Этнический пациент и проблемы идентичности

Идентичность психотерапевта

Роль механизма идентификациии и возникающей идентичности в психическом развитии человека, открытые вначале З. Фрейдом, в последующем были исследованы и подробно описаны в литературе [15, 16, 18, 19].

Разнообразие существующих психотерапевтических подходов и методов с очевидностью свидетельствует о наличии у каждого из нас определенной профессиональной идентичности. Полагаю, что на профессиональную идентичность может влиять не только приверженность психотерапевтической школе, но в том числе принадлежность к определенной этнической (национальной) группе. Вероятно, обе переменные, участвующие в становлении идентичности, могут быть в сложных взаимоотношениях.

Каждый ведет свое происхождение, свою филиацию от кого-то. Выдающийся французский психоаналитик русского происхождения В. Гранов писал: «Мы часто слышим в нашей среде: “Такой-то, прошедший анализ у такого-то, который в свою очередь проходил анализ у такого-то...” Что означает: “А, ну значит. Вы — внук такого-то...” Два человека, прошедшие через одну кушетку, обмениваются радостными восклицаниями типа: “Ну, значит, Вы — мой младший брат”, либо “Я — Ваша старшая сестра”» [2, с. 88]. А вот что говорил Гранов о себе: «Когда мне грустно, я думаю по-русски, когда я обращаюсь к публике, то использую французский, когда произвожу подсчеты — это английский, а если я нахожусь в таком настроении, что напеваю детскую считалочку, то они приходят ко мне на немецком» [2, с. 14].

Р. Гринсон (1967) в шутливой загадке подчеркнул роль этнического происхождения в идентичности психоаналитика: «Кто такой психоаналитик?» Ответ: «Доктор-еврей, который не выносит вида крови!» [3, с. 484]. Очевидны исторические корни этого анекдота. Конечно же, речь не только о знаменитом обмороке Фрейда во время его обеда с К. Юнгом и Ш. Ференци в августе 1908 года [4, с. 223, 268]. В начале XX века З. Фрейд, обеспокоенный непринятием идей психоанализа, был рад тому, что круг его коллег и учеников расширился за счет группы швейцарских психиатров во главе с Э. Блейлером и К. Юнгом, «первых иностранцев, и, между прочим, первых приверженцев-неевреев» [4, с. 217].

Э. Джонс пишет, что «Фрейд был очень благодарен за эту поддержку, которая пришла к нему издалека, кроме того, ему также крайне импонировала личность Юнга. Вскоре он решил, что Юнгу предстоит стать его преемником, и временами называл его своим «сыном и наследником». Юнгу предстояло стать Иисусом Навином, которому судьбой было уготовано исследовать обетованную землю психиатрии, на которую Фрейду, подобно Моисею, разрешено было взглянуть лишь издалека» [4, с. 214]. Однако отношение Юнга к венским коллегам Фрейда «было окрашено неким “расовым” предрассудком» [4, с.214]. Фрейд, пытаясь успокоить своих коллег, писал: «Будьте терпимы и не забывайте, что для Вас в действительности легче придерживаться моих мыслей, чем для Юнга, так как, во-первых, Вы полностью независимы, а затем, расовое родство приводит Вас ближе к моему интеллектуальному складу ума, тогда как он, являясь христианином и сыном пастора, может находить свой путь ко мне, только борясь против сильных внутренних сопротивлений. Поэтому его приверженность является тем более ценной. Я почти что собирался сказать, что именно его появление на сцене устранило для психоанализа опасность того, он станет еврейским национальным делом» (Из письма З. Фрейда К. Абрахаму, 1908, [4, c. 220]).

В 1914 году К. Юнг отказался от должности президента Международного психоаналитического объединения и окончательно разорвал отношения с Фрейдом. Много позже, в 1930-х годах, «Юнг позволил нацистам воспользоваться своим авторитетом. Впоследствии он говорил: “Что ж, я оступился”» [14, с. 398].

