Ламарк (побуждение к научному творчеству тревожно-депрессивных пациентов, в т.ч. с хроническим ПТСР)

Пример вступления ведущего группу

Прежде были уже опубликованы очерки в таком духе о Линнее и Дарвине [3].

О натуралисте Ламарке все тоже слышали. Он и в школьных учебниках, и в школьном экзамене.

Французский исследователь природы Жан-Батист Ламарк (1744–1829) прожил 85 лет. Расскажу о нём, прежде всего, по его классической работе «Философия зоологии» [1, с. 5–330] и по бесценному для нас биографическому очерку о нём в этой же книге, составленному Владимиром Порфирьевичем Карповым (1870–1943). Это — профессор-гистолог, глубокий историк медицины и биологии [1, c. XCVII–CLIII; 2, c. 428].

Поначалу напомню совсем кратко всем известное, школьное, о Ламарке.

Ламарк впервые создал учение об эволюции живой природы (ламаркизм). Эволюция — это развитие с помощью медленно накапливающихся изменений. В отличие от революции. А современник Ламарка Жорж Кювье объяснял смену вымерших организмов, отличных друг от друга, в разных пластах Земли — стихийными «катастрофами» в геологическом прошлом. Ламарк разделил животных на позвоночных и беспозвоночных. Составил первый научный свод растений Франции. Ввёл в жизнь слово «биология» и стал родоначальником зоопсихологии.

Существо ламаркизма: животные и растения постоянно медленно изменяются воздействием на них внешней среды и особого внутреннего стремления организмов к своему усовершенствованию. Дарвинисты жестоко критиковали Ламарка (особенно за внутреннее стремление организмов к усовершенствованию), а неоламаркисты (после смерти Ламарка) горячо с ним в этом соглашались.

Ламарк родился в дворянской семье в деревне отца. С детства малообщителен, тянулся к одиночеству. По желанию отца учился на аббата. Ещё не закончилась тогда Семилетняя война, в которой Великобритания одержала победу над Францией (борьба за колонии). Ламарк тоже хотел воевать, как его братья, и после смерти отца, с разрешения матери, в 16 лет ушёл на фронт. За храбрость произведён в офицеры. После войны приобрёл учебник ботаники. Был освобождён от военной службы по причине хронического шейного абсцесса. Изучал медицину, музыку, но неизвестно, был ли он врачом. Жил долгие годы одиноко, наблюдая из окна облака, написал размышление о классификации облаков. Стремился объяснять явления природы (сгорание, пар, тепло и т.д.), но лишь размышлением, чувством, без экспериментальных доказательств. Прежде всего изучал растения. В 34 года Ламарк выпустил 3 тома: «Французская флора, или Сжатое описание всех растений, которые растут в естественном состоянии во Франции, расположенные по новому методу анализа, с приложением перечисления их наименее сомнительных медицинских свойств и их полезности в искусствах» (1778 г.). Это был ставший известным определитель растений для всех желающих разобраться во французской флоре. Многие французы под влиянием Жан-Жака Руссо увлекались в ту пору, как и любимый философ, писатель, — ботаникой. Ламарк стал профессором, получил в 50 лет (1794 г.) кафедру «насекомых и червей» в парижском Музее естественной истории (переименованном потом в Институт, в Академию) и погрузился в изучение зоологии. 24 года занимает он эту кафедру. Увлечённо, аналитически-стройно размышляя, стремясь к систематизации, читает лекции по всей зоологии. Общается по-прежнему, в основном, лишь с немногими людьми, исследователями, которые принимают его взгляды, его способность стойко, незыблемо понимать всё только по-своему. А понимает он так, как ему подумалось сразу же, не меняя потом своих воззрений.

Со временем Ламарк всё же выбирается из одиночества, женится три или даже четыре раза. Крайне мало известно о его личной жизни. Зато известно, что рядом с размышлениями о живой природе продолжаются разнообразные размышления о физике, химии, происхождении Земли, психологии, философии. Ламарк совершает всюду тут как бы необыкновенные открытия. По поводу бездоказательности многих из них учёные снисходительно улыбаются или сердятся, называют Ламарка шарлатаном. Ламарк этими своими размышлениями, например, пытается доказывать-предсказывать, когда следует безопасно отплывать кораблям в море, когда убирать жатву, вообще уверенно, не сомневаясь, предсказывает погоду. Всё это публикует в своём Ежегоднике, пока в 1810 г. его, уже 66-летнего, за этот Ежегодник не обидит жестоко Наполеон.

