Диагноз или метафора: метаморфозы концепции раннего детского аутизма в психиатрии и клинической психологии. Обзор

Отраслевые различия в освоении и применении профессиональной терминологии в психиатрической и патопсихологической диагностике

В профессиях, связанных со здоровьем человека, профессиональная терминология играет очень важную роль, особенно в тех случаях, когда речь идет о душевном здоровье. Использование некоторых медицинских диагнозов рассматривается как травмирующие, пугающие население факторы. Как отмечает итальянский ученый М. Запелла [9], «впечатляющий, непрерывный рост новых диагнозов «аутизм» имеет драматический социальный аспект, поскольку этот диагноз [...] в большинстве случаев влечет серьезные последствия для всей семьи: материнскую депрессию, распад семьи и развитие тяжелого стресса у родителей и стигматизирует ребенка» [9, с. 72]. В качестве альтернативы предлагаются менее определенные, описательные обозначения. Например, уже давно практически вышли из обращения такие диагностические термины, как «олигофрения», «дебильность», «имбецильность» и др. Еще более важная сторона вопроса — точность и правильность использования клинических терминов. По существу, профессиональный язык, тезаурус, обеспечивает возможность трансляции знаний среди специалистов, обмену опытом между ними. Это относится как к устному, так и к письменному дискурсу (например, в научных публикациях). При этом необходимо принять во внимание, что душевное здоровье человека является сферой интереса нескольких профессиональных отраслей: психиатрии, клинической и коррекционной психологии и коррекционной педагогики. Однако степень разработанности семиотики расстройств и терминологического аппарата в этих прикладных дисциплинах неодинакова. Например, в психиатрии этот вопрос находится под пристальным вниманием и контролем профессионального сообщества. В клинической (и особенно — в коррекционной) психологии профессиональный тезаурус разработан существенно слабее, а попытки его унификации — малочисленны. В коррекционной педагогике этот вопрос практически не обсуждается и не контролируется профессиональным сообществом. Поэтому в перечисленных немедицинских отраслях довольно широко используется медицинская терминология, но по понятной причине это делается далеко не всегда корректно.

Диагностика в медицине, как известно, представляет собой категориальное решение о наличии / отсутствии определенного заболевания или патологического состояния у субъекта. Принятие такого категориального решения связано с обнаружением основных определяющих признаков патологического состояния и выражается в определенных понятиях, которыми оперирует специалист. Эти понятия и их вербальное обозначение составляют профессиональный тезаурус. В первых описаниях болезней нередко сначала использовались описательные и метафорические эпитеты, часть которых позже приобретала статус терминов. Например, термин «аутизм» сначала был применен Э. Блейлером как метафора (от греческого αὐτός — «сам») для описательной характеристики типа мышления, погруженного в свой внутренний мир с отрывом от реальности [4], а позже стал термином, обозначающим один из негативных симптомов шизофрении. В психолингвистике роль метафор в генезисе новых категориальных понятий или трансформации значений существующих слов в метафорические изучена достаточно основательно (например, [17]). Однако узуальные правила употребления профессиональных терминов, в отличие от метафор, контролируются эксплицитно с помощью отраслевых терминологических словарей и руководств.

Если принять во внимание гипотезу лингвистического детерминизма Сепира — Уорфа, следует отметить двойственный характер взаимоотношений практического опыта диагностики и тезауруса [16]. С одной стороны, уточнение значения нового понятия зависит от фактологической и концептуальной его основы и существующего консенсуса в его интерпретации. С другой стороны, практика употребления термина у конкретного специалиста может влиять на оценку психопатологического состояния или его отдельных характеристик. Поскольку трансляция профессиональных знаний происходит преимущественно в вербализованной форме (устной или письменной), то единообразие и точность использования терминологии может влиять на качество диагностики.

