Трансперсональная арт-терапия и психическая целостность личности

Практика специалиста глубинной психологии напоминает историю Мишеля Полани о пианисте, поражающем слушателей своей виртуозной спонтанностью, или «Работу актера над собой» К.С.Станиславского.

Непринужденное парение музыканта в пространстве звука или артиста в пространстве мизансцены – результат досконального знания произведения и изнуряющей наработки навыков владения инструментом и самим собой. Однако на сцене не только гаммы и упражнения, но и тексты должны остаться далеко в стороне, открывая выход непосредственному переживанию в момент исполнения  – истине сценического искусства, противопоставляемой системой Станиславского суррогатам представления и ремесленной манеры доклада роли.

Добросовестная работа с клиентом, особенно в таком спонтанном жанре, как арт-терапия, не может быть ни ремеслом, ни наигрышем. В ее основе - как вросшая в артиста роль, как слияние музыканта с нотами и клавиатурой – не стереотипы, приемы и техники, а исчерпывающее понимание сути, структуры и драматургии той самой целостности, на достижение которой и направлено искусство исцеления искусством.

Введение

Достижение (восстановление) психической целостности (идивидуация, интеграция сознания, самопознание, интрапсихическое развитие) - процесс поиска человеком душевной гармонии, «порождающий психологического “индивида”, т.е. обособленное, нечленимое единство, некую целостность, включающую – по необходимости - как незримую область бессознательного, так и сознание» (Юнг). В философских и вненаучных текстах для того, чтобы, с одной стороны, обозначить процесс индивидуации, а с другой, определить меру успешности этого процесса, употребляется понятие «духовное развитие личности». Индивидуация  является главным фактором, обуславливающим позитивность изменений психики, здоровье и полноценность личности, потенциал ее общественной значимости и возможность самореализации.

По наблюдениям Абрахама Маслоу, человек может либо воплощать, либо преодолевать себя. В действительности, каждый человек отчасти себя преодолевает, и в какой-то мере воплощает. Восхождение к целостности – преодоление себя. Пребывание целостного человека в мире – воплощение, осуществление миссии, в какой-то мере восстанавливающее целостность мира.

Отказ от движения к целостности – непрестанная, неосознаваемая война, преодоление себя сущностного во имя себя существующего. Проигравший в этой войне, как правило, провозглашает себя победителем и продолжает завоевывать и разрушать ускользающий мир суррогатов и миражей.

Структура целостности – поиски и потери

“Самым значительным и важным шагом вперед, совершенным психологией, я считаю сделанное впервые в 1886 году открытие, что сознание не ограничивается обыкновенным “полем” с его “центром” и “окраинами”, но охватывает целый ряд воспоминаний, мыслей, ощущений, которые находятся за пределами основного сознания и, тем не менее, должны быть признаны фактами сознания, обнаруживающими свое существование несомненными признаками” – писал Уильям Джемс в 1910г.

Это высказывание классика психологической науки, одного из ведущих философов начала ХХ в. могло бы вызвать недоумение даже у дилетанта: иерархичность души с древнейших времен была объектом философской рефлексии (как известно, до начала ХХ века психология была частью философии). Философами и мыслителями метафизического миропонимания “темная” (не затемненная злом, а непостижимая светом разума) сторона психики, трансцендентная физическим, физиологическим и информационным процессам, причастная сущностному миру идей, признавалась главной, смыслообразующей частью души. Переведя основополагающий принцип их концепций на современный научный язык, получим основную формулу глубинной психологии: основания (законы, паттерны и процессы, регламентирующие деятельность) сознания лежат за пределами сознания.

Родоначальником этого (назовем его, для определенности, «трансцендентным») подхода в европейской философии можно считать Платона, который в “Меноне” проводит “эксперимент” с рабом и доказывает: познание - ни что иное, как припоминание сущностей из трансцендентного мира, близость которому - единственный критерий истины.

К аналогичному выводу приходит классическая веданта: “Процесс познания возможен только в Брахмане и через Него”. Много веков спустя один из героев Хайдеггера говорит: “Возможно, в отрешенности таится действие высшее, чем все дела мира и происки рода человеческого”, а затем: “Мы прозреваем сущность мышления как отрешенность”. Э. Гартман, предвосхищая учение Юнга о единой психофизической реальности Unus Mundus, придает бессознательному онтологический статус. Бессознательное Гартмана – единая основа единого мира по ту и по сию сторону наших чувств.