Очевидец рассказывает, как это произошло «на официальном приёме членов Института». «Старец подносит Наполеону книгу. «Что это такое? — воскликнул Наполеон. — Это ваша нелепая метеорология, — произведение, где вы конкурируете с Матье Ленсбергом? Ежегодник, которым вы бесчестите вашу старость? Занимайтесь естественной историей, и я с удовольствием приму ваши труды. Эту же книгу беру только из уважения к вашим сединам. Примите!» И он передал книгу адъютанту. Бедный Ламарк, тщетно пытавшийся в конце каждой грубой и оскорбительной фразы императора вставить: «Это работа по естественной истории», имел слабость залиться слезами» [1, с. CXXI–CXXII]. Там же, в сноске, предполагается, что этой книгой была «Философия зоологии», изданная перед этим, в1809 году (год рождения Дарвина). Именно в «Философии зоологии» открывается с отчётливой ясностью ещё додарвиновская картина ламаркизма — картина эволюции (медленного усложнения живой природы) от самозарождения простейших организмов до развития человека из обезьяны. Первая подробная картина эволюции по дороге к работам Дарвина.

Итак, вспомним из школьных учебников, в чём состоит самое существо ламаркизма. В том, что:

1. всё живое медленно изменяется воздействием внешней среды и
2. воздействием особого внутреннего стремления организмов к своему усовершенствованию.

Уточню последнее: не дарвиновским естественным отбором (подбором), а особенной внутренней «потребностью», «усилием», как выражался Ламарк.

Вот примеры. Утки, гуси стремятся плавать и раздвигают пальцы, чтобы грести. «Кожа, соединяющая пальцы при основании, привыкает растягиваться благодаря этим беспрестанно повторяющимся раздвиганиям пальцев. Так со временем образовались те широкие перепонки между пальцами уток, гусей и пр., какие мы видим теперь. Те же усилия, употреблённые при плавании, т.е. при гребле конечностями с намерением выполнить поступательные движения в воде, вызвали появление перепонок между пальцами у лягушек, морских черепах, выдры, бобра и т.д. [1, с. 197].

Жвачные животные, у которых ноги могут употребляться только для ношения тела, а челюсти, приспособленные исключительно для срезывания и пережёвывания травы, имеют мало силы, получают возможность драться только при помощи головы, нанося друг другу удары лбом.

Во время приступов гнева, особенно частых у самцов, их внутреннее чувство своим напряжением направляет сильнее жидкости к указанной части головы, и здесь происходит у одних — отложение рогового вещества, а у других — костного, смешанного с роговым, благодаря чему образуются твёрдые отростки: таково происхождение полых и сплошных рогов, которыми вооружена голова большинства этих животных» [1, с. 201–202].

«Таким образом всё подтверждает мой вывод, т.е., что не форма тела или его частей обусловливает род привычек и образ жизни, а наоборот — привычки, образ жизни и все другие обстоятельства определили с течением времени форму тела и частей животных» [1, с. 210–211].

«Гипотезу о происхождении человека от живущего на деревьях четверорукого животного, близкого к обезьянам» Ламарк высказал задолго до Дарвина (1802 г.). И происхождение человека Ламарк тоже объяснял «потребностью держаться прямо, так как при этом легче всматриваться в окружающий мир, потребностью пользоваться передними конечностями как орудиями защиты и нападения, что дало впоследствии возможность использовать их и для владения орудиями другого рода и даже развить индустрию и, наконец, позволяло развить способность речи» [1, с. LI].

Климент Аркадьевич Тимирязев (Ламарк, «Гранат», т. 26) грустно писал о Ламарке следующее. Его «теория происхождения органов путём «стремлений», «внутреннего чувства» и т.д. заслонила всё, что было разумного, строго научного в его идеях, а сама оказалась недопустимую с двух точек зрения: во-первых, не доказана возможность возникновения новых органов под влиянием одного психического импульса, а с другой стороны, более чем сомнительна возможность передачи изменений, приобретённых путём упражнения» [5, с. 249].

В школьных учебниках, скажу теперь подробнее, рассказывается о двух известных законах эволюции Ламарка. Это «закон упражнения и неупражнения» и «закон наследования приобретённых признаков». Внешняя среда понуждает организмы, упражняясь, создавать новые передающиеся по наследству формы (перепонки, рога) или, не упражняясь, терять какие-то формы, как змеи потеряли свои ноги. «Умозрительное» объяснение стремлений самих организмов внутри себя к усовершенствованию своих признаков — это не существующая на самом деле «цель Природы». Это «телеологическое мышление» (философское ненаучно-идеалистическое понятие), поскольку целеполагать может лишь человек [4, с. 135–136]. В томе «Готовимся к ЕГЭ с лучшими учителями России» [8] ламаркизм рассказывается так лапидарно-чётко, что следует этот юридический документ (влияющий на получение образования, аттестат) привести полностью.

