Самое трудное для ленинградцев-блокадников время — осень и зима 1941—1942 гг.

27 января 2024 года исполняется 80 лет со дня полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады. В этот день предлагаем вниманию читателей статью Патриарха российской психологии, доктора психологических наук, профессора А.А. Бодалева, блокадника-пожарного, награжденного медалями «За оборону Ленинграда», «За доблестный труд в Великую Отечественную войну».

О том, как Великая Отечественная война и блокада гитлеровскими войсками Ленинграда, которую я пережил, участвуя в строительстве оборонительных рубежей на подступах к городу и в самом городе, в котором с конца октября 1941 г. и до конца войны был пожарным, определили выбор моего профессионального будущего, я уже не раз писал в психологических журналах [1; 2; 3]. В настоящей статье я попытаюсь определить, каким было воздействие единственных в своем роде условий блокады на сознание и самосознание ленинградцев, на их отношение к происходящему и к самим себе и на их поведение, как они реагировали на безусловно экстремальную ситуацию, которой для них стала жизнь в блокадном городе

Очевидно, что в экстремальной ситуации, в которой жили и действовали ленинградцы-блокадники, просматривалось общее, особенное и единичное в проявлениях их индивидных, личностных и субъектных характеристик, в специфичности взаимосвязи и взаимовлияния этих характеристик и в изменениях последних, происходивших в разные временные отрезки, которые в своей совокупности составляли весь длинник блокадного бытия. Я же в этих воспоминаниях ставлю перед собой более узкую задачу: попытаться показать, как эти индивидные, личностные и субъектные характеристики давали о себе знать у взрослых ленинградцев в начале блокады и в самые страшные и трудные для них позднюю осень и зиму 1941–1942 гг.

Пока в начале блокады сложностей со снабжением продовольствием в городе не ощущалось, действовали водопровод, канализация и было электричество, подавляющее число взрослых ленинградцев, которые по разным причинам не были призваны на военную службу, несмотря на постоянные бомбежки города немецкой авиацией, обстрелы его из дальнобойных орудий, активно трудились на своих рабочих местах на тех предприятиях и в учреждениях, которые не были эвакуированы вглубь страны. Они безотказно дежурили на постах МПВО, тушили зажигательные бомбы, сбрасываемые на город. И это горожане осуществляли в условиях, когда они сильно недосыпали, потому что налеты вражеской авиации следовали один за другим и сигнал воздушной тревоги, с небольшими перерывами, звучал круглосуточно. Если и дальше оценивать их поведение в это время, то нужно отметить, что взрослые ленинградцы проявляли коллективизм и, хотя опасность угрожала жизни каждого из них, вели себя мужественно, как правило, дисциплинированно, не проявляя паники.

С наступлением ранней и суровой зимы, выходом из строя в осажденном городе водопровода, канализации, прекращением функционирования парового отопления, отсутствием дров для топки печей, отключением электричества и, главное, ужасающе быстрым уменьшением продовольственного пайка, выдаваемого по карточкам, и фактическим превращением его в фикцию, пока не заработала с возрастающей эффективностью (а это было далеко не сразу) Дорога жизни, проложенная по льду Ладожского озера, — все эти тяготы при продолжающихся бомбежках и обстрелах высветили несколько типов восприятия происходящего, отношения к нему, а также поведения в этой сверхэкстремальной обстановке у взрослых блокадников-ленинградцев.

Сначала я хочу отметить стремление ленинградцев даже в этот наиболее трудный отрезок их жизни в условиях блокады прийти на помощь согражданам, попавшим в беду. После каждой очередной бомбежки под развалинами рухнувших верхних этажей домов на первых этажах и в подвалах могли оказаться живые люди. Пожарные, бойцы МПВО (часто это были девушки), просто жильцы из ближайших домов, у которых еще были силы, фактически без всякой техники, почти вручную разбирали завалы, проделывали проходы к оказавшимся в ловушках людям.

Чтобы обеспечить себя водой, ленинградцам приходилось растапливать снег или возить ее в ведрах на санках из Невы или каналов, во льду которых были сделаны проруби. На дрова для появившихся печек-буржуек шли заборы, сараи, мебель. Добротно построенные деревянные дома в эту зиму не ломали — не было сил (их целенаправленно и организованно для получения запасов топлива на следующую зиму стали сносить летом 1942 г.). А вот полугнилые развалюхи стихийно растаскивали. Некоторые блокадники использовали как топливо для буржуек и книги, но они плохо горели и давали мало тепла. Вместе с тем я знал ленинградцев, которые мерзли, но свои книги в буржуйках не жгли. Например, моя классная руководительница — в прошлом выпускница знаменитых Бестужевских курсов Анна Павловна Соколова — не позволила себе сжечь ни одной книги из своей библиотеки.