Как было сказано выше, профессиональная психотерапевтическая школа и этническое происхождение психотерапевта, формирующие идентичность специалиста, могут быть в сложных, подчас драматичных отношениях. Об этом пишут выдающиеся немецкие психоаналитики Х. Томэ и Х. Кэхеле (1996), размышляя о судьбах послевоенного психоанализа в Германии.

Во времена «Третьего рейха» работы Фрейда были недоступны большинству немцев. Наука, основанная евреем Зигмундом Фрейдом, была вне закона. Еврейские психоаналитики разделили судьбу всех евреев нацистской Германии и оккупированных территорий Европы. Фрейд, будучи в преклонном возрасте, сумел спастись вместе со своей семьей благодаря высылке в Англию. Его сестры, которые не смогли его сопровождать, погибли в концентрационном лагере. Все поколения немецких психоаналитиков несут на себе в прямом смысле бремя истории, которое выходит за рамки общих последствий Холокоста.

Несмотря на общепризнанное восстановление психоанализа в Германии после войны, у гораздо большего числа немецких психоаналитиков есть проблемы со своей профессиональной идентичностью, чем у их коллег в других странах. Большинство из них не уверены в себе и демонстрируют правоверное и смиренное отношение к представителям МПА (Международная психоаналитическая ассоциация). Многие не знают меры в идеализации работ Фрейда, другие стремятся утвердить свою собственную идентичность, в то время как третьи снова и снова ставят ее под вопрос (несомненно, профилактически, поскольку они опасаются, что их будут критиковать за самонадеянную независимость). Все это симптоматично для той формы онтогенетического кризиса идентичности, которую Э. Эриксон охарактеризовал как «автономию против стыда и сомнений». Их проблема, если судить о ней на уровне бессознательного, связана с тем, что они стремятся идентифицироваться с идеями человека, чьи соплеменники, евреи, уничтожались немцами.

Немецкие аналитики не могут спокойно обозначить свою собственную профессиональную идентичность на основе теоретической критики Фрейда (отца-основателя), потому что это ощущается как символическая идентификация с теми, кто отвергал его с политической и расовой позиции и преследовал его самого и его народ; отсюда происходит амбивалентность между покорной ортодоксией и «невротическим» реактивным образованием, ей противоречащим.

«Хотя, конечно, — пишут Томэ и Кэхеле, — современный психоанализ независим от своего основателя и как наука стоит в стороне от любых религиозных (не говоря уже о расистских) убеждений, тем не менее аналитик обязательно оказывается внутри еврейской генеалогии и находит свою профессиональную идентичность через идентификацию с работой Фрейда. Это влечет за собой многочисленные трудности, глубоко заходящие в бессознательное, которые немецкие психоаналитики пытаются разрешить тем или иным способом с 1945 года» [13, с. 7–15].

Какова идентичность российского психоанализа и российских психоаналитиков? Достаточно ли для ее формирования идентификации с идеями и работой З. Фрейда и его последователей? Или она может быть обретена лишь через филиацию (родственную связь) посредством опыта собственного анализа у тех, кто имеет эту родственную связь через своих аналитиков с Фрейдом? В России есть и то и другое. Проходящие или прошедшие свой анализ у аналитиков МПА пока еще считают себя здесь исключением. Но и те, кто не проходил «такого» анализа также являются исключением — они зачаты непорочно, от идей и духа самого Фрейда. Возможно, эти и другие трудности определяют диссоциированную идентичность и самость современного психоанализа в России.

Прерванная филиация российского психоанализа преодолевается интеллектуальной любознательностью и энтузиазмом тех, кто его развивает, живя в России и приезжая из-за рубежа. Мы можем надеяться, что собственная терапия и супервизия случаев с европейскими и американскими психоаналитиками, в том числе русскоговорящими, представляющими многие школы психоанализа, позволят преодолеть пробелы в знаниях и достичь международных стандартов работы. «Многочисленные идентификации, образующиеся при передаче знаний… лишь тогда вредны, когда эти идентификации несоотносимы друг с другом и не интегрируются научно с работами Фрейда посредством критического обсуждения» [13, с. 13].