«Ж.Б. Ламарк

Автором первого эволюционного учения был Ж.Б. Ламарк. Ламарк признавал изменяемость видов. Он верно указал направление эволюции от простого к более сложному и оценил роль времени, указав на то, что изменения происходят настолько медленно, что не могут быть видимы в течение жизни одного поколения людей. Недостатками теории Ламарка были следующие:

1. Ламарк считал, что основной движущей силой эволюции является стремление организмов к прогрессу;
2. он считал, что условия среды оказывают прямое воздействие на организмы, приводя к их изменению;
3. причиной изменений у животных Ламарк назвал упражнения или неупражнения органов, приводящие, соответственно, к их развитию или редукции;
4. серьёзной ошибкой Ламарка было представление о наследуемости всех приобретённых признаков.

В случае с жирафом объяснение наличия у него длинной шеи, с точки зрения Ламарка, выглядело примерно так: стараясь дотянуться до листьев на деревьях, жирафы тянули шею (упражняли), в результате чего шея у них становилась длиннее, и этот признак передавался потомкам. В течение многих поколений у жирафа сформировалась длинная шея» [8, с. 197–198].

«Стремление организмов к прогрессу» — это, в сущности, их цель.

Своё мироощущение-мировоззрение Ламарк особенно подробно изложил в «Философии зоологии» и ещё в своей «лебединой песне» — «Аналитической системе положительных знаний человека» (1820), законченной в 76 лет. В последней работе он отмечает, что «всемогущий Бог существует», но он не есть Природа. Всё остальное знание о Боге, о бессмертии души — для Ламарка «только воображение». Природа тоже могущественна, но слепа, ограничена в своих действиях, она есть лишь «порядок вещей в материи» (в том числе во Вселенной). Животные и «высшая ступень» эволюции, человек — произведение Природы [1, с. CXXXVIII–CXLI, CXLIII]. Имеет ли отношение Бог к внутреннему стремлению живой природы к самоусовершенствованию в процессе эволюции — остаётся за занавесом.

К 74-м годам (1818 г.) Ламарк уже совсем ослеп, оставил кафедру и диктовал свои мысли дочерям — Розалии и Корнелии. Денег было мало.

Похороны скромные, в бедняцкой могиле.

Ещё один французский учёный (тоже из наших школьных учебников), упомянутый выше, Кювье, секретарь Академии, не считал Ламарка настоящим учёным. После смерти Ламарка написал о нём такое «похвальное слово», что редакционный комитет Академии предложил это «Слово» как-то смягчить. Кювье отказался. Только после смерти Кювье опубликовали, что он там написал. А написал, что Ламарк от своего «долгого одиночества» размышлял про всё на свете и странные свои мысли полагал «настолько достоверными, что они могли бы переродить все человеческие науки» [1, c. CXIV].

Могила Ламарка не сохранилась: не предполагали, что станут её когда-то искать [1, c. CXLIII].

До конца рядом со своим учителем был преданный ему с юности Этьен Жоффруа Сент-Илер (1772–1844), основоположник тератологии (учения об уродствах и пороках развития). В речи на похоронах он назвал Ламарка «французским Линнеем» [1, c. CXLVIII].

Ещё о личности Ламарка со слов очевидцев. Увлекающийся, упорный, устойчивый в своих увлечениях, весёлый, бодрый в трудностях жизни. Помогали жить в трудностях научные разговоры и занятия. Глубоко по-своему размышляющий (пусть нередко фантастически), всегда убеждённый в своей несокрушимой правоте. Слушал лишь себя, свои, как называл это Кювье, «прискорбные заблуждения», «глупости». Ламарк размышлял над тем, что сам наблюдал, и над тем, о чём узнавал от других. Но всегда перекладывал не своё на свой лад и так же уже бесповоротно. Ламарк «слушал очень мало» и всю жизнь «оставался самим собой» [1, с. CXLVII].

Уже современники Ламарка внимательно изучали особенности его научного мышления, особенности, «поднимающие» его до создания «систематической концепции», освобождая от «привязанности к фактам» (из книги Блэнвилля). Владимир Порфирьевич Карпов, автор биографического очерка о Ламарке, очерка, на который всё время опираемся, учёный психиатрической эпохи Ойгена Блёйлера, Эрнста Кречмера, Ганнушкина, находит в этих воспоминаниях о Ламарке «точную характеристику “аутистического мышления”» [1, c. CXLVI].