Параллельно эволюции постижения бессознательного развивался и редукционистский подход. Ригоризировавший Платона Аристотель, взгляды которого одержали, по словам Юнга, “позднюю, но убедительную победу”, различал лишь три уровня душевной организации: вегетативный, чувственный и понимающий. Содержания и процессы глубинных регионов психики оказались не слишком значительными компонентами интеллекта. Лейбниц вводит термин “бессознательное” для обозначения низших форм психической деятельности.

Основатель классического психоанализа З. Фрейд, писал: “Бессознательный процесс мы должны предположить, выводя его из его воздействий, ничего не зная о нем самом”. Оказавшись в положении узников платоновской пещеры, психоаналитики, разбирались с бессознательным в традициях классического эмпиризма. В отличие от вскормленных и ангажированных материализмом философов, психологов и нейрофизиологов, искавших физические, но неизбежно находивших метафизические (супрафизические) основания сознания, З. Фрейд поставил и успешно решил задачу нахождения эмпирических (биолого-физиологических и социологических) оснований бессознательного.

Источники содержаний и процессов казалось бы, непостижимого и даже невероятного бессознательного были с неимоверной легкостью обнаружены и впоследствии обнародованы. Несмотря на то, что, по словам Юнга, “ни одно физиологическое представление, ни один химический процесс” не давал психоаналитикам понятия о сущности якобы порожденных ими психических явлений, бессознательное исследовалось в эмпирических категориях, считалось недвусмысленно познаваемым и предельно рационализировалось. З. Фрейд настаивал на том, что любое содержание бессознательного – вытесненный фрагмент сознания либо латентный физиологический процесс либидинозного характера.

Вытеснению подлежали воспоминания и впечатления, связанные с переживанием страха и отвращения; влечение (либидо) определялось тремя большими полярностями, “господствовавшими в душевной жизни”: биологической (активный - пассивный), реальной (я – внешний мир) и экономической (удовольствие - страдание). Структура психики: эго (Я) и два его тирана – супер-эго и альтер-эго. Для альтер-эго т. е. глубинных, архаических, коллективных слоев бессознательного, Фрейд вводит метафорический термин “Оно” подчеркивая его автономность, неуправляемость. Между сознанием и бессознательным расположен слой предсознательного – цензор, препятствующий проникновению в сознание вытесненных или латентных содержаний и предоставляющий “Оно” практически безграничную, исподволь реализуемую власть над “Я”. Существенно влияющее на поведение и помыслы “Супер–эго”, представляющее в бессознательном совокупность этических, эстетических, социальных, религиозных норм и законов - не присуще индивидууму, а насильственно интернировано в его психику.

Краткая формулировка психоаналитической теории Фрейда: основа человеческой природы – устрашающие или отвратительные травматические переживания, а также животные (зачастую извращенные) влечения и инстинкты; высшие функции сознания (совесть, ответственность, стремление к свободе) и бессознательного (нуминозность) - навязаны неотступным и ненавистным социумом; высшие формы душевной энергии – вдохновение, бытийная любовь – чреватое неврозом отклонение либидо от нормального применения.

З. Фрейд, произведя революцию в философской антропологии и психологии, историю которых, вслед за Ж. Лаканом, совершенно справедливо можно подразделить на доаналитический и послеаналитический периоды, и будучи одним из популярнейших персонажей культурной жизни ХХ в., оказался, тем не менее, в стороне от основного течения мировой мысли. Большинство психологов и философов более оптимистично подходили к разработке проблематики природы и сущности человека.

Над сонмом философов возвысилась монументальная фигура Хайдеггера, провозгласившего: “Метафизика принадлежит к “природе человека”. Она и есть само человеческое бытие”; Э. Фромм обобщил искания коллег – психологов знаменательной фразой: “человек есть существо, в природе которого мы находим стремление трансцендировать себя”. А. Маслоу назвал умещавшееся в рамки классического психоанализа “ущербное существо”, ценностные ориентиры которого не выходят за пределы “низших” потребностей “Человеком Фрейда” (в противовес самоактуализирующемуся “Человеку Маслоу”).

Узость фрейдовского подхода стала общим местом философско-антропологического и психологического дискурсов и отмечалась даже Карен Хорни - адептом Фрейда, последовательно придерживавшейся методологической парадигмы учителя. Тем не менее, была предпринята попытка заузить эти рамки и попытаться втиснуть реально существующего человека в образовавшуюся щель.