Мне представляется: и этот последний факт, и еще более впечатляющие факты, которые будут предложены вниманию читателя ниже, убедительно показывают, что в тяжелейших для жизнедеятельности людей условиях фронтально не подтвердилась справедливость утверждения, высказанного А. Маслоу, что потребности поддержания жизни являются решающими для поведения человека и что если они оказываются у него неудовлетворенными, то тормозятся актуализация и удовлетворение им высших духовно-нравственных потребностей.

Одна группа фактов, о которых я сейчас вспоминаю, крайне убедительно и в некоторых случаях на уровне патологии подтверждает предположение А. Маслоу. Действительно, постоянное чувство голода у определенной части блокадников-ленинградцев было настолько сильным, что они, чтобы удовлетворить его, ловили и ели, пока это было возможно, воробьев, голубей, ворон, крыс, кошек и собак, а некоторые не гнушались и людоедством (в Психоневрологическом институте им. В.М. Бехтерева, который на время войны был превращен в спецгоспиталь, существовала палата, в которую помещали выявленных блокадников-людоедов). У моей одноклассницы мужчина-людоед убил младшего братишку, к моменту задержания уже успел расчленить тело мальчика и собирался варить его части в стоявшей на буржуйке большой кастрюле...

Объясняя несхожесть поведения людей, для которых исключена возможность удовлетворения потребности в пище, было бы неправильно сводить все (в каких-то случаях) к чрезмерно сильной у одних пищевой потребности и отсутствию всяких нравственных императивов в их отношениях с другими людьми, а у других — только к одному очень высокому уровню духовно-нравственной воспитанности. Я покажу ниже, что духовно-нравственная воспитанность, в частности проявляющаяся в отношении к другим людям, безусловно, имеет значение, но экстремальные ситуации, в которые попадает человек, всякий раз показывают, насколько она глубока и устойчива. Вместе с тем, объясняя различия в характере поведения людей в экстремальной ситуации, например той, о которой я говорил выше, надо обязательно принимать во внимание и доказанный современной наукой факт существования различий, присущих людям, не только по типам высшей нервной деятельности, межполушарному взаимодействию, активности эндокринной системы или метаболических процессов и пр., но и по силе органических потребностей. Так, у одних людей, в частности, пищевая потребность всю жизнь имеет высокую выраженность по ее силе, в то время как у других людей ее проявление может быть очень умеренным, а доминировать могут и другие потребности, и в их числе духовно-нравственные.

Видимо, у людей, ставших при совершенном отсутствии нормального питания каннибалами, эта потребность всегда была сверхсильной доминантой.

Вспоминая сейчас поведение ленинградцев-блокадников в экстремальной ситуации, одной из составляющих которой было фактическое отсутствие пищи, необходимой для поддержания жизнедеятельности, просто никак нельзя не упомянуть еще об одной самой большой группе взрослых горожан, которая, с одной стороны, что называется, до последнего вздоха была настроена на выполнение профессиональных обязанностей, были ли это сферы науки, искусства, образования, или это было производство, в продукции которого нуждалась армия, оборонявшая город, а с другой — не имела жестко доминирующей цели поисков способов выживания.

Например, у некоторых представителей этой группы горожан были очень ценные вещи, но они ничего не делали, чтобы обратить их в «продукты», вступив в контакты с появившимися в городе, хотя и редкими, дельцами-предпринимателями. В то же время многие из тех, у кого были такие ценности, сдавали их безвозмездно в фонд обороны страны, ради Победы. И когда они узнавали, что на деньги ленинградцев, их деньги, были построены самолеты и танки, они были горды и счастливы тем, что по-боевому, реально участвуют в битве с врагом. Отнесенные мною к этой группе взрослые горожане-блокадники и на уровне своего сознания и подсознания не могли себе позволить употреблять в пищу то, что в той культуре, в которой они были воспитаны, считалось противоестественным. И пытаясь утолить голод только тем, что они получали по карточкам, они, одни чуть раньше, другие чуть позже, погибали от истощения.

Я лично знал ленинградца, коммуниста с дореволюционным стажем, М. Махмутова, который охранял мешки с мукой, доставленной в Ленинград самолетом еще до открытия Дороги жизни, и умер от голода. Я знал также родителей, которые скармливали свои фактически псевдопайки своим детям, а сами погибли от истощения, а их детей, если это становилось известным, помещали в спецприемники.