«Ботанику» Ламарка ценили в разных странах. В России Ламарка избрали ещё до «Философии зоологии» членом Московского общества испытателей природы. Но классическая «Философия зоологии» (ламарковская эволюция живой природы) при жизни автора «никакого успеха не имела» [1, c. CXLVIII]. Первым, «кто реабилитировал Ламарка и его «Философию зоологии» в широких кругах, был немецкий естествоиспытатель и натурфилософ Эрнст Геккель, ревностный пропагандист эволюционной идеи». Геккель (1868): за Ламарком «останется бессмертная слава первого проведения эволюционной теории как самостоятельной научной теории первого ранга и установления её в качестве натурфилософской основы всей биологии» [1, c. CL].

Дарвин в шестом (последнем) издании «Происхождения видов» (1872): «Ему (Ламарку. — М.Б.) принадлежит великая заслуга: он первый обратил всеобщее внимание на вероятности предположения, что все изменения в органическом мире, как и в неорганическом, происходили на основании законов природы, а не вследствие чудесного вмешательства» [1, c. CXLIX].

Приближаемся к нашим вопросам.

Сегодня никто, во всяком случае, из не верующих в Бога учёных, серьёзно не спорит с тем, что Ламарк — «автор первого эволюционного учения». Оставим в стороне все школьные «недостатки теории Ламарка», кроме одного, — как многие полагают, очень важного недостатка. «Ламарк считал, что основной движущей силой эволюции является стремление организмов к прогрессу» («Готовимся к ЕГЭ» [8]).

Вопросы

1. Если я согласен (согласна) с тем, что Ламарк отличается аутистическим мышлением, то как я себе представляю, в чём заключается существо этого характерологического свойства?
2. Как я чувствую, понимаю ламарковское природное стремление организмов к прогрессу, самоусовершенствованию? Откуда оно берётся? Если это цель организма, то может ли быть у природы цель? Что это? «Глупость», как считал Кювье? Или что-то важное тут есть?
3. Это стремление имеет ли какое-то отношение к Богу, которого Ламарк считал «всемогущим», отказываясь говорить о нём подробнее?
4. Что мне самому (самой) делать, если понимаю, чувствую в себе аутистическое постижение природы, людей, культуры и тревожусь, что станут надо мной, над моим творчеством тоже посмеиваться? И уже посмеиваются?

К заключительным словам ведущего эти психотерапевтические занятия

Мои ответы на вопросы

1. Существо аутистического (самособойного) мышления-чувствования заключается в том, что человек с аутистическим (замкнуто-углублённым) характером чувствует-понимает-принимает, по причине своего особенного природного устройства, как действительно существующее, как подлинную реальность — изначальный Дух. Слова, которыми можно заменить слово «Дух», — «Гармония», «Порядок», «Красота». И это всё тоже изначально. Не Материальное, Природное изначально, а изначален именно Дух, правящий миром. При этом Дух чувствуется-понимается не полнокровно-реалистически. Это же Дух! Он чувствуется-понимается, изображается какой-то символической картиной-системой, какой-то концепцией-гармонией, космической, математической красотой, смысловой сновидностью-сказочностью Борисова Мусатова, Шагала, иконописно-религиозными образами Рублёва. И как-то ещё бесконечно идеалистически по-другому, но всегда более или менее неестественно, не по-земному странновато. Одновременно (это очень важно!) возникает у аутиста (рано или поздно) особое чувство, что это Духовное начало как-то мною как бы руководит, ведёт меня по жизни, мне «посылается». Потому обычно не может быть сомнений в истинности происходящего со мною, в высшей правде посылаемого мне содержания моих убеждений, чувств о каких-то природных земных явлениях, живых существах, людях в нашей жизни. Высшая правда для аутиста в том, что говорит ему изначальный Дух, ощущаемый в аутистических мыслях и чувствах. Аутистическое мышление-чувствование более или менее опирается, на что-то природно-земное, на какие-то природные факты жизни, на взгляды других людей, созвучные и, чаще, несозвучные. Но в душе аутиста несозвучное тут же переворачивается по-своему. И, наконец, эта аутистическая внутренняя духовная изначальная самособойность, посылаемая ему, активна. Она зовёт к различным земным преобразованиям. Сейчас и в будущем. Она — стремление, цель. Такова, по-моему, характерологическая природа аутиста — с моей точки зрения психиатра-психотерапевта-характеролога. И никуда от своей характерологической природы не уйдёшь. Ни в правде, ни в кривде. Только пусть аутистическая природа, по возможности, служит Добру…

2. Ламарковское стремление организмов к усовершенствованию (самоусовершенствованию) — для меня есть аутистическое переживание-стремление к внутреннему самоусовершенствованию самого Ламарка (в себе самом и одновременно во всём живом). Ламарк так аутистически по-своему чувствует-думает (без всяких сомнений в своей правоте). Возможно, это бессознательные «искры» изначального Божественного Духа, которые он чувствует и которые сообщают Природе особый упомянутый выше ламарковский «порядок». Но говорить, писать о «всемогущем Боге» Ламарк отказывается. Возможно, он подробно, увлечённо только «записывает» именно эти «искры» в свои научные работы. Но это лишь мои робкие предположения. Вот ещё один пример такой «искры».