Сражаясь с реакционными идеалистическими представлениями и не смея редуцировать духовное богатство строителя коммунизма к аномально развивающемуся либидо, психологи школы Узнадзе заменили “ненужное” бессознательное установкой, т. е. закрытой со всех сторон темной кладовой, куда время от времени получает доступ сознание (и только сознание), с тем, чтобы оставить на хранение или изъять какое-нибудь из своих содержаний. Специалисты школы академика Узнадзе предложили мировой научной общественности “общую теорию сознания и бессознательного психического, одновременно функционирующую как общая теория фундаментальных отношений личности, при сохранении идеи ведущей роли сознания”. Хрестоматийная ошибка клиента, считающего Эго доминирующим (или единственным) фактором своей психической деятельности и, в результате, безраздельно порабощаемого бессознательным – возводится в ранг ошибки психолога.

С 30-х годов ХХ в. глубинная психология настолько вышла за пределы, начертанные классическим психоанализом, что используемые исследователями и практиками термины представляли собой, по меткому выражению Лакана, омонимы введенных некогда Фрейдом. Выдающиеся концепции структуры психики связаны с именами Ж. Лакана, А. Адлера, К. Г. Юнга.

В аналитической психологии К. Г. Юнга разработано наиболее глубокое и всеобъемлющее описание структуры и деятельности психики. Безграничный и, несмотря на свою данность, рационально непознаваемый психический мир обозначен термином Самость. Эго – часть Самости, ограниченная соматическим фактором, опирающаяся на поле сознательных представлений.

Бессознательное разделено на два слоя – личное и коллективное. Личное бессознательное содержит вытесненные воспоминания и тягостные переживания, латентные перцепции, фрагменты, формирующиеся, но еще не созревшие для сознания. Коллективное бессознательное - хранилище архетипов - априорных форм психики - глубинный источник как сознательных представлений, так и смыслопорождающей способности сознания.

Архетип – глубинная структура бытия, трансцендентная по отношению ко всякой эмпирической реальности, проявляется в сознании в качестве паттерна символических форм, а в психической деятельности – как автономный комплекс: частичная душа, овладевающая психикой индивида; фактор, порождающий проекции и скрывающийся за ними; интуитивно постигаемая идея, вырастающая в стороне от мышления. Важнейшие архетипы – тень, анима, анимус, самость (последняя, как изначальное психическое образование, также является архетипом).

На низших, ранних стадиях интрапсихического развития личности архетип формирует проекцию – перенос неосознаваемых паттернов восприятия и отношений на объекты внешнего мира. На высших стадиях сознание и бессознательное соединяются трансцендентной функцией, порождающей и поддерживающей их единство, и архетип выступает в роли проводника, ведущего индивидуума по тропе самопознания и освоения глубин психической реальности.

К. Г. Юнг выявил и доказал соответствие символов, воплощающих парадоксальную сущность ряда содержаний бессознательного, мифологическим представлениям и понятиям, лежащим в основе мистических, гностических и алхимических учений. Эти содержания порождены и наполнены нуминозными, зачаровывающими энергиями. Описывая структуру самости - сущностной природы человека - и процесс психической интеграции, Юнг пишет: «Христос репрезентует архетип самости», и затем, цитируя Ипполита: «познание Бога есть совершенная целостность».

В середине ХХ в. провозглашенному Джемсом “значительному и важному шагу вперед” суждено было стать начальной точкой новых направлений психологии (трансперсональной психологии), философии (новая научная парадигма), культуры (New Age). Неожиданная актуальность исследований Джемса, без упоминания которых не обошелся, пожалуй, ни один текст трансперсональной психологии - в выявленной возможности опыта взаимодействия и самоидентификации индивидуума с содержаниями глубинных регионов психики в измененных состояниях сознания (ИСС). Эта возможность и по сей день является основанием мощнейшего инструментария исследования психики и индивидуационной терапии. Трансперсональная психология рассматривает ИСС как внутренние путешествия – перефокусировку психического центра личности из Эго в близлежащие или отдаленные области психической реальности, а переживания путешественников, полученные в результате этого опыта как информацию о содержаниях соответствующей области психики. Обобщение обширного опыта переживаний ИСС – спектр
сознания К. Уилбера. Линии спектра – не только уровни организации психики, но и измерения внутреннего пространства, ибо, подобно измерениям многомерного пространства, присутствуют в каждой его точке одномоментно. К. Уилбер различает пять линий спектра: mind (Брахман, Абсолют, Unus Mundus), трансперсональную (глубинные слои коллективного бессознательного и трансперсональное поле), экзистенциальную, эго и тень.

