Феноменология близости

Иногда хочется представлять себе близость как точку абсолютной ценности, которую хочется зафиксировать. «Остановись, мгновение, ты прекрасно!»

Однако, все, что мы проживаем, является процессом построения этого переживания всегда вместе с кем-то, кто также проживает свой опыт. И даже если мы пользуемся одними и теми же понятиями, в двух феноменологических космических пространствах они звучат по-разному и организуют разный опыт. Феноменология близости и травмы близости всегда есть опыт Я — Ты отношений, опыт безнадежности и печали, поскольку «Ты» другого человека бесконечно и непостижимо. «Я» и «Ты» это не структуры, а процессы.

Гештальт-терапия — это практическая философия реализма. А реализм находит опору в феноменологии. Есть то, что есть. На самом деле очень трудно перестать рассказывать себе сказки.

Опыт человеческого существования есть опыт отношений. Но опыт отношений это не только опыт контакта, но также и опыт отхода, отделения. Если мы не расстаемся, то не можем и встретиться. Если нет дистанции, то нет пространства, в котором может сформироваться желание встречи.

В зоне «personality» существуют знания про отношения. Я знаю, кого я люблю, с кем хочу быть вместе. Однако опыт нередко говорит обратное: хочется побыть в одиночестве или с кем-то другим. Разрешение этого противоречия часто приводит к тому, что мы находимся вместе с теми, кого мы любим, но не тогда, когда хочется. Ценности вмешиваются и начинают регулировать процесс близости.

Невозможно говорить о близости, игнорируя феномен зависимости. Это два разных переживания и различный опыт. Но люди часто принимают зависимость за близость и наталкиваются на то, что для другого человека такая привязанность слишком интенсивна и тягостна. И тогда, когда один человек стремится восстановить свои границы, у другого возникает боль. Я хочу предпринять попытку описать некоторые параметры близости в ее полноте.

С одной стороны, близость переживается как слияние, утрата контроля, ощущение «смягчения» жизненных обстоятельств и полноты, целостности жизни в присутствии другого человека. С другой стороны, близость невозможно пережить, не имея позитивного опыта одиночества.

Феноменология одиночества это отдельная большая тема. Можно описать различные «одиночества»:

• уединение, поддерживающее переживание уникальности, дающее доступ к внутреннему миру, «пауза для себя», свободное одиночество, без боли, здоровая шизоидная составляющая одиночества;
• чувство брошенности, болезненное переживание, возникающее при нарушении свободы в отношениях, сигнал о зависимости;
• изоляция, отчаяние от бессилия проконтролировать процесс близости, нарциссическая составляющая одиночества.

В изоляции человек оказывается совсем один. Человеческие отношения как материал построения самой природы существования человека оказываются замкнутыми внутри него самого. Хуже всего то, что невозможно в этом признаться. Вроде, можно и обойтись без отношений.

Когда два человека говорят об одиночестве, стоит уточнить: ты нуждаешься в уединении? Чувствуешь себя в изоляции? Переживаешь, что тебя бросили? Еще одна грань понимания близости — это различная феноменология любви или различные «аккорды» любви.

В группах я слушала размышления Даниила Хломова о разных родах любви, и в этой статье мне представляется важным сказать об этом. В работах ранних религиозных философов, в частности, у Бердяева, описаны два рода любви: любовь-восхищение и любовь-жалость, жаление. В одной из наших групп я услышала про третий род любви, про любовь-нежность. Т.о. шизоидная составляющая любви — нежность, невротическая — жалость и нарциссическая — восхищение.

С восхищением встретиться приятно, но постоянно сталкиваться с ним тяжело, возникает переживание изоляции, полного одиночества, даже отчаяния. Постоянное восхищение не приводит к близости. Оно приводит к близости желаемому образу. Восхищение — это влюбленность в образ, а образ, как известно, счастливым быть не может. Романтически влюбленный юноша часами смотрит на больную девушку, с восторгом наблюдает, как черты ее лица становятся все более и более утонченными и как душа ее просвечивает сквозь бледную кожу, но вызвать врача или просто покормить ее ему не приходит в голову. Восхищение, с которым сталкивается психотерапевт (тем чаще, чем он более известен в сообществе), воспринимается им скорее как агрессия. А заявления типа «Надо же, а Вы оказывается живой!» вызывают отчаяние.

Человек нуждается в жалости. Я часто задаю своим клиентам вопрос: есть ли на свете кто-то, кто может спросить: «Как тебе живется?» И пожалеть, и погладить, и поинтересоваться, что на душе, и просто побыть рядом?