«Среди плотоядных же встречаются такие, которым приходится гоняться за добычею, чтобы настичь её: те из них, которым необходимость (а следовательно, и привычка) давала изо дня в день случай вонзить свои когти глубоко в тело жертвы, захватить и силой вырвать оттуда кусок мяса, должны были путём таких постоянно повторяемых действий приобрести большие и загнутые когти, сильно стеснявшие их при ходьбе и беге по каменистой почве: в этом случае животным приходилось употреблять уже другие усилия, чтобы втянуть назад эти слишком выступающие искривлённые когти, стеснявшие их; таким образом мало-помалу образовались те своеобразные футляры, куда кошки, тигры, львы и др. втягивают когти, когда не пользуются ими».

«Глупость» ли это ламарковское «стремление», эти внутренние «усилия» организма, со временем порождающие даже новые органы? Есть ли в этом хоть какая-то правда жизни?

По-моему, есть. При всей аутистической сказочности изложения этой «правды жизни» Ламарком. Это правда, по-моему, сегодня отчётливо проглядывает в «научной отрасли — биология (и физиология) активности» всемирно известного Николая Александровича Бернштейна (1896–1966), отечественного нейрофизиолога [7, с. 235].

В посмертном кратком очерке (для всех) Н.А. Бернштейн рассказывает, например, следующее. «В самом деле, какими бы разнообразными датчиками и в каком бы богатом ассортименте ни обладала, например, перелётная птица (а широкая оснащённость её такими датчиками-информаторами стоит вне сомнений), что стал бы её мозг делать со всеми этими потоками информации, если бы их не с чем было сличить? И эволюционное происхождение датчиков этой группы, и способы их использования могут основываться только на том, что мозг птицы способен к формированию чёткой внутренней модели требуемого маршрута. В выявлении того, что это за модель, каким кодом она записана в мозгу птицы или морской черепахи, заложен, по-видимому, единственный правильный ключ к строгому опытному решению проблемы о штурманских механизмах у этих животных» (Н.А. Бернштейн, «От рефлекса к модели будущего» (1966) [7, c. 238]).

Так теоретическая кибернетика «рассказала» биологии об управлении и управляемости. Они «необходимы и возникают там, где существуют задачи, требующие активного воздействия на окружающий мир; где они могут каким-либо образом быть заранее запланированы живым существом; где управляемость создаёт для него возможность активно, целеустремлённо добиваться, чтобы они — через сколько-то секунд или других единиц времени — превратились в действительность» [7, с. 235]. Ламарк, быть может, как-то по-своему чувствовал это и изображал так увлечённо, сказочно.

Как всё это ещё помогает уяснить себе существо «стремления организмов» в понимании Ламарка?

Ученик, последователь Н.А. Бернштейна покойный психофизиолог Иосиф Моисеевич Фейгенберг, которого душевно знал, поясняет существо этого классического научного направления своего учителя. Организм не просто приспосабливается к внешней среде, а приспосабливается особым образом. Живой организм — «созданная эволюцией активная, целеустремлённая система, имеющая некоторые потребности, цели, модель потребного будущего, активно преодолевающая сопротивление среды и изменяющая среду в соответствии с этими потребностями, целями, образами будущего». Это — «принцип материалистической телеологии»: действовать «сообразно цели» живого организма. Телеология («учение о цели и целесообразности» [4, с. 135; 6, с. 645]), как известно и из школьных учебников, есть — идеалистическое приписывание природе целеполагания: «для чего, ради какой цели совершается тот или иной природный процесс»; для чего, например, удлиняется шея жирафа [6, с. 645]. «Сущность целевой детерминации (обусловливания, определения. — М.Е.) поведения можно выразить так: действие детерминировано (определено, обусловлено. — М.Б.) прошлым и «образом потребного будущего», которые сличаются с настоящим и экстраполируются (распространяются. — М.Б.) на будущее». «Речь идёт о целенаправленности действия. Такая «телеологичность» стала позже и характерной чертой кибернетики. Именно в этом смысле говорили в 1943 году о целесообразности и телеологии основоположники кибернетики» [7, с. 143–146].

Как это в истории науки и бывает, после великих открытий Дарвина (естественный отбор) и Павлова (условный рефлекс) стало чего-то не хватать.

