О бесценном «трудном взрослении»

Нынешняя душевная инфантилизация (ювенилизация) множества внушаемых, несамобытных, обычно здоровых людей (сорокалетних «мальчиков» и «девочек») очевидна. Она происходит, думаю, прежде всего, от вездесущей (и в театрах, кино, литературе) нигилистической постмодернистской концептуальности. Последняя есть несовершенная душевная защита от, прежде всего, охваченности этих людей цифровой жизнью, необходимой для выживания человечества. Цифра, только цифра, мало способна выражать собою одухотворённую классическую художественную культуру, земную доброту, человечность, углублённо-нравственные переживания. Если эти люди нуждаются в психотерапевтической помощи, то и она здесь нередко проникнута элементами постмодернизма [6].

Однако исследователи полагают, что уже постепенно крикливо-уродливо-иронический постмодернизм сменяется в мире другой, гуманистической концептуальностью, более человечной, более совершенной, — метамодернизмом (одухотворённо-романтическое чувство природы, искусства, тонких движений души). Из этой концептуальности происходит и иная, более человечная, психотерапия эпохи метамодернизма («эко-арт-терапия») [5]. Конечно, это тоже сугубо психологическая (не клинически-классическая) психотерапия.

Постмодернистское трудное взросление мало свойственно самобытным людям с характерологическими нравственными переживаниями, с болезненными страданиями по поводу своей душевной слабости, неполноценности в общении с другими людьми (болезненной дефензивностью). Как и в давние времена, мучающиеся дефензивы сегодня зависят не столько от общественных веяний, сколько от устройства собственной патологической природы [2, с. 392]. Природы, подспудно нередко побуждающей их к стихийному самолечению. Здесь «трудное взросление» — совсем другого рода.

В своей врачебной молодости (40–50 лет назад) помогал, в том числе, и особенным дефензивным (психастеноподобным) высоконравственным шизоидным молодым людям (шизоидное расстройство личности — МКБ- 10) [3, с. 222–264]. Это были студенты и уже молодые учёные — математики, программисты. Особенные, творческие, шизоиды. Некоторые из них оказались высокоодарёнными в своей науке. Смартфон сейчас открывает мне их яркие открытия. Мало что смыслю в этих открытиях. Кажется, лишь чувствую в этом нечто беспредельно-вселенское. Но случается иногда нескромно-невольно подумывать о том, что, может быть, в чём-то, как-то тоже причастен к этому.

Помогал им в духе нашего психотерапевтического метода «Терапия творческим самовыражением» [2, с. 437–467] индивидуально (без психотерапевтической группы) в кафедральной психотерапевтической амбулатории [2, с. 5]. Из лекарств — только малые дозы диазепама (седуксена) по обстоятельствам.

Им не было в ту пору более тридцати. Своим поведением, страданиями они серьёзно тревожили и себя самих, и родителей. Вот обобщённые жалобы: не может научиться ходить на лыжах, не падая, не может кататься на двухколёсном велосипеде и всякая другая практическая беспомощность; мучается, рыдал ночью, что не мог ещё на школьной физкультуре прыгнуть так далеко, как одноклассники. Ужасно рассеянный, нерешительный, посмешище для сверстников, ранимый, уязвимый, замкнутый. Не болен ли серьёзно душевно? Слишком глубоко уходит в себя. Не выносит малейшей несвободы, даже от близких, сам плачет по этой причине. Влюблён романтически не столько в свою девушку, сколько в её маму за то, что она её так чудесно воспитала. Не может даже прогнать из кухни таракана, потому что он уж очень красив. Никому не может отказать, сказать «нет». Чересчур уж целомудренный, а ведь уже не мальчик. Я труслив, как заяц, только за компьютером — смелый волк. Слабак, никак не могу свою жалкую робость преодолеть. Коллега огорчён своими неприятностями, а я слушаю его и, сочувствуя, неустанно позорно плачу. Хочу быть и самим собою, и в то же время самым обычным человеком, всё вместе. В душе у меня злость, раздражение к обидчикам, но без малейшего агрессивного поползновения. Тяжёлое чувство взаимонепонимания с людьми. Даже с сослуживцами, которые считают меня «гением». Даже присутствие дома моих близких любимых людей, в соседней комнате, временами тяготит, хочется не чувствовать их, уходить в свой спасительный мир математики. Родители жаловались: нельзя быть буквально для всех таким обострённо, бездумно нравственным — товарищ его переживает развод своей сестры с мужем, сын где-то сидит с ним, успокаивает всю ночь, а нам только сообщил, что вернётся домой утром, у отца же от этого сердечные приступы.