Идентичность пациента

Идентичность каждого определяют родители, язык, страна и время. Этнические группы стремятся к сохранению своей самобытности, особенно в периоды социальных катаклизмов. Это стремление принимает различные формы — от борьбы за национальное самоопределение до национальной нетерпимости и ксенофобии.

…

Полиэтничность Петербурга, как многоликая культура любого мегаполиса, может представлять угрозу для идентичности этнических меньшинств, члены которых решают дилемму между сохранением своей самости и подчас неизбежной ассимиляцией в этническом большинстве. Иногда эта борьба приводит к кризисам и драмам, развитие и разрешение которых мы видим в том числе во время психотерапии. Здесь, в специфике развития трансферно-контртрансферных и реальных отношений разными гранями соприкасается этническая идентичность пациента и психотерапевта.

Очевидно, что вопросы этого взаимодействия не новы. Но они кажутся мне актуальными сейчас, когда в моей практике и практике моих коллег становится все больше пациентов (россиян и иностранцев), принадлежащих к различным этническим группам. В процессе терапии неизбежно возникает проблема различий в национальности, языке и культуре. Известный чешский писатель Милан Кундера, эмигрировавший в 1968 году во Францию, в романе «Невыносимая легкость бытия» писал: «Быть на чужбине — значит идти по натянутому в пустом пространстве канату без той охранительной сетки, которую предоставляет человеку родная страна, где у него семья, друзья, где он без труда может говорить на языке, знакомом с детства» [6, с. 85].

Пожалуй, самым знаменитым пациентом З. Фрейда был русский пациент — Человек-Волк, Сергей Панкеев. Проживший большую части жизни в Вене и говоривший по-немецки, Панкеев в своих мемуарах идентифицирует себя так: «Я — в настоящее время русский эмигрант восьмидесяти трех лет, а в прошлом — один из ранних психоаналитических пациентов Фрейда, известный как “Человек-Волк”» [8, с. 16].

В работе, посвященной анализу Панкеева, Фрейд (1918) неоднократно обсуждает затруднения в терапии, связанные с сопротивлениями пациента и трудностями контртрансфера. «Он, как и многие другие, — пишет Фрейд, — пользуется тем, что говорит на чужом ему языке, чтобы скрыть свои симптоматические действия». И далее: «Личные особенности, чуждый нашему пониманию национальный характер ставили большие трудности перед необходимостью вчувствоваться в личность больного» [17, с. 219, 226]. Большое внимание Фрейд уделяет семантической схожести и разнице некоторых слов в русском и немецком языках.

Примечательно, что в формировании идентичности Панкеева важную роль сыграл учитель-немец, которым Человек-Волк восхищался. Это имело определенное значение для развития позитивного переноса в терапии: «Отзвуком зависимости от учителя… было то, что в последующей жизни он отдавал предпочтение немецкому элементу (врачи, санатории, женщины) перед родным (замещением отца), что благоприятствовало формированию переноса при лечении» [17, с. 201]. О проявлениях негативного переноса к замещающей фигуре отца можно судить по мемуарам С. Панкеева, где он описывает свой анекдотичный визит к профессору В. Бехтереву. Во время сеанса Бехтерев внушал Панкееву, чтобы тот уговорил отца субсидировать строительство психоневрологического института в Петербурге. «Из-за вмешательства в мое лечение вопроса о неврологическом институте первый гипнотический сеанс стал и последним» [8, с. 55].

Зарубежные аналитики, как это следует из литературы, обсуждений во время обучающих семинаров и супервизий в ВЕИП, нередко сталкиваются с пациентами иностранцами и эмигрантами. В частности, американский аналитик д-р Г. Голдстмит выучил русский язык, т.к. в его практике определенную часть пациентов составляют выходцы из России. Одной из проблем, с которой сталкиваются русские эмигранты, — ассимиляция в американской культуре. Их приход к американскому аналитику, по мнению д-ра Голдсмита, — попытка быстрее обрести новую идентичность.