Павловской рефлекторной дуге Бернштейном противопоставлена открытая и разработанная им иная, генетически, изнутри себя, природной, происходящая, активная, форма приспособления — физиология, биология активности. Природа генетически-бессознательно «заботится» о будущем развивающихся организмов. Не напоминает ли это нам из занятия о характерах первобытных людей «заботу» Природы о рождении на свет (при всём жестоком по временам естественном отборе) людей, природно (биологически) в своей основе, стремящихся помогать «слабым», детёнышам, «больным», не воинам, которые потом нередко отплатят им, своим защитникам, умственными открытиями для развития человечества. А у диких животных разве не «записана в крови» цель (стремление) самоотверженно спасать своё стадо? Приведу из книги генетика Владимира Павловича Эфроимсона «Родословная альтруизма» наблюдение натуралиста Евгения Маре, жившего среди павианов в Африке. Учёный «подсмотрел, как леопард залёг около тропы, по которой торопилось к спасительным пещерам запоздавшее стадо павианов — самцы, самки, малыши, словом, верная добыча. От стада отделились два самца, потихоньку взобрались на скалу над леопардом и разом прыгнули вниз. Один вцепился в горло леопарду, другой — в спину. Задней лапой леопард вспорол брюхо первому и передними лапами переломил кости второму. Но за какие-то доли секунды до смерти клыки первого павиана сомкнулись на ярёмной вене леопарда, и на тот свет отправилась вся тройка. Конечно, оба павиана не могли не ощущать смертельную опасность. Но стадо они спасли» [9, с. 205].

Выходит, генетически, на будущее (быть может, очень далёкое) в этих двух павианах были заложены сложнейшие механизмы для того (с целью), чтобы спасти стадо. Конечно, заложено это было не конкретно-точно, на именно ярёмную вену леопарда, но с «вероятностным прогнозированием» Фейгенберга, принятым Бернштейном. Бернштейн отмечает, что «вероятностное моделирование будущего лежит в основе активности всех организмов, начиная с самых низших. … Для реализации потребного будущего необходимы вероятностное прогнозирование дальнейшего развития ситуации и программирование действий, которые направят развитие ситуации в нужную сторону, соответствующую достижению желаемого (потребного) результата» [7, с. 159–160].

Какое же отношение, ещё яснее, подробнее, имеет всё это к ламарковскому природному стремлению организмов к прогрессу, самоусовершенствованию? К происхождению этих внутренних «усилий»?

То, о чём сейчас рассказывал, читал вслух, убеждает меня в следующем. «Цель» (для чего это делается), ламарковское природное «стремление к усовершенствованию, внутреннее «усилие» — не «глупость», «ошибка», «недостаток учения». Это предвосхищение, попытка великого учёного выразить, предсказать по-своему, пусть увлечённо-сказочно, но то, что существует на самом деле. А существует внутренняя, накопленная эволюцией природная генетическая цель («усилие», «стремление» — по Ламарку), цель «потребного будущего». Эта цель — нечеловечески бездонно-сложнейшая «мудрость на будущее», мудрость, которая ценою жизни павиана смыкает его клыки за доли секунды на ярёмной вене леопарда, спасая стадо. И эта нечеловечески, бесконечно-сложнейшая, «мудрость на будущее», хочется верить, поможет выжить Человечеству в наше трудное опасное время. Как бы её, эту Мудрость, ни понимать — материалистически, идеалистически, религиозно.

Да, у животного нет человеческого сознания, нет осознанной цели. Но бессознательная «историческая» цель («стремление», «усилие», «мудрость»), это стремление к прогрессу, бесспорно, существует в животных и человеке. Может быть, в этой «мудрости» из исторического природного прошлого, в этих ламарковских «искрах» таятся и наши спасительные (дабы выжить в ядерное время) способы защиты живого, накапливавшиеся со времён зарождения жизни на Земле 4 миллиарда лет назад. Каждый из нас и наши собаки, кошки, другие питомцы — бесконечные непознанные миры бессознательных и чуть осознанных нами «целей», «моделей потребного будущего». Наша кошка, выросшая на восьмом этаже, не встречавшая ни одной мыши, бросается ко мне, когда начинаю шуршать бумагами. Потому что эта «мышь» исторически-генетически живёт в её организме вместе со «стремлением», «усилием», «мудростью», «целью», вместе с «искрой Ламарка» — схватить эту «мышь».

Ламарк, повторю, идеалистически, сказочно, но отчётливо сказал, в сущности, сегодняшнее: жизнь организма (в том числе, человеческого), как уже знаем, обусловлена прошлым и «образом потребного будущего», которые сопоставляются с настоящим и распространяются (экстраполируются) на будущее. В генетическом багаже будущего жирафа, может быть, живёт стремление (цель) к длинной шее, как у оленя — к рогам, а у лягушки — к перепонкам между пальцами. Бессознательная цель есть не только у человека, но и у Природы.