Это были и в ту пору благородные, милые чистой, хотя и сложной своей добротой, практической житейской детской беспомощностью, отрешённые, стесняющиеся молодые люди, нередко тревожно подозревающие у себя душевное заболевание, склонные к сложным философским суждениям, самобытно рассказывающие о своих тягостных противоречивых житейских переживаниях, о нелёгкой жизни в своих двух мирах. В трудном, порою мучительном для них мире житейском, обычном — и светлом, празднично-одухотворённом «математическом» мире научных размышлений-переживаний. Со временем, когда в научном мире они стали более или менее известными, узнал из их писем и писем их родителей, что мне удалось некоторым из них серьёзно помочь в жизни в течение тех нескольких годов, что мы встречались.

Как именно помогал им?

Не так давно мне передали, как про меня сказала старший научный сотрудник, психиатр-психофармакотерапевт, с которой не знаком: «Это тот, кто заставляет своих пациентов изучать психиатрию?» В этом есть что-то живое. Если не соль помощи, то, может быть, перец. В самом деле, уверенно сообщив после первой подробной беседы, что душевной болезни не вижу, предлагал почитать «Клинику психопатий» Ганнушкина, некоторые свои работы и поискать себя среди характеров. Возникал у них живой интерес, даже тяготение к тщательному изучению характеров с увлечённым созданием собственных характерологических гипотез, концепций в «математическом» духе. Мироощущение их быстро выяснялось как идеалистическое с ясным чувством изначальности (первичности) духа по отношению к материи. Этот Дух нередко чувствовался-понимался как Вселенская Гармония-Красота, поле их научной работы, составлявшей смысл их жизни. Это поле — бездна космических загадок и, в то же время, глубинного изначально нравственного переживания. У некоторых из этих молодых людей в ту пору было отчётливое непсихотическое чувство, что Гармония-Бездна как бы посылается им для исследования (провидение, промысел). Сколько могу судить, Гармонию-Красоту в цифру не уложишь.

Говорили они, что да, это не болезнь у них, а нечто вроде близорукости, имеющей свой Смысл. Что изучение характерологии, наши беседы помогают им чувствовать, понимать и принимать себя такими, какие они есть. Принимать свою судьбу, которая, в сущности, и есть твой характер. Уже не так хотелось быть и в обыкновенной жизни «нормальным, как все». Понятнее становилось, почему Лермонтова, Тютчева принимаю целиком, всей душой, а многих других поэтов, живописцев не принимаю вовсе или лишь местами. Второй (житейский) мир уже так остро не ранил, не угнетал, хотя ещё годы время от времени хотелось поплакаться в психотерапевтическую жилетку от переживаний в рабочем общении с не понимающими тебя коллегами и начальниками. Рисовались сложные схемы отношений с начальниками, коллегами, подчинёнными: кто порядочный, кто не совсем. И символические характеры каждого. Свои обиды, претензии тоже символически изображались. Это помогало через характерологическое понимание меньше злиться, добреть к людям. Находили уже и хорошее в плохом.

Вместе мы изучали некоторые подробности характеров, разных характерологических мироощущений. Подробности чувства-осмысления изначального (первичного) Духа людьми одной природы и подробности чувства-осмысления изначальной (первичной) Материи другими людьми. Обусловленные этими и ещё другими мироощущениями, различными характерами особенности творчества писателей, художников, композиторов, учёных. Дабы, благодаря всему этому, более чувствовать себя собою и жить собою поболее во имя Добра.

Поначалу эти молодые люди находили себя в «психастениках», «астениках» и, наконец, приходили к себе как к психастеноподобным шизоидам, утверждаясь в особой своей характерологической предрасположенности к своей специальности. Термины «психопатия», «расстройство личности» не смущали их. Сами они отмечали, что человечество не состоялось бы, если бы не было в нём тут и там лёгкой и нелёгкой творческой патологии, если бы существовала одна здоровая нормальность. Если бы была единая шкала ценностей. Пусть я сердито, угрюмо здороваюсь от острой своей застенчивости, зато во мне необычно здорово другое, исследовательское. Без застенчивости, нелюдимости не было бы моей «силы слабости». Всё так и должно быть. Вселенской Гармонии нужны все характеры, а также необходимы Добро и Зло, Бог и Дьявол. Чувствую эту Гармонию-Красоту-Добро, живу в ней. Как системный программист, одним лишь духовным чутьём нахожу подводные камни, нарушающие внутреннюю изначальную Красоту программы. Всё это также их обобщённые замечания.