Восстановление целостности – проблемы и решения

К.Г.Юнг - в работе “Проблемы души современного человека” пишет: “У меня есть друг, американский индеец, вождь племени Пуэбло. Во время конфиденциального разговора он сказал мне ‘Мы не понимаем белых. Они всегда хотят чего-то, всегда беспокоятся, что-то высматривают. У них такие острые носы, такие тонкие, жесткие губы. Мы думаем, что все они сумасшедшие’”.

Несомненно, речь идет не о тяжкой задумчивости или суетливом характере, но о постоянном, практически не знающем разрядки внутреннем напряжении, порожденном отступлением человека от природы, и не от природы вообще, а от сущностной природы человека. Отступление от сущностной природы – формула базального конфликта, первопричины, по отношению к которой все прочие внутренние конфликты – локальные, по определению К. Хорни – являются лишь следствиями.

Сам термин “базальный конфликт” не употреблялся К. Юнгом, а был введен Карен Хорни. Однако ученица Фрейда, рассматривая некоторые виды невротических нарушений психической целостности, назвала базальным конфликтом наличие в душе противоположных стремлений, одно из которых бессознательно – то есть, по сути дела, локальный конфликт, развиваемый на уровне предсознания в социальном контексте. Для рассмотрения и даже определения базального конфликта в той или иной философской или метатеоретической парадигме необходимо уяснить сущностную природу человека. Для психолога, придерживающегося трансцендентной концепции оснований психики базальный конфликт – отрыв Я (частичного комплекса, которым, по выражению Юнга “значительно больше забыто, чем оно знает”) от глубинных корней сознания – тотального архетипа самости.

В аналитической психологии базальное нарушение психической целостности репрезентует грехопадение Адама. Психологическое истолкование и онтологическое значение этого акта - предоставление индивидуальному сознанию автономии. Человек получил самоидентификацию, эго и присущие сознанию возможности: познавать, символизировать и моделировать окружающую действительность, рефлексировать, работать с информацией, свободно и ответственно действовать - но отнюдь не гарантии того, что верно распорядится этими возможностями.

Просто и непосредственно утраченное “первобытное непосредственное единство, представляемое первым Адамом и разрушенное в грехопадении – пишет Владимир Соловьев - не может уже быть просто восстановлено. Новое единство должно быть достигнутым, оно должно быть результатом подвига - самоотвержения божеского и человеческого”. Должно, но может ли, и, если может, то каким образом? Восточные психопрактики, тысячелетиями успешно решающие задачу индивидуации, более того, созданные для решения этой задачи, настаивают на том, что в театре достижения целостности разум играет роль злого гения.

Просветленный герой притчи Дж. Сэленджера - Тэдди - увещает: разум - лишь препятствует познанию и самопознанию. Отказ от рационального мировосприятия – непременное условие достижения психической целостности. “Разум не способен к познанию, он может лишь улавливать проблески или получать указания Абсолюта” - подтверждает Ауробиндо.

Запад искоса поглядывает на Восток, в сторону психотехник, неуместных и неприменимых в собственном ментальном контексте, и только к концу ХХ в. перестает разрабатывать их “варварские имитации” (эпитет Юнга, относящийся к теософии, антропософии и им подобным учениям). Как суть, так и отдельные аспекты того или иного метода традиционных восточных практик зачастую остаются неверно понятыми западными последователями из-за многозначности и метафоричности восточной терминологии или неприятия философско-религиозных концепций, аксиологии и жизненного уклада, лежащих в основе той или иной духовной традиции. Невзирая на успехи Востока (или, лучше всего, отвернувшись от них), Западу приходится искать, разрабатывать, возобновлять и осваивать собственные индивидуационные психотехнологии.

Очевидной – и, до недавнего времени, общепринятой на Западе была духовно-душевная практика религиозного самосовершенствования.

Однако, уже к началу ХХ в. не контекстуальные социуму и эпохе аксессуары веры, изначальный смысл которых забыт, не служат восстановлению целостности, а взгромождаются на место непосредственного опыта, отчуждаются как сознанием, так и бессознательным - с последующей констатацией смерти богов.