Например, в психиатрии придается очень большое значение точности владения профессиональной терминологией [14]. Этому вопросу посвящен специальный раздел этой дисциплины, называемый «общая психопатология» [13]. Точность и единообразие владения терминологией достигаются в профессиональном образовании двумя способами, которые дополняют друг друга. Один — это чтение специальной литературы, где содержатся определения базовых понятий. Второй — участие в медицинских консилиумах, посвященных анализу отдельных случаев, на которых молодой специалист уточняет основные профессиональные понятия, соотнося наблюдаемые психопатологические характеристики у конкретного больного с их диагностическими описаниями у опытных коллег. Использование только письменных текстов оказывается недостаточным в связи с тем, что многие слова многозначны, а выбор значения прочитанного зависит от контекста. В устном дискурсе значительный пласт (до 50%) информации передается за счет паралингвистических и металингвистических средств: просодики (интонации, логического ударения), мимики и жестов [41]. Эти коммуникативные средства позволяют выразить то, что называют коннотациями, — эмоциональные и оценочные оттенки высказывания.

Проблема таксономии психических нарушений особенно активно обсуждается в последние 30–40 лет в связи с очередными пересмотрами международной классификации болезней (МКБ 9-го, 10-го и 11-го пересмотра) и американского руководства по диагностической статистике психических болезней (Diagnostic and Statistical Manual of Mental Disorders — DSM). Начиная с МКБ-10, в западном психиатрическом сообществе происходит постепенный отход от нозологических позиций в диагностике, которые доминировали в психиатрии на протяжении ста лет вслед за классическими работами Э. Крепелина [15]. Это безусловно отражается на терминологии, которая с каждым очередным пересмотром МКБ в той или иной степени изменяется.

Многообразие проявлений аутизма

Понятие «аутизм» используется в психиатрии в двух своих значениях: 1) для обозначения определенных черт личности, встречающихся при шизофрении, а иногда и у здоровых людей (например, при шизоидной акцентуации личности), и 2) как наименование дизонтогенетического синдрома раннего детского аутизма (РДА) [1; 3; 11; 12; 18]. Психопатологическое понятие аутизма впервые было введено швейцарским психиатром Э. Блейлером для обозначения своеобразных форм мышления, имеющих слабую связь с внешними воздействиями и социальными влияниями: «Одним из важнейших симптомов шизофрении является преобладание внутренней жизни, сопровождающееся активным уходом из внешнего мира. Более тяжелые случаи полностью сводятся к грезам, в которых как бы проходит вся жизнь больных» [4, с. 8]. Термин «аутизм» породил целое лексическое семейство, попал в различные языки и пополнил словарный запас обыденного языка [7].

Аутистические изменения личности, наблюдающиеся при шизофрении у взрослых и детей, подробно описаны в психиатрической литературе [3; 5; 6]. Это может выражаться в разнообразных проявлениях отгороженности больного от окружающего его мира людей, в эмоциональной холодности, погруженности в свой необычный, малопонятный большинству здоровых людей мир причудливых образов и идей. В большинстве случаев это сопровождается возрастающей отчужденностью, редукцией способности к эмпатии, эмоциональному резонансу [4]. В многочисленных исследованиях описаны клинические варианты ранней шизофрении у детей, при которых характерными симптомами были нарастающие симптомы эмоционального оскудения, эмоциональной холодности, утрата эмоциональных связей с близкими, т.е. процессуального аутизма [3; 30]. Первые описания своеобразных форм непроцессуального аутизма у детей было сделано советскими психиатрами Г.Е. Сухаревой в 1925 г. [31] и Т. Симсон в 1929 г. [27], терминологически обозначенные как «шизоформная психопатия». Позже аналогичные состояния были описаны австрийским врачом Г. Аспергером под названием «аутистическая психопатия» и вошли в клинический обиход под названием «синдром Аспергера». В 1943 г. Л. Каннером было описано особое состояние дисгармонии психического развития у детей, которое по ряду психопатологических характеристик было похоже на процессуальный аутизм при ранней шизофрении у детей; данное состояние было названо ранним детским аутизмом [37]. Главным отличием от шизофренического, процессуального, аутизма было отсутствие прогредиентности в психопатологической симптоматике. Вслед за Л. Каннером немало авторов описывали сходные состояния, которые встречаются у детей весьма редко (по данным В.Е. Кагана, примерно 2–5 случаев на 10000 детей [11]).