3. Ламарковское «стремление», «усилие», думаю, возможно понимать верующим и как «Искру Божественную», незримую связь с Богом, направляющим и жизнь человека. Для многих верующих, признающих эволюцию живого мира, подобно Дарвину, допускавшему, что жизнь до эволюции живого «была вдохнута» в простейшее существо [3, с. 189]. Для них, по-видимому, это «вдохнутое» и есть Божественная Искра.

4. Как жить, зная всё это о Ламарке и себе? Что и как делать, прежде всего, в научных занятиях, если к ним тяготею? Если чувствую-понимаю при этом свою аутистичность?

Бесконечно разнообразная внутри себя аутистичность свойственна нередко людям, склонным к хроническим тревожно-депрессивным переживаниям. И при этом пытающимся помогать себе творческими занятиями.

Человек творящий аутистического склада души, повторю, обычно чувствует в себе внутреннюю изначальную духовную активную силу, активное самособойное стремление к духовному самоусовершенствованию, усовершенствованию по-своему вокруг себя в мире. И одновременно в этой силе чувствуется ему как бы мягкая зависимость от направляющего, как-то оберегающего Высшего Духа (Высшей изначальной Гармонии). А то и с вмешательством в эту Гармонию дисгармонии Зла. Ощущение внутренней сложной, изначально духовной силы, подчеркну, активной (в пределах направляющего её Духа), способствует аутистической смелости, самособойности, невозможности подчиняться тому, кто пытается тебя «переделать», например, в «послушного земного практика». Эту свою зависимость от Высшего Духа, природную веру в Него аутист в то же время испытывает и как свою собственную Свободу от влияния на него людей иного склада, с их взглядами, от их практических и научных советов. Он обычно чересчур самособоен, как Ламарк.

Аутистичность (самособойность) в науке бесценно сказывается в теоретических размышлениях в физике, математике, астрономии, уводящих (поднимающих) мысль от земных существ, явлений в символы, абстрактные теории, концепции. Но сказывается, порою ценно, аутистичность и в научных, не сугубо абстрактно-теоретических, размышлениях о природе. Связь идей с земными фактами тут, если и остаётся, то тоже, по-своему, заметно нарушается. Как и у Ламарка. Изначальная Гармония из души аутиста переносится в творческое произведение. Тут своя теоретическая, символическая гармония. Но живые земные факты видятся подчас сказочно. Как в сказке, растёт у жирафа шея к высоким листьям. Это может быть и ошибкой, кривдой. А может быть и научной сказочностью, как сказка о ковре-самолёте. У Ламарка были и кричащие ошибки, за которые ему попало особенно от Наполеона. Ведь от метеорологической ошибки могла пострадать армия. Но были у Ламарка, как выяснилось теперь, и великие приближения к «мудрой» природной правде (его «стремления», «усилия»). Аутистическая активная самособойность Ламарка передавалась его размышлениям о происхождении видов. Дарвин, по причине своей природной характерологической психастеничности, так не мог чувствовать-размышлять. Деперсонализационно-сомневающаяся неотчётливая исследовательская природа Дарвина поправлялась тонким реалистическим обобщением. Благодаря ему он замечал то, что отчётливо исследующие природу не замечали. Но всегда был привязан к фактам [3]. А Ламарк поднимался над фактами. Тигр внутренними усилиями постепенно сооружает в своих лапах «футляры» для когтей, чтобы когти не мешали бежать по камням. Значит, и Ламарк по-своему, предвосхищающе, прав. Дарвин считал своей «самой большой ошибкой» то, что «недостаточно принял во внимание непосредственное действие среды, т.е. питание, климат и пр., независимо от естественного подбора» [1, с. СL].

«Искры» («стремления») Ламарка — часто научно-сказочные прообразы будущих управленческих основ кибернетики и физиологии (биологии) активности Бернштейна.

Итак, мой вывод. И в научном творчестве тоже (даже «любительском») нам остаётся быть собою, самособойным по-своему. Если, например, как аутист, не можешь по-своему погружаться в символы-иероглифы, твори — как душа лежит. Лишь бы творческое размышление-чувствование происходило искренне, с вдохновением, увлечённостью и ради Добра. Увлечённость и это «неповторимо по-своему» — во всяком творчестве всегда ценность.