Да, наступают и внутренние спады настроения (это мои психопатические фазы, по Ганнушкину), и душевные характерологические реакции на трудности отношений с людьми (мои обиды, самообвинения), но я сам лечусь в фазе или реакции чтением своих глубоких размышляющих писателей. Или ухожу в мир математики, где существует Высшая Красота, от людей никак не зависящая.

Отношения к лекарствам чаще здесь неприязненное, с желанием самому справиться со своими трудностями. Да, напряжённо-плохо, когда не работается, но и Пушкин мучился, когда не писал.

Подчеркну-повторю в заключение, что научно-творческую силу свою наши молодые люди сами никогда не преуменьшали. Помощь психотерапевта здесь состоит, прежде всего, в том, чтобы дружески донести до них в процессе психотерапевтического преподавания элементов классической психиатрии, в беседах о терапии творчеством и в самих приёмах творческого самовыражения — донести, что без «житейской слабости» не было бы и их особенной творческой силы. Генетически была бы она невозможна — по законам мироустройства. Всё здесь взаимосвязано, взаимообусловлено, неотделимо одно от другого. Это — «сила слабости», фейхтвангеровская «мудрость чудака», духовная глубина «житейского неумехи». Для каждого своё, и всё необходимо Человечеству, Космосу. Добро (созидание, творчество) и Зло (разрушение, агрессия) всегда существуют вместе. В борьбе. Остаётся принять свою судьбу, посильно совершенствоваться в своих отношениях с людьми в сторону Добра. Погружаясь в смысловые тонкости характерологии, некоторые из них (и без моих пояснений) проникались тем, что без дефензивной слабости не может быть их силы. Даже называли это своеобразной гармонией. Становились более уверенными в себе в житейском мире, решительнее говорили «нет». И это способствовало их творчеству.

Однако близкая долгая жизнь с таким одарённым человеком всё-таки требует, особенно от его любимой женщины, подвига — служения ему, его таланту [1, с. 453-456]. Это, впрочем, может быть подлинным подвигом одновременно и для человечества.

Перед такого рода «трудным взрослением», нередко талантливым, надо бы склонить голову. Здесь не уместны способные повредить делу «схематически-логические», формально-отстранённые отношения психотерапевта с пациентом. Уместен человечный, тёплый клиницизм. Уместна клиническая классическая психотерапия [1; 2], происходящая не из концепции, а из особенностей клиники, характера. Не помешать бы творческому развитию и ошибочной гипердиагностикой с назначением «тяжёлых» препаратов, наставительными советами жить правильно, разумно, практично, «как все живут». Тут важно естественно-тепло помочь особой сложной природе души развиваться по-своему, во имя Добра людям, обществу. По возможности следует приобщить к этому близких трудного характером, самобытного, страдающего от житейской беспомощности человека. И если психотерапевтически советовать ему, по возможности, побольше заботиться о переживающих о нём близких, то и это важно делать в духе дружеского печального пожелания.

Литература

1. Бурно М.Е. Клиническая психотерапия. Изд. 2-е, доп. и перераб. — М.: Академический Проект; Деловая книга, 2006. — 800 с.
2. Бурно М.Е. Терапия творческим самовыражением (отечественный клинический психотерапевтический метод). — 4-е изд.; испр. и доп. — М.: Академический Проект, Альма Матер, 2012. — 487 с.
3. Бурно М.Е. Терапия творчеством и алкоголизм. О предупреждении и лечении алкоголизма творческими занятиями, исходя из особенностей характера. Практическое руководство. — М.: Институт консультирования и системных решений. Общероссийская профессиональная психотерапевтическая лига, 2016. — 632 с.
4. Бурно М.Е. О характерах людей (Психотерапевтическая книга). — Изд.7-е, испр. и доп. — М.: Институт консультирования и системных решений, Общероссийская профессиональная психотерапевтическая лига, 2019. — 592 с.
5. Дворникова Александра. Эко-арт-терапия как психотерапия эпохи метамодернизма // Исцеляющее Искусство. — 2021, №1. — С. 4–22.
6. Левковская Ольга. Трудное взросление в эпоху постмодерна. Помощь через творческое самовыражение // Исцеляющее Искусство. — 2021, №1. — С. 29–45.