Уже в ранних описаниях отмечался полиморфизм и клиническое разнообразие проявлений дизонтогенетических синдромов раннего детского аутизма. Ядро этой группы расстройств составляют два синдрома:

1. синдром Каннера с преобладанием когнитивно-речевых и аффективных нарушений: избегание социальных контактов и прямой коммуникации, стереотипия в поведении, своеобразное недоразвитие речи с дефицитом прагматических способностей и эхолалиями, отставание в интеллектуальном развитии, страхи и высокий уровень тревоги [6; 11; 26; 37];
2. синдром Аспергера с преобладанием эмоционально-личностных нарушений, низким социальным / эмоциональным интеллектом и высоким академическим интеллектом, или аутистическая / шизоидная психопатия [31; 32; 38].

В СССР клинические исследования раннего детского аутизма (РДА) велись в рамках двух научных направлений.

1. Изучение детской шизофрении [3; 6; 30]. В рамках этого направления РДА рассматривался в нескольких аспектах: а) как вариант дизонтогении, б) как преморбидное состояние у детей с последующей манифестацией шизофренического процесса и в) как последствие (дефект) предполагаемого раннего (в возрасте 1–2 г. или ранее) эпизода шизофрении. Обобщенно это вмещается в понятие «эволютивно-процессуальное расстройство», которое предлагается отграничивать от процессуального аутизма, т.е. детской шизофрении [3; 26]. В исследованиях британских и американских ученых первой половины XX века вплоть до начала 80-х годов сохранялись похожие, но более осторожные взгляды на связь детского аутизма с ранней шизофренией [38; 40].

2. Изучение резидуально-органических дизонтогений [11; 12; 23]. С.С. Мнухиным и его коллегами в рамках клинико-физиологической классификации резидуально-органических дизонтогений была описана атоническая форма резидуально-органических психопатоподобных состояний, при которых у детей наблюдалась картина шизоформных нарушений, проявлявшихся как «[т]о беспечность, резонерство, благодушие, аспонтанность, наклонность к умственной жвачке, то своеобразные «шизоформные» картины с бледностью эмоций странными, а иногда и нелепыми поступками, недостаточным либо формальным контактом с окружающими […] тенденцией к бесполезному «рассуждательству» и фантазиям» [23, с. 9]. По мнению авторов, часть таких детей демонстрирует клиническую картину, сходную с синдромом Аспергера, и ее правомерно рассматривать как психопатоподобные шизоформные состояния органического генеза, или как «органический аутизм» [11]. Среди детей с умственной отсталостью С.С. Мнухин выделил [23], а Д.Н. Исаев подробно исследовал [10] атоническую форму олигофрении, особенностью которой было грубое нарушение психического тонуса, аспонтанность, полевое поведение, наличие разнообразных стереотипий (похлопывание руками, подпрыгивания, бег по кругу). Дифференциальная диагностика таких форм дизонтогений с синдромом Каннера бывает затруднительной [11; 12]. Во многом похожие клинические описания можно найти в западных публикациях под названием «pervasive developmental disorders» — первазивные (глубокие, общие) нарушения развития [38; 40].

Близкие взгляды представлены в материалах клинико-психологических исследований детского аутизма группой ученых под руководством В.В. Лебединского. На основе идей Г.Е. Сухаревой о типах дизонтогений и позициях Л. Каннера была разработана психологическая типология дизонтогенеза, в которой ранний детский аутизм рассматривался как дизонтогения по типу искаженного развития [20], где характерной чертой является асинхрония развития. Изучение аффективной регуляции поведения детей с РДА на основе уровневой модели выявило выраженные проявления дисгармонии разных аффективных уровней регуляции поведения [18; 25]. Авторы разделяют состояния детского аутизма на 4 вида, различающиеся степенью и качеством нарушений коммуникативно-речевого поведения. На основе этой модели создана программа дифференцированной коррекции аутизма, включая методы игровой терапии [19; 29]. В соответствии с предложенной авторами многоуровневой моделью аутизма и авторской психологической типологией предлагаются разные коррекционные подходы.

