходят из экстремальной ситуации без психологической травмы.

— И всё же, как пережить эту трагедию людям, оставшимся в живых?

— Думаю, было бы безответственно говорить, что есть универсальный алгоритм, указывающий, что делать. Это так не работает. Интенсивность травмы зависит как от степени значимости травмирующего события для человека, так и от наличия у него здоровых защитных механизмов психики. Более уязвимы перед травмой те, кто находился в состоянии сильного стресса ещё до попадания в травмирующую ситуацию. Значительный эффект травма может оказать и на людей, уже перенёсших схожий травмирующий опыт в детстве, — для них случившееся становится напоминанием, провоцирующим повторную травматизацию.

Состояние шоковой травмы — это реакция вегетативной нервной системы на травмирующее событие, когда жизнь человека реально подверглась риску или он ощутил это событие как таковое. На фоне подобных вещей время с того момента, как произошла катастрофа, до того момента, когда человек засыпает, — очень важное. И в зависимости от того, как человек проходит этот и последующие этапы, мы будем иметь в дальнейшем те или иные последствия для него. Предположим такую картину: человек вернулся домой, встретил своих родных, выразил свой испуг, свой ужас. Тут возможны слёзы, молитвы, благодарности, объятия, обмен тепла (очень помогает какой-то горячий напиток, тёплая уютная одежда, ванна, всё, что поможет нашей телесности заземлиться).

— А выпить водки?

— Это сложный вопрос. Порой маленькая доза алкоголя имеет благоприятное воздействие при стрессе, но если на фоне испуга человек будет этим злоупотреблять, всё кончится нехорошо.

В общем, нужна любая процедура, которая успокоит, это очень хорошая опора для того, чтобы чуть позже потихоньку начать разбирать случившееся и переживать последствия катастрофы.

На следующий день, с момента пробуждения, человек начинает ощущать эти последствия. Это могут быть флэшбэки — воспоминания о случившемся, а могут быть реакции, переходящие в паническую атаку.

То есть последствия бывают очень разными. И тут помогает поддержка близких, их способность оставаться в доступе для эмоциональной поддержки либо взять за руку, обнять и т.д.

И уже потом мы можем начать психологическую работу по интеграции того, что произошло. И тут есть разные подходы.

— А что такое в данном случае интеграция? Восприятие, усвоение произошедшего?

— Простыми словами — да. Несмотря на то, что человек считает, что это самое ужасное, что случилось в его жизни, тем не менее, оказывается, что у него есть неотреагированные переживания.

Разные психотерапевтические школы к подобному относятся по-своему. Например, есть техники, которые помогают человеку телесно выразить свой испуг, а есть методы, предлагающие выплеснуть своё переживание с помощью арт-методов: не криком, а рисунком, лепкой и т.д.

— Главное, выразить переживание в какой-то форме?

— Да. Но тут нужно понимать, что психика реагирует на события очень по-разному. У одного реакция на испуг выражается в том, что он замирает, становится пассивным, тихим, у него отсутствующий взгляд. И это для него наилучший способ пережить происходящее. Но есть люди, для которых в подобных ситуациях наилучшая стратегия в том, что они мобилизуются, считают, что родились заново. «Я понял, что Господь дал мне второй шанс. Вот я хотел научиться на лыжах кататься, но у меня не было денег. Так вот, я теперь возьму кредит и поеду на Красную Поляну. И буду жить на полную катушку, буду рожать детей». Взрыв энергии — это его реакция на то, что произошло.

— То есть тут не существует понятия, что лучше?

— По крайней мере, на первых порах нет. А затем нужно разговаривать с человеком о том, что произошло, и начинать с ним работать.

Если говорить о психотерапии горя, когда кто-то теряет близкого, то среди профессионалов-психологов не принято примерно до 40-го дня внедряться в его жизнь. Ему даётся время прожить свое горевание: через духовность (вера), друзей, эзотерику, рационализацию, уход в одиночество или застревание в воспоминаниях. А, может быть, медикаментозное сопровождение исключительно для того, чтобы человек мог хотя бы спать. Но это не работа психолога. Те, кто сначала сопровождает людей, попавших в теракт, например, психологическая служба МЧС, имеющая свои протоколы, не занимаются кабинетной психологической работой. Это не «разговор о душе» в полноценном психотерапевтическом смысле, а, скорее, работа, чтобы нормализовать состояние человека, успокоить, утешить, поддержать: вот вам вода, вот плед, вы теперь в безопасности…

Как научить не бояться ходить в кино и ездить в метро

— Сейчас многие стали опасаться посещать массовые мероприятия: ходить в кино, на стадионы, концерты. Как помочь преодолевать панические настроения?