Мой личный опыт и обмен мнениями с теми, кто живет за рубежом, показывает наличие и обратной тенденции. Русские эмигранты обращаются за психотерапией к русским психотерапевтам-эмигрантам, говорящим на родном языке и позволяющим пережить кризис идентичности. Так в течение года я проводил телефонные сессии с молодым мужчиной, живущим в США, который считал важным для себя говорить с психотерапевтом из России, живущим в городе его детства.

Клинические наблюдения показывают, что пациенты этнических меньшинств по-разному ощущают свою идентичность в мегаполисе Петербурга. Это определяется как личной историей пациента, так и этнической толерантностью большинства к той или иной этнической группе (социокультурная дистанция и этническая толерантность).

Позвольте привести несколько примеров.

30-летняя датчанка, страдающая от нестабильности отношений, периодов депрессии с суицидальными действиями и всплесками бурных влюбленностей, вот уже несколько лет живет в Петербурге. Она экстравагантна, говорит по-русски с сильным акцентом, путает времена и падежи, нимало не смущаясь того. С дочерью, родившейся в России, она говорит по-датски, русскому языку ребенка научил русский отец. Уехав из родной страны в стремлении «обрести себя», она ощущает себя чужой в этом городе. Она подчеркивает свою инаковость и защищает свою хрупкую идентичность, борется с тем, чтобы принадлежать каким-то отношениям, чужой стране, как, впрочем, и собственной тоже.

Судьба эмигрантов, приехавших в Петербург с Кавказа, иногда драматична. Их идентичность очевидна и иногда воспринимается большинством с настороженностью или раздражением.

Мой пациент, 25-летний мужчина, еще до переезда в Петербург переживал свою идентичность как проблему. Он родился от смешанного брака, его мать азербайджанка, отец армянин. Всю жизнь он прожил в Баку, где такие браки не редкость. В 13–15 лет он был увлечен дружбой с мальчиком, в отношении которого возникали гомосексуальные фантазии. Жесткие культуральные запреты позволили довольно легко подавить проявления гомосексуального влечения. Этот кризис сексуальной идентичности лишь только заявил о себе. Национальная идентичность пациента подверглась испытанию с началом армяно-азербайджанского конфликта. Идентифицировать себя как армянина, живя в Баку, стало равносильно самоубийству. Ради безопасности пациент был вынужден отречься от своего армянского имени и фамилии, поменяв их и национальность на азербайджанские. И все же, опасаясь репрессий, семья пациента переезжает в Петербург, к армянским родственникам. Кто он среди армян, отрекшись от армянской идентичности? Кто он для жителей чужого мегаполиса? Всегда чужак.

Через несколько месяцев после переезда в Петербург пациент заболевает, переживая навязчивые гомосексуальные фантазии, в которых он представляет себя осуществляющим феллацию. В течение 2-х месяцев, находясь в психиатрической больнице, он получал массивную терапию нейролептиками и антидепрессантами. Полипрагмазия привела к осложнениям в виде нейролептического синдрома и значительному увеличению веса пациента; гомосексуальные переживания садомазохистского характера оставались интенсивными и мучили пациента: он представлял, как его бьют, насилуют, мочатся на него.

Психоаналитическая терапия проводилась на фоне постепенной отмены психотропных средств. Пациент обнаруживал типичные для пограничной личности примитивные защитные механизмы (отрицание, проекция и др.). Но, прежде всего, острый кризис единства и гармоничности собственного Я: «Как во мне могут быть эти мысли! Я не могу понять, кто я, нормальный мужчина или гомосексуалист!» Выраженная регрессия привела к быстрому развитию идеализирующего переноса; тревога пациента постепенно уменьшилась и гомосексуальные фантазии стали не столь интенсивны. Значительное место в переживаниях пациента занимала его расщепленная национальная идентичность, его чувство изгоя и страх вседозволенности, которым соблазняла и пугала чуждая культура мегаполиса. Через полгода пациент решает вернуться в Баку, где вскоре он женился.