Анализ старых и новых клинических публикаций, посвященных раннему детскому аутизму, в отечественных и зарубежных изданиях свидетельствует, что за полвека ясности в вопросах природы и клинических особенностей детского аутизма почти не прибавилось. То, что представляется в текстах новым, на поверку оказывается сменой терминологии, но не новой информацией. Более того, опубликовано немало работ, где социально ориентированные тенденции приводят к смазыванию представлений о клинической сущности детского аутизма в связи с отходом от нозологических позиций, свойственных классической научной школе, в направлении описательных характеристик и эпитетов бытового уровня [9].

Классификации, терминология и смена парадигм

Приведенный выше краткий обзор исследований аутизма объясняет, почему на протяжении многих лет у клиницистов сохранялось чувство неудовлетворенности в связи с недостаточной надежностью дифференциально-диагностических критериев разграничения разных клинических форм непроцессуального и процессуального детского аутизма. Неоднозначность многих дефиниций весьма высока. Известно, что кроме регистрации психопатологических симптомов, доступных наблюдению и их формальной квалификации, в диагностике детского аутизма (как и в других психиатрических диагнозах) важную роль играет клиническая интуиция специалиста. Многие нюансы в поведении и общении детей с РДА распознаются только благодаря клиническому опыту наблюдений аналогичных случаев. Это, естественно, порождает немалый разброс в диагностических решениях, принятых разными врачами.

В процессе подготовки новых пересмотров МКБ и DSM в публикациях обсуждались разные подходы к диагностике и построению классификации [24; 35]. Последние 30 лет в западном психиатрическом сообществе происходит смена классификационной парадигмы с отходом от нозологических подходов в диагностике и с поворотом в сторону параметрических, дименсиональных подходов в таксономии психических расстройств [8; 35; 38; 40]. При нозологическом, категориальном подходе принятие диагностического решения происходит на альтернативной основе с опорой на выявленный патогномоничный синдром. Параметрический, дименсиональный подход означает, что клинические признаки психического заболевания рассматриваются как континуум симптомов разной степени выраженности. Психопатологический синдром в старом, нозологическом, понимании сменяется набором признаков, отражающих компоненты, которые могут присутствовать в полном или неполном составе. Решение принимается на основе заданного критического порогового критерия о необходимом количестве выявленных ключевых признаков. Близкие по внешним проявлениям синдромы аутизма, которые сложно однозначно дифференцировать на основе формальных признаков, были объединены в общий континуум под названием «аутистический спектр». Понятие «спектр» применительно к аутистическим нарушениям у детей впервые было использовано в работе J. Golt, R.K. Kana [34] и означало континуум синдромов, в разной степени похожих на эталонное описание, представленное Г. Каннером. Но нельзя не отметить, что применение понятия «аутистический спектр расстройств» без учета нозологической принадлежности «[п]ривело к еще большей терминологической путанице, существенному разбросу данных о его распространенности в зависимости от возраста, диагностических критериев, страны, региона» [8, с. 8].

В МКБ-11 критерии диагностики РАС определяются обязательным наличием недостатков в двух сферах:

1. устойчивые нарушения в инициировании и поддержании социальной коммуникации и взаимных социальных взаимодействий [33; 36; 39];
2. устойчивые ограниченные, повторяющиеся и негибкие модели поведения, интересов или деятельности [36].

К каждой из этих сфер приводится спецификация недостатков в виде 7 категорий способностей и навыков, которые могут быть обнаружены при диагнозе РАС в раннем детстве, но могут проявиться в полной мере только позже, когда социальные требования начинают превышать ограниченные возможности [38].

Анализ приведенных формулировок условий диагноза РАС свидетельствует, что речь идет о проявлениях функциональной слабости, недостаточности в указанных сферах, а не симптомах и синдромах. Это означает, что критерии диагностики носят функциональный, психологический, а не синдромологический характер. Критерии степени выраженности (тяжести) указанных дефицитарных сфер не приводятся, что может привести к значительному разбросу заключений, сделанных разными экспертами [14]. Формальный, параметрический подход, опирающийся на выявление списка особенных форм поведения (эхолалии, трудности коммуникации, необычные страхи, ритуалы и др.), значительно снижает надежность диагностики и может стать источником гипердиагностики, приводящей к значительному расширению круга таких детей.