В творческих биологических исследованиях хорошо бы, ради того, чтобы легче найти себя, свою дорогу, неповторимость, — отталкиваться от, например, знакомых по нашим занятиям, натуралистов-классиков с разными характерами. От Ламарка, Линнея, Дарвина, Фабра. Сравнивание себя с кем-то творческим помогает искать себя. Такого, какой есть. То есть своё личностное (характерологическое) творчество. Лишь бы это было подлинное творчество (идеалистическое, материалистическое, смешанное) — т.е. не разрушение, а созидание, во имя Добра. Ошибки, недостатки всегда будут. Но нам не дано знать, во что высокое развернётся в будущем сегодняшняя ошибка. Ламарк своей ошибкой, по-моему, выразительно предвосхитил открытие существования генетически обусловленной, бессознательной цели природы (напр., случай с «ярёмной веной леопарда»). Той «цели природы», которая ещё не вошла в школьные учебники.

На «школьное» же открытие Ламарка Мандельштам тревожно откликнулся стихотворением.

Ламарк

Был старик, застенчивый как мальчик,
Неуклюжий, робкий патриарх…
Кто за честь природы фехтовальщик?
Ну, конечно. пламенный Ламарк.

Если всё живое лишь помарка
За короткий выморочный день,
На подвижной лестнице Ламарка
Я займу последнюю ступень.

К кольчецам спущусь и к усоногим,
Прошуршав средь ящериц и змей,
По упругим сходням, по излогам
Сокращусь, исчезну, как Протей.

Роговую мантию надену,
От горячей крови откажусь,
Обрасту присосками и в пену
Океана завитком вопьюсь.

Мы прошли разряды насекомых
С наливными рюмочками глаз.
Он сказал: природа вся в разломах,
Зренья нет — ты зришь в последний раз.

Он сказал: довольно полнозвучья, —
Ты напрасно Моцарта любил:
Наступает глухота паучья,
Здесь провал сильнее наших сил.

И от нас природа отступила —
Так, как будто мы ей не нужны,
И продольный мозг она вложила,
Словно шпагу, в тёмные ножны.

И подъемный мост она забыла,
Опоздала опустить для тех,
У кого зелёная могила,
Красное дыханье, гибкий смех…

7–9 мая 1932 г.

В столетний юбилей «Философии зоологии» (1909) Ламарку, наконец, открыли памятник (по международной подписке). В Париже, в Музее естественной истории (бывший Королевский сад) Ламарк сидит на скамье в задумчивой позе». На барельефе внизу памятника также изображён Ламарк, но уже старым и ослепшим: он сидит в саду, опустив руки на колена и подняв кверху страдальческое лицо. Перед ним стоит его верная помощница дочь Корнелия; положив руку на плечо отца, она произносит слова утешения, высеченные внизу барельефа: «La pósterité vous admirera, elle vous vengera, mon pére» («Потомство будет восхищаться вами, оно отомстит за вас, отец») [1, c. CLIII].

Литература

1. Ламарк Ж.Б. Философия зоологии. Пер. с франц. Т. 1. — М.-Л.: Госиздат биол.и мед. лит., 1935. — 332 с.
2. Бурно М.Е. Терапия творческим самовыражением (отечественный клинический психотерапевтический метод). — 4-е изд.; испр. и доп. — М.: Академический Проект, Альма Матер, 2012. — 487 с., ил.
3. Бурно М.Е., Калмыкова И.Ю. Практикум по терапии творческим самовыражением (М.Е. Бурно). — М.: Институт консультирования и системных решений. Общероссийская профессиональная психотерапевтическая лига, 2018. — 200 с.
4. Пономарева И.Н., Корнилова О.А., Чернова Н.М. Основы общей биологии: Учебник для учащихся 9 класса общеобразовательных учреждений / Под ред. проф. И.Н. Пономарёвой. — 3 изд., перераб. — М.: Вентана-Граф, 2006. — 240 с., ил.
5. Тимирязев К.А. Ламарк. Соч., т. VI. — М.: ОГИЗ. Сельхозгиз, 1939. — С. 244-251.
6. Философский энциклопедический словарь / Под ред. С.С. Аверинцева, Э.А. Араб-Оглы, Л.Ф. Ильичёва и др. — 2-е изд. — М.: Сов. энциклопедия, 1989. — 815 с.
7. Фейгенберг И.М. Николай Бернштейн: от рефлекса к модели будущего. — М.: Смысл, 2004. — 239 с.
8. Циклов С.Б. Биология. Теория, тренинги, решения. — М.: Издательский дом «Учительская газета», 2013. — 496 с. (Библиотечка «Учительской газеты». Готовимся к ЕГЭ с лучшими учителями России).
9. Эфроимсон В.П. Педагогическая генетика. Родословная альтруизма. — М.: Тайдекс Ко, 2003. — 240 с.