На примере хорошо известного мне случая я расскажу, как по-разному вели себя в условиях блокады, когда многие тысячи ленинградцев умирали от голода, альтруисты и эгоисты. У моей матери в Ленинграде жили семьи двух двоюродных братьев — моих дядей. Оба они выросли в многодетной семье. Причем один брат, для меня дядя Коля, был старшим в этой семье, и ему приходилось, когда он подрастал, постоянно помогать своей матери в уходе за более младшими, чем он, братьями и сестрами — заготавливать дрова, топить печи в доме, мыть пол, помогать матери стирать белье и пр., а второй брат, о котором я здесь пишу, для меня дядя Боря, был самым младшим ребенком в этой семье и рос баловнем, избавленным от забот, которые пришлись на долю его старшего брата.

Когда гитлеровские войска походили к городу, дядя Коля, работавший бухгалтером в совхозе (поля которого находились недалеко от места дуэли А.С. Пушкина), привез домой несколько мешков с картошкой, капустой и другими овощами. А дядя Боря, работавший в физико-техническом институте А.Ф. Иоффе и занимавшийся изготовлением установок для проведения учеными-физиками экспериментов, предвидя предстоящие трудности с продовольствием, сумел создать запас сухарей, крупы, сахара.

Началась блокада. Через какое-то время фактически прекратилась полноценное отоваривание продовольственных карточек. И родные братья в условиях начавшегося голода повели себя совершенно по-разному. Овощами, привезенными дядей Колей из совхоза, безвозмездно питалась не только его семья (у него были жена и трое детей), но и соседи по коммунальной квартире и жильцы других квартир его дома, с которыми он делился. А когда запас овощей иссяк, всем пришлось голодать: дядя Коля и его старший сын умерли от истощения. А его родной младший брат дядя Боря, когда наступил голод, запасенные им продукты ел сам, а своей жене и двухгодовалой дочери из своих запасов не давал ни крошки. Кончилось тем, что его жена умерла от голода, а дистрофика-малышку дочку успели взять в детский приемник.

Война и блокада выявили различные варианты поведения некоторых людей, когда проявлялась нравственная устойчивость одних в экстремальных ситуациях и совершенно утрачивалась в других. Привожу пример, подтверждающий такую возможность. Когда осенью 1939 г. началась война с финнами, завуч школы, в которой я учился (он же секретарь партийной организации школы), С.И. Тупицын был мобилизован и попал в действующие войска. Он достойно воевал и с финской войны вернулся с орденом Красной Звезды (в то время ордена давали редко).

Когда началась Великая Отечественная война, он был назначен комиссаром в один из Ленинградских госпиталей. С началом блокады проблема питания стала приобретать все большую остроту, и для госпиталей города положение стало постепенно все более ухудшаться. И вдруг мы узнаем, что С.И. Тупицын расстрелян. Оказывается, он вступил в сговор со снабженцем госпиталя и старшим поваром и они воровали часть продуктов, предназначавшихся раненым бойцам.

А теперь еще один эпизод, но уже более масштабный, тоже относящийся к завершению самого тяжелого периода в 900-дневной блокаде Ленинграда гитлеровскими войсками. Когда подошла весна 1942 г., руководство города обоснованно предположило возможность возникновения эпидемий, потому что в домах можно было обнаружить тела умерших от голода ленинградцев, а лестницы, подъезды домов и дворы были заполнены не убиравшимися всю холодную осень и морозную зиму нечистотами.

И партийные, и хозяйственные руководители города, среди которых был и второй после А.А. Жданова человек — Алексей Александрович Кузнецов, инициативно и ответственно занимавшийся поиском наиболее оптимальных решений для нормализации внутренней обстановки в городе, для укрепления душевного настроя ленинградцев, обратились к горожанам-блокадникам (обращение передавалось по радио несколько раз) принять посильное для каждого участие в деяниях, цель которых — предотвращение возникновения в городе эпидемий тяжелых болезней. И ленинградцы, каждый в меру своих сил, откликнулись на этот призыв...

Мне было поручено организовать работу в довольно большом микрорайоне Петроградской стороны. Накануне с выделенными мне в помощь активистами и сотрудниками домовых комитетов мы обошли все дома и дворы, чтобы определить, что надо убирать, побывали в каждой квартире, выяснили, кто в состоянии принять участие в общей работе, и конкретно сориентировали людей на то, что им придется делать. И истощенные, физически ослабевшие в течение долгой и тяжелой зимы люди на другой день вышли работать.