Смена диагностической парадигмы создает немалые трудности даже у психиатров, не говоря уже о клинических психологах. Введение новой, малознакомой терминологии переводит ее в категорию новых метафор, слабо верифицированных в сознании. Вместо точной терминологической интерпретации включается ассоциативный ряд понятий и представлений, порой весьма далеких от изначальных авторских значений [22]. В связи с этим, например, скрининг-опросники аутизма, которые заполняются родителями или педагогами (например, CARS), не могут быть основанием для диагноза [2]. Это — инструмент раннего предположительного выявления детей группы риска, подлежащих последующему углубленному исследованию психиатра.

Как указывалось выше, специалисты немедицинских отраслей науки и практики плохо владеют медицинской терминологией, но нередко используют ее, что приводит к ряду негативных явлений. Среди них важнейшее — создание информационного шума, помех в профессиональной коммуникации, как устной, так и письменной, в научных, научно-популярных, методических и практических публикациях.

Анализ эпидемиологии детского аутизма показал, что за 50 лет применения диагноза «детский аутизм» и «ранний детский аутизм» (РДА) при клиническом нозологическом подходе эпидемиологические показатели данного диагноза как в нашей стране, так и за рубежом, почти не изменились, оставаясь в пределах 0,02–0,04% [11]. За 30 лет перехода к концепции РАС и параметрической, дименсиональной диагностике частота постановки такого диагноза возросла в 10 раз [9; 19; 21; 27; 32]. Подобная тенденция намечается и в России. Из популяционной генетики известно, что распространенность дизонтогений в популяции имеет относительно стабильный характер и не может заметно изменяться без каких-либо внешних причин чрезвычайного по силе характера. Это дает основания предполагать, что такой резкий скачок в частоте диагностики РАС может объясняться расширительной диагностикой или миграцией в РАС части расстройств, которые раньше попадали в другую диагностическую категорию. В российской практике это происходит с детьми, имеющими тяжелые формы тотального недоразвития речи (моторную или сенсорную алалию), атипичные формы умственной отсталости и некоторые формы задержки психического развития. Полезность такого смешения представляется сомнительной.

Заключение

Принципы разработки и применения профессиональной терминологии в медицине и в патопсихологии различаются. Они связаны с особенностями профессиональной деятельности. Если для врача в диагностике важна надежность распознавания образа болезни для правильного выбора лечебной тактики (т.е. минимизация индивидуальной вариативности и надежная кодификация диагностической информации), то для патопсихолога, наоборот, бóльшую важность и интерес представляют индивидуальные особенности симптоматики, психологических, психодинамических и нейропсихологических механизмов для подбора индивидуализированной тактики психологической помощи. Поэтому вполне оправданным можно считать использование метафорических психологических описаний как средства для выражения трудноуловимых многообразных индивидуальных проявлений адаптации и дезадаптации. Это представляется меньшим «злом», чем заимствование медицинской терминологии. При таких вполне понятных различиях профессионального языка важно правильно разграничить зоны ответственности и компетентности и не манипулировать медицинской терминологией, в которой компетентен только врач [28].