Место практики духовной постепенно заполняется разного рода психологическими и психотерапевтическими.

Психоаналитики, прикомандированные практически к каждой европейской и американской семье, работали с теневой зоной и вытесненными переживаниями. Из рассмотрения исключались содержания глубинных областей бессознательного, связанные с высшими функциями сознания и человеческим компонентом психики индивида (архетипы самости, анимы, анимуса, нуминозные содержания). Даже лик Юнга, сияющий на знамени того или иного мастера или профессионального сообщества, зачастую оказывается не в силах осветить, а тем более, проторить путь к глубинам бессознательного. Философия и методологические принципы большинства школ современного психоанализа предполагают участие аналитика исключительно на начальной – несомненно, самой тяжелой и болезненной - стадии процесса психической интеграции. Однако, не только оставаясь незаконченным, но, не имея перспектив приближения к завершающему, расставляющему все компоненты психической реальности по их местам, этапу, этот процесс приобретает возвратно-поступательный характер. По словам одного из
практикующих аналитиков, анализ – не терапия, а вид гомеостаза, в котором клиент – одна из составных частей устойчивой системы, другой необходимой составляющей которой является аналитик. Иными словами, «аналитик – друг человека» (имеется в виду – человека с деньгами и проблемами).

В основе гештальттерапии – представления  Ф. Перлза о человеке как целостной личности и о пробуждении от хронического самогипноза как главной задаче терапевтического вмешательства. Успешное решение этой задачи ведет, по неоспоримому мнению «великого эсаленского старца», к настоящей, полнокровной жизни - в противовес бытию «движущегося трупа». Тем не менее, методы решения этой задачи предусматривали лишь наложение швов на места наиболее зияющих разрывов. Перед гештальттерапевтами не ставилась задача расширения и углубления сознания пациентов, без решения которой не может идти речи о подлинном единстве психики.

Основа методов телесно-ориентированной терапии - достижение «грациозных» (метафора Хаксли) состояний душевно-телесной гармонии и, в дальнейшем, психосоматическая интеграция. Главное условие успешности этого процесса - осознание и последующее уничтожение панциря характера - совокупности «характерных черт».

«Характерная черта» (термин В. Райха) - постоянная, непроизвольная защита, направленная на подавление глубинных содержаний бессознательного. Защита служит ограничению как свободного проявления чувств, так и свободного выражения эмоций в индивидууме; на первых порах обороняет его от аффектов, неконтролируемого напряжения и перевозбуждения, а затем становится психофизической и эмоциональной смирительной рубашкой. Совокупность паттернов хронических мускульных зажимов - мышечный панцирь - по В. Райху, функционально тождественен «панцирю характера». Распускание мышечного панциря освобождает психоэмоциональную энергию и приводит к рассасыванию панциря характера; человек, таким образом, обретает свободу, непринужденность, душевную гармонию.

В дальнейшем тело может быть использовано как инструмент направленных изменений психофизиологического статуса организма и состояний сознания. Эти изменения, при надлежащем навыке и мастерстве владения соответствующими психосоматическими технологиями (динамическая релаксация, пластическая медитация и т. п.) продуктивному взаимодействию сознания и бессознательного и продвижению к целостности.

Одно из самых интенсивных и эффективных средств самопознания и психотерапии, направленной на восстановление целостности человека – ИСС, полученные с помощью холотропного дыхания и других дыхательных психотехник. Эти состояния – беспрецедентный способ познания фигур и процессов бессознательного, расширения сознания и картины реальности, проникновения в глубинные области психики, критического пересмотра жизненных стереотипов и мировосприятия. ИСС дают возможность получить доступ к скрытой в глубинных регионах коллективной психики или вытесненной информации об истинных причинах переживаний человека, источниках его счастья и успеха, проблем, бед и неурядиц.

Расшифровка этой информации, как и последующая трансформация, реорганизация, выстраивание обновленной личности, изменения которой начинаются уже в ходе применения дыхательных или телесно-ориентированных психотехник, предполагают интеграцию, осознание полученных - зачастую невероятных, ослепительно ярких - переживаний. Иным словом, необходима процедура анализа, ведущая к пониманию структуры и ассимиляции фигур глубинной психики, невнятные контуры которых всплывают в высказываниях участников сессий и групповых дискуссиях. Эта процедура крайне затруднена невозможностью осмыслить ощущения, вербализировать опыт, полученный в сессиях дыхательной или телесно-ориентированной психотерапии. Преодолеть затруднения можно, используя фрагменты и символы духовных практик, философских, метафизических и мистических учений, но для успешного хода процесса индивидуации краткого шеринга после сессий, как, впрочем, и самих сессий, оказывается недостаточно.