Контрперенос

Характер и интенсивность контрпереноса определяется многими факторами. Неизменной составляющей является интерес к национальной культуре пациентов, их традициям, языку, конфессиональности и др. Завораживает музыкальность национального языка, иногда мне хочется, чтобы они говорили на родном языке. Когда они не находят слов, я прошу их сказать, как это звучит на их языке, мы говорим о семантике слов, о схожести и различиях культур. Я наблюдаю, как развивается перенос, как во мне, чужаке, они начинают постепенно видеть кого-то из прошлого. И я размышляю о том, кто они для меня.

Выводы

1. Принадлежность пациента к этническому меньшинству мегаполиса может быть одним из факторов, приводящих к кризису идентичности; в некоторых случаях способствовать возникновению или обострению психопатологических расстройств.

2. Часть пациентов, стремясь ассимилироваться и обрести новую идентичность, обращаются к психотерапевтам доминирующей этнической группы. Пациенты, стремящиеся сохранить связь со своей культурой, стремятся выбирать психотерапевта из своей этнической группы. Принадлежность пациента к этнической группе, отличной от группы психотерапевта, может играть роль в специфических реакциях контрпереноса.

Литература

1. «Великое переселение кавказцев» // Независимая газета. 2002.11.27. www. Perepis2000.ru
2. Гранов В. Filiatiоns: Будущее эдипова комплекса / Пер с франц. СПб: ВЕИП; Речь, 2001. 344 с.
3. Гринсон Р.Р. (1967) Техника и практика психоанализа. Воронеж: НПО «МОДЭК», 1994. 491 с.
4. Джонс Э. Жизнь и творения З. Фрейда / Пер с англ. М.: «Гуманитарий» АГИ, 1996. 448 с.
5. Куликов А.И. Случай аналитической психотерапии пациента с пограничным расстройством // Актуальные проблемы пограничной психиатрии: Материалы Всероссийской научной конференции. 1998. С. 122-124.
6. Кундера М. Невыносимая легкость бытия. СПб: Азбука-классика, 2003. 352 с.
7. Лапланш Ж., Понталис Ж.-Б. Словарь по психоанализу / Пер. с франц. М.: Высшая школа, 1996. 623 с.
8. Панкеев С. Воспоминания Человека-Волка // Человек-Волк и Зигмунд Фрейд. К.: Port-Royal, 1996. С. 15-136.
9. Почебут Л.Г. Исследование динамики социокультурной дистанции // Санкт-Петербург – полиэтнический мегаполис: Материалы международной научно-практической конференции. СПб: Невский институт языка и культуры, 2003. С. 41-43.
10. Психоаналитические термины и понятия: Словарь / Под ред. Б.Э. Мура и Б.Д. Файна / Пер. с англ. М.: Класс, 2000. 304 с.
11. Современный словарь иностранных слов. М.: Русский язык, 1993. 740 с.
12. Стерн Х. Кушетка: ее значение и использование в психотерапии / Пер с англ. СПб: ВЕИП, 2002. 209 с.
13. Томэ Х., Кэхеле Х. Современный психоанализ / Пер. с англ.: В 2 т. М.: Прогресс-Литера; Яхтсмен, 1996. Т. 1. Теория. 576 с.
14. Феррис П. Зигмунд Фрейд / Пер с англ. Мн.: ООО «Попурри», 2001. 432 с.
15. Фрейд З. (1912) Тотем и табу // Я и Оно: В 2 т. Тбилиси: Мерани, 1991. Т. 1. С. 193-350.
16. Фрейд З. (1917) Печаль и меланхолия // Психология эмоций. Тексты. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1993. С. 215-223.
17. Фрейд З. (1918) Из истории одного детского невроза // Человек-Волк и Зигмунд Фрейд. К.: Port-Royal, 1996. С. 156-240.
18. Фрейд З. (1921) Психология масс и анализ человеческого Я // Я и Оно: В 2 т. Тбилиси: Мерани, 1991. Т. 1. С. 71-138.
19. Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис / Пер с англ. М.: Прогресс, 1996. 344 с.

Источник: https://russia.ecpp.org/text/kulikov-ai-etnicheskiy-pacient-i-problemy-identichnosti