Часто путают жалость-жаление и жалость унижающую, отбрасывающую. «Нам ваша жалость не нужна, обойдемся!» Но нет, похоже, не можем мы обойтись без жалости. Когда потребность в жалости выглядит слишком выпукло, это вызывает раздражение. Однако, эта часть, сбалансированная с другими аккордами любви, образует мелодию, необходимую для переживания близости. Без жаления близость просто не наступает. Жаление это нарушение границ в сторону сближения.

Любовь-нежность означает бережное отношение к человеку как к ценности, признание его хрупкости и уникальности. Я как бы немного на расстоянии, замедляюсь, становлюсь чувствительной, но не нарушаю границ, присутствую, но не съедаю. Нежность всегда трогательное переживание и немного печальное. Я никогда не пойму до конца того, кого люблю, и при этом понимаю, что мы оба смертны: «Ты» недостижимо. Мелодия любви образуется при сочетании этих аккордов, иначе вся жизнь пройдет как бы на одной ноте. И что означают слова «Я люблю тебя»? Два человека могут оказаться в разных точках этого процесса.

Есть еще один параметр, важный для понимания феноменологии близости. Это верность — предательство. Когда мы говорим о близости, само слово как бы заставляет зафиксировать одну единственную ценность навеки. У каждого есть потребность быть единственным. И в то же время у нас много разных ценностей. Человек, у которого больше одной ценности, — предатель по определению. Двое детей, семья и работа, жена и мама. Это еще не самые страшные примеры, как вы понимаете.

Есть не только фигура, но и фон, жизненный контекст. Смысл происходящего образуется отношениями «фигура — фон». Есть непосредственное переживание «здесь и теперь», но также есть многолетние отношения, которые «ждут» нас и в которые хочется вернуться, вернуться, чтобы предать их вновь.

Предать можно только по-настоящему близкого человека, постороннего предать невозможно. А своих близких мы оставляем с некоторым чувством вины. Близость возможна только в том случае, если есть право на свободу действовать в своих интересах. Если видеть фигуру без фона, очень легко попасть в зависимость. Переживание присутствия другого человека как одной единственной ценности превращает близость в зависимость.

Человеческая свобода, как писал Ролло Мэй, расположена в паузе между стимулом и реакцией. Поэтому в работе с зависимостями важно восстановление свободы клиента. Это означает восстановление возможности взять паузу и рассмотреть контекст собственной жизни более широко, чем «здесь и теперь» под влиянием сильных эмоций.

Другая сторона свободы — это компетентность, способность не фиксироваться на беспомощности при фрустрации ценности. У нас есть не только ранения, но и шрамы. Говорят, что хороший психотерапевт работает шрамами. Не ранами, а шрамами. Ранами работать невозможно. Но шрам обладает одной особенностью: рана затягивается соединительной тканью, однако, кожа вокруг шрама обладает повышенной чувствительностью.

Наша компетентность — это наши шрамы, наша свобода. Есть широта контекста, длительность отношений, опыт переживания неудач. Это путь к уважению к себе. И снова, один человек говорит: «Ты очень важен для меня, но мне много всего интересно», а другой ему в ответ: «А для меня весь мир — это ты». Слово «предательство» нагружено очень сильным негативом, а верность почитается. Но развитие без предательства невозможно. Даже для того, чтобы начать новое действие, нужно прекратить предыдущее, встать на путь предательства. Чтобы расти, нам неизбежно приходится что-то терять, от чего-то отказываться. Без предательства контакта невозможен свободный выбор этого контакта. Я не могу любить, если у меня нет права не любить. Близость предполагает постоянный риск отделения. О верности обычно говорят тогда, когда хочется предать. Когда много лжи, говорят о важности говорить правду.

Когда совсем плохо, вывешивают плакаты о любви. Существует свобода «от» и свобода «для», описанные в экзистенциальной традиции. Мы бежим от свободы, чтобы спрятаться в отношениях, или мы обретаем свободу, чтобы пережить отношения как выбранные, а не вынужденные. И снова — близость и зависимость. Близость предполагает, что два человека могут обойтись друг без друга, но вместе им хорошо. Зависимость же означает массу причин невозможности отойти друг от друга.

Поэтому в зависимости всегда много злости, напряжения, вины, невыносимости, однако есть иллюзия защищенности. А в близости много риска, одиночества, ужаса, предательства и стыда, которые совсем не хочется называть близостью.

Если мы хотим прожить опыт, у него всегда есть оборотная сторона. Это цена проживания. Я иногда провожу в группах упражнение про множество «правд». Не бывает одной правды на все случаи и на все времена. Люди мучают себя ложной необходимостью выбора: или одно, или другое. Выбор вообще невозможно сделать без того, чтобы он был ложным. Выбор можно только признать.