Среди психотехнологий, направленных на интеграцию личности, все более известной и популярной становится арт-терапия. Трансцендентная функция – основа творческого процесса; специалист, использующий этот процесс с терапевтической целью, включается во взаимодействие сознания и бессознательного, то есть, работает как аналитик, с существенной поправкой - образы вместо слов – не только на язык опосредствования, но и на легкость перемещения первых между сознательным и бессознательным царствами психики. Даже в том случае, когда упомянутые царства ведут ожесточенную войну, с возведением укреплений и минированием подкопов, образы любого жанра искусства принимаются каждой из противоборствующих сторон как свои, в полной мере наделяются доверием и психической энергии.

Однако, как предупреждал К. Г. Юнг, легкое, созерцательное, «художническое» взаимодействие с бессознательным, в котором личность участвует на правах наблюдателя, фиксирующего результат наблюдения (нечто вроде «представления роли») – не трансцендентная функция, а ее суррогат, приводящий порой к стагнации интрапсихического развития. Эффективность арт-терапевтических технологий может быть значительно снижена недостаточной интенсивностью переживаний, обеспечивающих процесс исцеляющего творчества необходимой для терапевтического воздействия психической энергией, которая сама выбирает направления своих потоков и объекты фокусировок.

Арт-терапевтическая сессия должна быть не только «непосредственным переживанием в момент исполнения», но мистериальным, вдохновенным, напоминающим камлание актом, предопределяющим глубинную мотивацию включения личности в трансцендентный диалог. Если арт-терапевт, рассчитывающий в этом акте на взаимодействие с духами, выныривающими из бездны бессознательного, силен, опытен, мудр и чист, его намерение либо принесет ожидаемый результат, либо полученный результат превысит все, даже самые дерзкие, ожидания.

Арт-терапия: метатеория и методология

Сходство арт-терапии с анализом ставит вопрос о и последствиях приверженности терапевта той или иной аналитической (пост-аналитической) школе для предпринимаемой им попытки интеграции клиента.

Восстановление психической целостности в психосинтезе Роберто Ассаджиоли - перестройка личности вокруг выявляемого психотерапевтом «истинного Я» - существующего за или над сознательным "я" центра, из которого "я" возвращается в сознание.

Альфред Адлер считал практическую психологию родом искусства. Каждое психотерапевтическое отношение – произведение, правила создания которого сформулировать невозможно. Методы и техники, конечно, могут разрабатываться и применяться, но гарантирует успех только талант терапевта.

Подобной точки зрения придерживались Абрахам Маслоу и Карл Роджерс. Психотерапия - ни что иное, как система взаимодействий («добрых взаимоотношений») между клиентом и психотерапевтом, личность которого играет в этой системе ключевую роль.

Жак Лакан считал процедуру анализа реконструкцией Я клиента в форме Я аналитика.

Следует без лукавства признать, что любые психотерапевтические отношения лучше всего описываются именно этой формулой, и потому зачастую напоминают картину Брейгеля о слепом поводыре слепых.

Основной, но отнюдь не всегда лежащий в основании деятельности терапевта, принцип: для того, чтобы быть ведущим - по тропам и лабиринтам бессознательного - терапевт должен быть видящим эти тропы и лабиринты сквозь собственную прозрачность, чистоту, интегрированность, не оставляющую никакого шанса разрывам, трещинам, ряби и мути. Для передачи холистического миропонимания – знания особого рода (не совокупности сведений, а системы осознанных переживаний, опыта и глубинной интуиции) - нужно, как минимум, этим знанием обладать. Для восстановления целостности клиента терапевту самому необходимо быть целостным.

В аналитической психологии Юнга базовые законы и принципы, структурирующие целостность человека и мира совпадают; индивидуация завершается установлением единства и гармоночного взаимодействия между Самостью и Эго с сохранением автономии последнего. «Центральной точкой», «началом координат», «главенствующей истиной», формирующей и поддерживающей это единство является единое основание психической и физической реальности - Unus Mundus. Таким образом, целостность личности в терапии (арт-терапии), опирающейся на юнгианские концепции, выстраивается как единство с миром и самим собой.