Литература

1. Балакирева Е.Е., Иванов М.В., Клюшник Т.П. и др. Расстройства аутистического спектра в детском возрасте: диагностика, лечение, профилактика, реабилитация: Клинические рекомендации: [Проект от 12.05.2020] / НЦПЗНМИЦ ПН им. В.П. Сербского; Российское общество психиатров. Москва, 2020. 127 с.
2. Батышева Т.Т., Коровина Н.Ю., Ахадова Л.Я. и др. Скрининговые методы раннего выявления расстройств аутистического спектра // Детская и подростковая реабилитация. 2016. № 3. С. 34—36.
3. Башина В.М. Аутизм в детстве. Москва: Медицина, 1999. 236 с. ISBN 5-225-04534-0.
4. Блейлер Е. Аутистическое мышление. Издательство: ИД Алеф-Пресс, 2018. 214 c. ISBN 9785905966101.
5. Блейлер Е. Руководство по психиатрии. Издательство: Альма-Матер, 2023 г. 656 с. ISBN 978-5-98426-167-8.
6. Вроно М.Ш. Шизофрения у детей и подростков: Особенности клиники и течения. Москва: Медицина, 1971. 128 с.
7. Гаррабе Ж. История шизофрении. Санкт-Петербург: Психоневрологический институт им. В.М. Бехтерева, 2000. 303 с.
8. Горюнова А.В., Горюнов А.В. Классификационные метаморфозы аутизма в детской психиатрии // Журнал неврологии и психиатрии им. С.С. Корсакова. 2021. Т. 121. №11. Вып. 2. С. 5–11. DOI:10.17116/jnevro20211211125.
9. Заппелла М. Аутизм: диагностическая дилемма // Журнал неврологии и психиатрии им. С.С. Корсакова. 2022. Т. 122. № 6. С. 71—76. DOI:10.17116/jnevro202212206171
10. Исаев Д.Н. Психическое недоразвитие у детей. Ленинград: Медицина, 1982. 224 с.
11. Каган В.Е. Аутизм у детей. Ленинград: Медицина, 1981. 208 с.
12. Каган В.Е. Детский аутизм и общее психическое недоразвитие // Проблемы общего психического недоразвития. Труды Ленинградского государственного педиатрического медицинского института: Т. 70. Ленинград: ЛГПМИ, 1976. С. 61—68.
13. Ковалев В.В. Семиотика и диагностика психических заболеваний у детей и подростков. Москва: Медицина, 1985. 288 с.
14. Красильников Г.Т., Косенко В.Г., Селезнев С.Б. и др. О понятиях «феномен» и «симптом» в современной психиатрии и медицинской психологии // Медицинская психология в России. 2017. Т. 9. № 3. 9 с.
15. Крепелин Е. Учебник психиатрии для врачей и студентов: [в 2 т.т: Т. 1]. Москва: ARCHIVE PUBLICA, 2022. 484 с. ISBN 978-5-519-91053-8.
16. Кронгауз М.А. Семантика. Москва: РГГУ, 2011. 399 с. ISBN 5-7281-0344-8.
17. Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живём. Москва: УРСС, 2023. ISBN 978-5-382-02047-1.
18. Лебединская К.С., Лебединский В.В. Нарушения психического развития в детском и подростковом возрасте: Учебное пособие для вузов. 9-е изд. Москва: Академический Проект, 2020. 303 с. ISBN 978-5-8291-2752-7.
19. Лебединская К.С., Никольская О.С., Баенская Е.Р. Дети с нарушениями общения: Ранний детский аутизм. Mосква: Просвещение, 1989. 95 с. ISBN 5-09-001264-4.
20. Лебединский В.В. Нарушения психического развития в детском возрасте: Учеб. пособие для студ. психол. фак. высш. учеб. заведений. Москва: Академия, 2003. 144 с. ISBN 5-7695-1033-1.
21. Макаров И.В., Автенюк А.С. Диагностика детского аутизма: ошибки и трудности // Социальная и клиническая психиатрия. 2018. Т. 28. № 3. С. 74—81.
22. Макушкин Е.В., Макаров И.В., Пашковский В.Э. Распространенность аутизма: подлинная и мнимая // Журнал неврологии и психиатрии им. С.С. Корсакова. 2019. Т. 119. № 2. С. 80—86. DOI:10.17116/jnevro201911902180.
23. Мнухин С.С. Резидуальные нервно-психические расстройства у детей // Труды Ленинградского педиатрического медицинского института. Ленинград: ЛПМИ, 1968. Т. 51. С. 5—22.