Целостность человека определяется его способностью выносить свою дезинтегрированность, множественность ценностей, нередко противоречащих друг другу. И при этом оставаться собой, каждый раз находя в себе силы быть «капитаном своего корабля». Гештальт-подход нравится мне, в частности, словом «и» в противоположность «или». И это правда, и это тоже правда.

Существует, конечно, «пионерская правда» Павлика Морозова, но кому она нужна, когда все ясно, но жить в этой ясности невозможно. Когда правда оказывается важнее отношений.

Правда содержится в мотивации. Сложность в том, что невозможно зафиксировать свою мотивацию. Многовековые усилия человечества подчинить желания морали пока ни к чему не привели.

Жена спрашивает у мужа: ты мне изменил? А он отвечает ей: нет. Это правда, независимо от фактов. Правда в том, что этот мужчина на данный момент хочет сохранить отношения с этой женщиной и уберечь ее от ненужной боли. В этом больше правды, нежели в подробном рассказе, как все было. А если ответ: да, изменил, а по факту был верен, то правда в том, что злится настолько, что готов пойти на риск разрушения отношений. Важно понимать, каким регуляторным механизмом пользуется человек, устанавливая отношения. Мы впервые обнаруживаем себя в мире, наталкиваясь на некоторые обстоятельства, приятные и неприятные, которые можно условно обозначить как «не Я». Это переживание границы.

Граница одновременно останавливает и служит опорой. Граница соединяет и разделяет. Человек становится человеком только в опыте отношений с другими людьми. Дети, воспитанные животными, усваивают другие программы. Всем нам необходим Свидетель нашей жизни, благодаря присутствию которого, мы распознаем себя. Я существую, поскольку существуешь Ты.

Если маленький ребенок бежит куда-то сломя голову, а взрослый ловит его, то ребенок одновременно злится и радуется, что его поймали. Он не один. Убедиться в существовании реальности просто: надо разбежаться и удариться головой о стену. Другие люди нас спасают от этого опыта, удерживают, приглядывают.

Можно, конечно, в одиночку осваивать все границы. Например, заплыть далеко в море, убедиться, что силы кончились, и пойти на дно. Или долго находиться в изоляции, пока всякий бред в голову не полезет. Терапевт, работая на границе контакта, выступает как бы оживленной стенкой, смягченным представлением о расстояниях. Клиент сталкивается с этими стенками и опирается на них, обнаруживая «человеческую ситуацию».

Исследование и освоение границ человеческой ситуации происходит через различные механизмы. Первый из них — это слияние, где человек определяет себя как представителя семьи, народа, группы. Регуляторным механизмом отношений в данном случае является страх. В психотерапии такие долго не удерживаются, большинство как-то обнаруживает себя. Затем возникает желание зависнуть в регрессивной зависимости, надеяться, что кто-то за меня будет исследовать границы. А если я что-то делаю неправильно, всегда можно с хитрым видом уйти в чувство вины. Чувство вины — это хорошая возможность «слинять» из отношений в детскую позицию с огорченным лицом. «Простите дурака!» Тот, кто при этом является обвинителем, вначале доволен своей властью, но затем убеждается, что на нем ответственность за все. Вина цементирует зависимость. Виноватый ни за что не отвечает. Вина предполагает, что где-то, в другом месте, есть Правота. Правота означает власть, авторитет, компетентность и, следовательно, ответственность за отношения.

Чувство вины уменьшает доверие человека к себе и «отгоняет» его от самого себя. Вина обращает к уровню отношений, которые регулируются моралью и властью, фиксируя пограничное расщепление. Люди делятся при этом на хороших и плохих, правых и виноватых, авторитетных и беспомощных.

При этом зависимый человек склонен к давлению и имеет массу жестких ожиданий к тому, чтобы «агент», на которого возложена ответственность, был постоянным в своих характеристиках и проявлениях. Иногда последний начинает жалеть, что он не «бутылка». Зависимость означает привязанность к собственным ценностям до отвращения. Думаю, понятно, что все это не имеет никакого отношения к переживанию близости.

У детей зависимость это здоровый феномен. У взрослых же зависимость тормозит переживания, без которых жизнь «теряет цвет». Это переживания своей индивидуальности, уникальности, свободы оставаться и уходить, любить то, что нравится, и не любить то, что не нравится, и даже право не любить то, что любишь. Если человек обязан любить — это уже зависимость.

Близость — это переживание более высокого порядка. Близость — это установление отношений на дистанции, удобной для обоих партнеров, и она же есть опыт исследования этой дистанции.

Регуляторным механизмом установления отношений близости является стыд, а точнее, работа стыда.