Опыт Юнга, Лакана, их последователей и специалистов любой аналитической и постаналитической школы гласит: знание особого рода опосредствуется исключительно в символах. Каждый обладающий или желающий обладать этим знанием вырабатывает или получает в готовом виде персональный метафорический, мифологический язык, слова-символы которого не обозначают, а указывают на соответствующие фигуры или процессы бессознательного.

Передача знания осуществляется в системе опосредствования клиента – в пространстве и на языке его персонального мифа. Опытный аналитик в считанные секунды выучивает этот язык, но иногда на уровне разговорника.

В отличие от аналитика, арт-терапевту нет нужды быть полиглотом. Язык образов един. Не понимать тот или иной образ, значит – не чувствовать, не видеть того, на что он указывает, не быть захваченным его энергией и магией – то есть, не иметь доступа в собственные – коллективные - глубины психики, а, следовательно – не сметь работать с клиентом.

Интегративное сопровождение – реконструкция, сборка - осуществляется не только на языке и в системе – но и из материала клиента.

Ход индивидуации можно считать успешным, если клиент (зритель, читатель, слушатель) после участия в терапевтической сессии или тренинге, посещения перформанса, спектакля, концерта или выставки заявляет: «Я узнал о себе нечто новое». Это новое и есть очередная часть индивидуума, присоединенная отныне к его формирующейся целостности.

В другом – и весьма распространенном – случае, приоткрываемая часть отторгается потаенными внутрипсихическими механизмами, провоцирующими к «бегству от самого себя», превращающими личность в ее суррогат. Эти автономные паттерны психики выполняют функцию защиты выбора эволюции или инволюции личности – выбора, благодаря которому человек при всей кажущейся детерминированности поведения и восприятия мира всегда остается свободным.

Уничтожить эти механизмы, являющиеся неотъемлемой и необходимой частью психики, или каким бы то ни было образом отменить их действие, невозможно. Более того, даже попытка заявить об их «ликвидации» разворачивает стяжателя духовного совершенства в сторону самонадеянной деградации личности.

Паттерны психической защиты можно только преодолевать, по-ницшеански «перепрыгивая через себя», приобретая более глубокое и всеобъемлющее знание реальности – физической, психической, субъективной.

Преодоление защиты и жизненных стереотипов – катарсис, прорыв к новому, истинному самоосуществлению - ключевой момент как психотерапии, так и искусства. Катартическое действо – драма даже не для театра Станиславского с взмывающим из глубин бессознательного переживанием в момент исполнения, а для театра Арто, из которого зритель – а артист и подавно – «не должен уйти невредимым». Этот театр по силе преобразующего воздействия дает фору даже дыхательным психотехникам. Именно этот театр и должен осуществляться в пространстве психодрамы и метафорической игры, холста, бумаги, красок, глины и других арт-технических инструментов.

Разворачивающийся в этом театре спектакль не только расчищает, реорганизует и интегрирует внутреннее – глубинное – пространство его участников, но открывает путь «духовному электричеству» - психической энергии творчества и самопознания.

Метафора «духовное электричество» используется Джулией Кэмерон в книге, посвященной развитию креативности. За шесть десятилетий до написания этой книги Станиславский сравнивал электричество с силами психической природы человека, которые мудростью и умением «инженеров духа» познаются и направляются во благо их источнику, обладателю и потребителю.

Включение духовного электричества - удар молнии, оживляющий Франкенштейна: вспышка сверхновой души - субъекта мирового творческого процесса. Открывающая себя, возрождаемая к творческой жизни, эта душа закрыть себя уже не захочет и не позволит, и постарается отныне и впредь оставаться в живых и стремиться к тому, чтобы потоки духовного электричества не иссякали. Стремление жить лишает ее неподвижности. Стагнация невозможна – и отныне немыслима. Предстоит путь непрестанного познания и преобразования себя и мира.

На одном из поворотов этого пути энергия возрождения превращается в энергию созидания, творчество во имя восстановления души становится творчеством восстановленной души. На смену инженеру духа приходит наставник –мастер творческого дела – отныне дела жизни (искусства, науки, обучения, производства).

Исцеляющий творчеством препоручает путника заботам того, кто учит творить исцеляющее – с тем, чтобы впоследствии увидеть в некогда ведомом творящего исцеление.