Я, как сейчас, вижу похожих на старух молодых женщин, еле передвигающих ноги мужчин, с совершенно явным напряжением выносящих тела погибших от голода из квартир, в замедленном темпе и с большим усилием поднимающих лопаты и там, где это требовалось, пытающихся использовать лом. Одни из них, уже не имея больше сил, прекращали работу. Другие, явно переступая через «не могу больше», старались выполнить задание, которое они себе дали. Подъезжавшие грузовики, работавшие не на бензине, а на газогенераторном топливе (деревянных колобашках), увозили все, что было извлечено из квартир, убрано с лестничных площадок, из подъездов домов, дворов.

Когда жители микрорайона, о котором идет речь, проявив без преувеличения высокую сознательность и мужество, старательно выполнили эту работу, неожиданно около них появился А.А. Кузнецов. Он был без всякой охраны — его сопровождали только руководители района. Обращаясь ко всем, он произнес добрые слова, неказенно поблагодарил всех за сделанное и, попрощавшись, поехал на следующие участки города, где шла такая же работа. Таким образом, ленинградцы, пережившие тяжелейшую зиму, совершили своеобразный подвиг, похоронили тех, кто до этого умер в одиночестве, очистили город от нечистот и предотвратили возникновение вспышки эпидемий.

Сначала частичное, а затем полное деблокирование города и сокрушительный разгром окружавших его гитлеровских войск были еще впереди (это произошло в конце января 1944 г.). Но армии Ленинградского фронта, самоотверженно работавшее партийное и хозяйственное руководство города, непрерывно увеличивающаяся поддержка и помощь с «большой земли», растущая активность и творческая смекалка самих ленинградцев, представлявших и промышленность, и науку, и образование, и здравоохранение, и органы правопорядка, несмотря на продолжающиеся обстрелы и, хотя и более редкие, налеты вражеской авиации, последовательно приближали все сферы жизнедеятельности города к эталону нормы, устраняя из ситуации, в которой пребывал до этого Ленинград, элементы экстремальности. И хотя шла война, по результатам их деяний было видно, что они шаг за шагом этой цели достигали.

А необыкновенно светоносного человека, которого глубоко уважали все жители блокадного города за его полную отдачу делу, за непоказное мужество, за постоянную нацеленность решать хотя и очень трудные, но необходимые для нормализации и облегчения жизни города и его жителей задачи, А.А. Кузнецова¹ увидел совсем близко еще один раз, когда первой группе блокадников в июне месяце 1943 г. вручали только что учрежденную советским правительством медаль «За оборону Ленинграда».

Один из современных западных писателей пишет: «В правдивой истории войны никогда нет морали. Она не учит, не вдохновляет, не дает примеров для подражания...» Имея за плечами горький опыт блокадных дней, никак не могу с ним в этом согласиться.

Воля, мужество, честь, которые проявили ленинградцы в своем подавляющем большинстве и в целом наш народ, — великий пример для подражания.

Примечания

¹ В 1948 г. умер А.А. Жданов, а в 1949-м Л.П. Берией и его помощниками было сфабриковано состоящее из одних клеветнических измышлений так называемое ленинградское дело, и А.А. Кузнецов и другие руководители ленинградцев в годы блокады были расстреляны.

Литература

1. Бодалев, А.А. Интервью о сделанном в науке: (к 70-летию со дня рождения) / А. А. Бодалев // Вопр. психологии. — 1993. — №3.
2. Бодалев, А.А. Как война определила мою судьбу / А.А. Бодалев // Мир психологии и психология в мире. — 1995. — №2.
3. Бодалев, А.А. Путь в психологию и жизнь в психологии / А.А. Бодалев // Мир психологии. — 1996. — №3.
4. Бодалев, А.А. Психологическая наука глазами ветерана: (интервью в связи с 75-летием со дня рождения) / А.А. Бодалев // Психологический журн. — 1998. — №5.
5. Бодалев, А.А. Б.Г. Ананьев — судьбоносный для меня человек / А.А. Бодалев // Вопросы психологии творчества. — Саратов, 2000. — Вып. 4.

Источник: Бодалев А.А. Самое трудное для ленинградцев-блокадников время — осень и зима 1941-1942 гг. — как оно вспоминается сейчас? // Мир психологии. 2005. №2(42). С. 5–10.