Стоит различать интроецированный родительский стыд, социальный стыд и стыд как регулятор своей аутентичности (мои размышления по поводу аутентичности и стыда написаны в статье, посвященной клиническому подходу в гештальт-терапии, опубликованной в сборнике Гештальт-2005).

Мы можем интроецировать чувства своих родителей, которые они не сумели прожить сами и передали их нам как бы в наследство. Это может быть стыд социального происхождения, нехватки образования, стыд национальности и т.д. Это не наши чувства, это проблемы родителей, но они могут сопровождать нас всю жизнь и побуждать испытывать токсический стыд. Это стыд, с которым мы изначально приходим в жизнь. Приблизительно в 3 года формируется социальный стыд как стыд содеянного, несовместимого с требованиями общества и его моралью.

Значительно позже, скорее уже в подростковом возрасте, начинает возникать стыд как регулятор аутентичности. Естественное для подростка пограничное расщепление при диффузии идентичности постепенно сменяется ориентацией на целостное переживание себя, открытие своей уникальности и ценности своей собственной позиции. Это происходит за счет смещения движущих сил развития личности извне вовнутрь, формируя свободу и ответственность как основу аутентичности. Это долгий процесс и у некоторых он может продолжаться всю жизнь.

Качество прохождения человеком подросткового кризиса есть качество его человеческого Я. И, соответственно, это качество восприятия им Ты как опыта границы, обеспечивающей близость и регулируемой стыдом.

Стыд как регулятор аутентичности ориентирует нас на свою собственную чувствительность, в противоположность давлению среды и ситуации. Подростковый возраст сталкивает нас с вызовом большого количества возможностей жизни. Кризис среднего возраста, напротив, заставляет признавать свои ограничения.

Оба эти кризиса связаны с фрустрацией переживания человеком своего Я и. соответственно, со стыдом как регулятором аутентичности.

Переживание стыда возникает, когда Я оказывается поврежденным, как реакция на неравенство себе. Я восстанавливается через работу стыда, через признание себя и реальных обстоятельств своей жизни в присутствии значимого другого, значимого Ты. Работа стыда регулирует качество присутствия человека в его жизни. Переживание близости и переживание реальности своего существования очень сильно связаны. Близость невозможна в отсутствие Я, а в зависимости Я исчезает.

Часто путают близость и физическое приближение. Отсутствие близости многие пытаются заместить сексуальностью. Сексуальность, однако, являясь одним из языков любви, по факту может оказаться просто разрядкой напряжения при голодной потребности в близости у одного человека и приятной игрой для другого.

Близость, как ни парадоксально, нередко приводит к не физическому приближению, а к отдалению. Может возникнуть путаница отдаления с обесцениванием, поскольку обесценивание есть механизм совладания со страхом близости. Там, где есть ценность, всегда потенциально находится боль. Желание избежать боли приводит к избеганию близости. Попытка избежать боли в отношениях зависимости приводит к потере самоуважения. У всего есть цена.

Можно ли вступить в отношения близости с позиции ребенка? Бедная девочка ищет папу и ждет его на краю дороги: Ребенок имеет право на любовь изначально. Это право иметь что-то без работы хочется сохранить подольше, говорить детским голосом, жаловаться, болеть. Выглядит мило, но раздражает, вызывая скорее чувство неловкости, чем переживание близости. Жить означает «работать собой». Если человек плохо выполняет эту свою работу, ему становится стыдно.

Попытка остаться ребенком в отношениях есть борьба за власть в этих отношениях, стремление получить близость через зависимость. В зависимости тонет все. Это очень сильная потребность в слиянии и готовность сохранять его любой ценой: жертвовать нежностью, присутствием, уникальностью, самоуважением.

Власть и близость? Если очень много энергии потрачено на борьбу за власть в отношениях, на близость уже не остается ресурсов. Энергия жизни имеет свои статьи расходов. Это победа без любви, результат, который может стать надгробной плитой над могилой отношений.

Близость это творчество. Это процесс, который каждый раз надо простраивать заново, от ошибки к ошибке, день за днем. Хотел, чтобы пожалели, а получил уважительную нежность к своей печали или наткнулся на восхищение. Хотел близости, но уцепился слишком сильно и встретился с раздражением. И так далее. Одна «невстреча» за другой. Что же делать? Падать, вставать, чувствуя себя совсем одиноко, и снова идти.

Близость — это процесс, который нельзя проконтролировать, сделать должным, подчинить морали. И на помощь позвать некого. Близость случается или нет. Или она возможна, но не сейчас. И нечего злиться на метеорологов, предсказавших погоду неправильно. Похоже, придется выбираться «своей колеей».

Источник: https://aprojected.ru/articles