Рисунок в психотерапевтической помощи ребенку: случаи из практики

Я вижу, как рисунки во многих случаях помогают ребенку или взрослому выразить свои психологические проблемы, прожить их и справиться с ними. Поэтому я использую рисунки с моими клиентами. И знаю, что многие психологи делают так же. Я делюсь рисунками и своими комментариями к ним, чтобы мы могли оттачивать свою технику терапевтической работы с рисунком подобно музыкантам, желающим научиться свободно играть музыку (метафора Д. В. Винникотта).

В конце дошкольного возраста дети уже способны выразительно изображать свои переживания в рисунке. Особенно это касается таких сильных чувств, как страх. В то время как позитивное состояние может изображаться более типичными средствами (цветы, солнце, улыбки). В этой связи уместно вспомнить строчки Л. Толстого о разнице счастливых и несчастливых семей.

Вот рисунок мальчика 6,5 лет, нарисовавшего свой страх:

Ночь в лесу, в центре — ворота. Они скрипят, и от этого страшно. Потом из них выскочит бешеный конь и понесется по лесу.

При обсуждении рисунка выяснилось, что он основан на реальных событиях: мальчика в деревне напугала выбежавшая из ворот лошадь. Добавленные ночь и лес, ворота выше деревьев — это символы, передающие силу страха и чувства бессилия и одиночества перед его лицом. Цвет, способ рисования и перспектива изображения очень хорошо помогают почувствовать эмоции ребенка, смотрящего на эти ворота и ожидающего неизбежного, — идентифицироваться с ним, поставить себя на его место.

На следующем рисунке семилетняя девочка изобразила свой страх темноты:

Я выхожу из своей комнаты, чтобы пойти в туалет. В центре — дверь в комнату мамы.

На этом рисунке двери в туалет не видно — она где-то за углом в левой части. Это передает внутреннее ощущение бесконечного пути в темноте, который нужно пройти до цели ребенку, испытывающему страх. Перспектива изображения и отсутствие других деталей в рисунке помогает вслед за ребенком почувствовать, что мама в своей комнате — это ресурс, помощь, но дверь закрыта и находится далеко. То есть надежда на помощь близкого взрослого есть, но страх включает в себя и то, что эта помощь может оказаться недоступной.

Продолжая тему изображения детьми своих страхов, посмотрим на рисунок 7-летнего мальчика:

Я защищаюсь от монстров из темноты, показывая им «стоп». После этого они пропадут.

Помимо художественной выразительности (способ рисования руки разрушает границу между изображением и реальностью) этот рисунок заключает в себе еще нечто важное: ребенок изображает не только объекты страха (темнота и производные от нее монстры), но и символический защитный жест, который он использует, чтобы справляться со своим страхом и контролировать ситуацию.

А вот рисунок еще одного мальчика того же возраста:

Трое бандитов (с планом банка, с железной пилой и с гранатой) собираются ночью ограбить банк. Светит луна. Когда они совершат ограбление, я убью их, и банк будет радоваться.

У этого мальчика есть маленький брат почти 3-х лет. В рисунке отражается его амбивалентное отношение к брату (грабителю), забравшему у него любовь матери (она — банк) — то есть ограбившему его. Агрессивные импульсы к брату мальчик выражает через фантазию об убийстве грабителя и воссоединении с матерью (банк будет радоваться).

И завершить эту серию рисунков хочется вот этим изображением:

Я кричу, а вокруг инопланетяне.

Его нарисовала 7-летняя девочка предположительно с расстройством аутистического спектра, склонная к соскальзыванию в собственные фантазии и испытывающая закономерные трудности в общении с другими людьми. В этом смысле можно поразмышлять: не являются ли «инопланетяне» метафорой не внеземных существ, а окружающих ее людей, которые видятся ей «иными» по сравнению с ней самой?

Иногда ребенок своим первым выбором игрушки или первым рисунком сразу дает нам понять, какая тема его волнует на самом деле, каким образом он хотел бы использовать психологическую помощь и психолога как источник этой помощи.

Девочка 3 лет и 8 месяцев с низкорослостью (карликовостью) активно избегает общения с другими детьми своего возраста, предпочитает играть со взрослыми и самостоятельно. Ее интеллектуальное развитие несколько опережает возрастную норму, и поэтому взрослым с педагогической точки зрения кажется, что ей просто неинтересно со сверстниками.

Однако, когда я предложил ей набор игрушек (фигурки диких и домашних животных), она тут же выбрала жирафа и играла преимущественно с ним, комментируя: «Он самый большой, у него большие ноги, длинная шея». Я разделил с ней ее чувства, сказав: «Да, ты играешь жирафом, он самый высокий зверь», и это установило между нами доверие и вызвало ее интерес. Она поинтересовалась, как зовут меня и другую девочку, которую я тоже пригласил в нашу игру.

Ее рисунок жирафа, сделанный после этого по просьбе педагога, воплощает то же желание...

Жираф. Линии контура желтого цвета, пятнышки — коричневого. Рисунок обработан, чтобы сделать линии контрастнее.

Следует психологу ли делать интерпретацию рисунка своему клиенту? Юнгианский аналитик Джон Аллан рекомендует воздерживаться от этого (в своей книге «Ландшафт детской души»). Д. В. Винникотт не так категоричен: его золотое правило — не делать интерпретацию слишком рано и всегда отказываться от нее, если ребенок или взрослый не принимают ее. Это не означает, что сделанная интерпретация неверна, но она точно сделана не в то время или не теми словами, которые нужны конкретному клиенту.

Я проиллюстрирую пример неудачной и удачной интерпретации фрагментом из моей работы с 5-летним мальчиком. Примерно в середине нашей с ним сессии (это была очередная консультация, и доверительный контакт уже прочно закрепился) во время «игры в каракули» он нарисовал каракулю и...

Бак с водой и смерчем внутри. Сверху плотная крышка. Справа трубка и кран, из которого очищенная фильтром вода может литься в кружку. Крышку снимают, когда фильтр портится и его нужно починить.

...сам дорисовал ее, отвергнув мой вариант. Он уже рисовал несколько похожих баков на других наших встречах, поэтому я уделил этому повторяющемуся образу особое внимание. Я уже догадался, что бак обозначает его самого, и, учитывая символизм рисунка, возраст мальчика и некоторые другие признаки амбивалентных чувств к отцу, предложил первую интерпретацию — неудачную. Я сказал ему, что этот кран и текущая из него вода похожи на то, что есть у мальчиков и пап, то, чем писают. Он отреагировал вопросом «Что?», и я повторил ему свои слова. Он смутился и сказал: «Нет, это такой бак с водой».

Сам я не отказался от этой версии интерпретации, но немедленно отозвал ее. Думаю, ее время еще не пришло. Но у меня была и вторая версия интерпретации этого рисунка, связанная с крышкой бака (голова) и починкой. Я сказал: «Похоже, у тебя есть надежда, что я тоже смогу починить тебя, как чинят испортившийся фильтр в баке». Эта интерпретация попала в цель, потому что он внимательно посмотрел на рисунок, улыбнулся и сказал: «Это хорошая идея». На этой сессии мальчик сделал шаг вперед в использовании меня как ресурса для помощи самому себе, как своего субъективного объекта.