— Это очень трудно, потому что, с одной стороны, поддержать иллюзию, что всё в порядке и нечего бояться, это означает — отрицать реальность, перейдя некую границу, а, с другой стороны, если сильно бояться, получается, что…

— …жизнь кончилась.

— Да. Но мы, скорее, рекомендовали бы в целях безопасности пока избегать массового скопления людей. А как дальше? Нужно, с одной стороны, нормализовать свою жизнь, а с другой — поддерживать контакт с реальностью. Это означает, что человек должен следить за событиями, которые вокруг него происходят. Предполагать реальные угрозы. Количество рисков сегодня возрастает: новостной фон, теракты, угроза атаки беспилотников и многое другое вызывают панические настроения.

— Но некоторые молодые люди достаточно цинично и иногда бесчеловечно относятся к таким угрозам. Была телепередача, где спрашивали девушек-школьниц, что они думают о последнем теракте в «Крокусе», и они отвечали: «Ну, погиб кто-то и погиб»! Какой-то немыслимый цинизм и равнодушие!

— На фоне подобных событий может произойти либо массовая истерия, либо, наоборот, проявления равнодушия. Люди, которые сталкиваются с подобным ужасом, настолько не подготовлены к нему, что стратегией является уход от этого.

— Вы считаете, что это такая защитная реакция?

— Думаю, да. Я видел передачу, о которой вы говорите. Потом одна школьница расчувствовалась, пришла в себя, и ей стало плохо от осознания ужаса.

Избегание таких переживаний может быть разным. Одни говорят: хорошо, что мы выжили. Другие уходят в истерический юмор. Третьи заявляют: не вижу, не слышу и знать не хочу.

Как об этом разговаривать с детьми

— Многие дети не в курсе того, что произошло. Мне кажется, что нужно сфокусировать школьные уроки «Основ безопасности жизнедеятельности» (ОБЖ) на том, как вести себя в такой ситуации. Куда бежать, как реагировать на выстрелы, давку, что нужно делать во время пожара. Хоть как-то научить не быть беспомощными в случае, если такой кошмар произойдёт. Нужно научить детей выживать, а не преподавать им никому не нужные знания.

— Да, это необходимо. Но, помимо передачи очень нужной практической информации, детям требуется и заботливое сопровождение родителей. Так у ребенка возникает адекватное ощущение реальности. Это, кстати, помогает развивать эмпатию к пострадавшим людям. Но прежде чем говорить с детьми, важно осознать, что вы им собираетесь сказать: я хочу ребёнка информировать, поддержать, хочу помочь пережить свои эмоции, поделиться своей тревогой.

Мне кажется, важно, чтобы родители не изолировали своих детей от чувства горя. Ведь человеческая жизнь так устроена, что каждый рано или поздно столкнётся с таким переживанием.

В перерывах между терактами люди тоже болеют и умирают. Поэтому чем в более доступных словах, образах будет контакт с таким переживанием, тем проще будет справиться с ним.

— У кого-то возникнет вопрос: может быть, не нужно зря тревожить детей? У них и так мысли о том, что мы живём в ужасном мире, что людей убивают, на концерт или стадион сходить нельзя, на метро ездить опасно. У ребёнка создается впечатление, что всё ужасно, печально.

— Пугать этим точно не нужно. Скорее, стоит провести в школе обучающие беседы: кому звонить, к кому обратиться, что следует делать, куда прятаться, как быть. На мой взгляд, если есть хотя бы минимальная подготовка, это уже лучше, чем хаос. Но не раздувать ситуацию ужаса. Потому что это является топливом для создания массового психоза.

— Существуют ли аналоги с международным опытом и есть ли разница в работе психолога у «них» и у «нас»?

— Первое, что мне приходит в голову, это ужасный теракт в Нью-Йорке с башнями-близнецами. Но принцип работы с людьми и у «них», и у «нас», как мне кажется, один и тот же. Сначала — острая стадия, когда у человека возникла душевная травма, которая кровоточит, и алгоритм сопровождения людей, находящихся на этом этапе, скорее, одинаковый. А дальше нужно смотреть индивидуальный рисунок каждого человека. Люди в подобных условиях мобилизуются, чтобы выжить. Наш мозг выживает.

Во всех экстремальных ситуациях самый стрессогенный фактор, который разрушает личность сильнее всего, — это ощущение беспомощности. Чувство обречённости, возникающее оттого, что от тебя ничего не зависит.

Это самое страшное. Последнее, что мне хочется сказать, — давайте попробуем оставаться людьми. Я всё чаще замечаю, что, к сожалению, люди перестали быть терпимыми друг к другу, не надо ждать теракта, чтобы начать проявлять гуманизм на всех уровнях: от высот спецслужб до каждого ребёночка и каждой старушки.

Беседовала Наталья Иванова-Гладильщикова.

Источник: «Вести образования»