24. Мукаетова-Ладинска Е.Б., Симашкова Н.В., Мукаетова М.С. и др. Расстройство аутистического спектра у детей и взрослых: опыт рассмотрения проблемы специалистами разных стран // Журнал неврологии и психиатрии им. С.С. Корсакова. 2018. Т. 118. № 12. С. 92—99. DOI:10.17116/jnevro201811812192.
25. Никольская О.С., Баенская Е.Р., Либлинг М.М. Аутичный ребенок: пути помощи. Москва: Теревинф, 2012. 288 с. ISBN 978-5-4212-0060-4.
26. Симашкова Н.В., Макушкин Е.В. Расстройства аутистического спектра: диагностика, лечение, наблюдение: Клинические рекомендации (протокол лечения) / Российское общество психиатров. Москва, 2015. 50 с.
27. Симсон Т.П. Невропатии, психопатии и реактивные состояния младенческого возраста. Ленинград: Госмедиздат, 1929. 256 с.
28. Сорокин А.Б., Зотова М.А., Коровина Н.Ю. Скрининговые методы для выявления целевой группы «спектр аутизма» педагогами и психологами // Психологическая наука и образование. 2016. Т. 21. № 3. С. 7—15. DOI:10.17759/pse.2016210302.
29. Спиваковская А.С. Нарушения игровой деятельности. Москва: МГУ, 1990. 132 с.
30. Сухарева Г.Е. Клинические лекции по психиатрии детского возраста: [в 3 т.]: Т. 2. Москва, 1959. 406 с.
31. Сухарева Г.Е. Шизоидные психопатии в детском возрасте // Вопросы педологии и детской психоневрологии. 1925. № 2. С. 157—187.
32. Evans B. The metamorphosis of autism: A history of child development in Britain. 2017. https://doi.org/10.9760/mupoa/9781526110015.
33. Georgiou N., Spanoudis G. Developmental language disorder and autism: commonalities and differences on language // Brain Sciences. 2021. Vol. 11. № 5. Pp. 589. DOI:10.3390/brainsci11050589.
34. Golt J., Kana R.K. History of autism. In The Neuroscience of Autism (pp. 1—14). Academic Press, 2022. DOI:10.1016/ b978-0-12-816393-1.00002-6.
35. Happé, F., Frith, U. Annual Research Review: Looking back to look forward—changes in the concept of autism and implications for future research // Journal of Child Psychology and Psychiatry. 2020. Vol. 61. № 3. С. 218—232.
36. International Classification of Diseases 11th Revision — Mortality and Morbidity Statistics: 2022 release [Электронный ресурс] / World Health Organization. 2022. https://icd.who.int/browse/11/2022/mms/en (дата обращения: 16.01.2023).
37. Kanner L. Autistic disturbances of affective contact // Nervous Child. 1943. Vol. 2. Pp. 217—250.
38. Rosen N.E., Lord C., Volkmar F.R. The diagnosis of autism: From Kanner to DSM-III to DSM-5 and beyond // Journal of Autism and Developmental Disorders. 2021. Vol. 51. № 12. Pp. 4253—4270. DOI:10.1007/s10803-021-04904-1.
39. Thomas H.R., Rooney T., Cohen M., Bishop S.L., Lord C., Kim S.H. Spontaneous expressive language profiles in a clinically ascertained sample of children with autism spectrum disorder // Autism Research. 2021. Vol. 14. № 4. Pp. 720—732. DOI:10.1002/aur.2408.
40. Volkmar F.R., Reichow B., McPartland J. Classification of autism and related conditions: progress, challenges, and opportunities // Dialogues in Clinical Neuroscience. 2014. Vol. 14. № 3. С. 229—237. https://doi.org/10.31887/dcns.2012.14.3/fvolkmar.
41. Weitz Sh. Nonverbal communication: Readings with commentaries. New York: Oxford University Press, 1979. 444 p. ISBN 0-19-502448-6.

Источник: Корнев А.Н. Диагноз или метафора: метаморфозы концепции раннего детского аутизма в психиатрии и клинической психологии. Обзор // Аутизм и нарушения развития. 2023. Том 21. №4. С. 34–42. DOI: 10.17759/autdd.2023210404

Фото: СПбГПМУ