Психологический механизм отчуждения ребенка от родителя. Как это работает?

Ребенок в результате конфликта родителей отказывается общаться с одним из них, сославшись на нежелание видеть его, и аргументирует это своим негативным отношением. Ситуация нередко встречается при высококонфликтных разводах. В американской традиции это называется PAS (Parental Alienational Syndrom), в отечественной практике разделяют феномен по этиологии причин. Одна из них — это индуцирование ребенка одним из родителей. Другая — конфликт лояльностей, переживаемый ребенком в результате индуцирования, собственной переработки конфликта либо сочетания первого и второго.

Я хочу предложить рассмотреть психологический механизм, лежащий в основе индуцированного отказа. Делюсь своими наблюдениями и выводами психолога-практика, который сопровождает конфликтные бракоразводные процессы в интересах детей.

Когда предпочитаемый родитель оказывает психологическое влияние на мнение ребенка, что должно происходить в психике несовершеннолетнего, чтобы он согласился с негативной оценкой родителя, которого он все это время любил, ценил и имел с ним общее хорошее прошлое? При поверхностном влиянии индукции ребенок формально соглашается с тем, что тот родитель плох, но при экспертной оценке довольно быстро выявляется то, что второго родителя он продолжает любить, в проективных тестах обозначает его как члена семьи, имеет позитивные ассоциации с ним на предсознательном уровне. Батарея проективных тестов обычно это выявляет. В поведении ребенок также невербально проявляет знаки «приятия».

Но если индуцирующее влияние осуществлялось долго (от полугода до нескольких лет), глубина повреждения привязанности может стать достаточно сильной, чтобы на экспертной оценке отверженный родитель отвергался на всех уровнях: поведенческом, эмоциональном, когнитивном. То есть мы говорим об устойчивом психологически индуцированном состоянии ребенка. Суть его заключается в том, что ребенок изменил систему смысловых установок в отношении себя и членов семьи под действием значимого взрослого.

В практике жизни люди всегда задают вопрос: а что с этим делать? Но на мой взгляд, пока не дан ответ на предыдущий вопрос — как это работает изнутри? Какой психологический механизм ребенка обеспечивает поддержку такого влияния со стороны взрослого? Ведь для этого нужно разорвать преемственность своего опыта, «обнулить» его значимость и все, что связано с другим родителем, перестать учитывать его в своей системе ценностей. Как в моем присутствии сказала одна 10-летняя девочка на суде, когда ей показывали фотографии совместного счастливого отдыха с мамой: «Ну это ведь уже не имеет значения».

Я предлагаю рассмотреть вопрос о внутреннем психологическом механизме ребенка, обеспечивающем отчуждение второго родителя, когда отказ происходит в результате атаки на привязанность ребенка со стороны взрослого.

Феномен индуцированного состояния становится возможным в результате работы психологической защиты ребенка.

Какие бывают психологические защиты? Отрицание, проекция, отреагирование (аффективная реакция в целях избежать осознания), расщепление, вытеснение (забывание), диссоциация, замещение (объекта на более доступный), образование противоположной реакции (ненавидит, т.к. любит), идеализация и обесценивание, соматизация, рационализация, сублимация, проективная идентификация, сексуализация и ряд других.

Опыт работы нашего центра «МЕТОД» в Санкт-Петербурге с проблемой высококонфликтных разводов подсказывает, что отчуждение ребенка от родителя — это проявление психологической защиты «расщепление». Врачи-психиатры используют это понятие совершенно в другом смысле, и я подчеркиваю, что веду речь о психологическом значении этого слова.

В психиатрии расщепление означает потерю синхронности и единонаправленности интеллектуальных и эмоционально-волевых процессов. И термин «расщепление» в психиатрии используется как показатель патологического процесса сознания при шизофрении и, возможно, некоторых иных болезненных состояниях.

В психологии расщепление означает радикальное психическое разделение плохих и хороших аффектов, плохих и хороших объектов без возможности их интеграции в единое переживание и в единое представление об объекте. Под объектами в нашем случае мы понимаем образы родителей в голове у ребенка. Эта расщепленная организация психики искажает восприятие внешнего мира, который начинает переживаться через излишне категоричные представления.

Расщепление психики ребенка при адаптации к конфликтному разводу сильно меняет характер и чувства самоидентификации с целью предотвратить эмоциональный стресс. Под стрессом имеется в виду субъективно непереносимое напряжение в связи с неспособностью согласовать в своей голове противоречивые образы родителей, находящиеся в тяжелом конфликте.

В моей практике был случай, произведший на меня сильное впечатление, поскольку тогда я еще не могла объяснить себе механику такого поведения ребенка:

Девочка, несколько месяцев отчуждаемая отцом, ненадолго оказалась у матери, и вдруг в пылу накала эмоций открылась маме, как скучает по ней и как она мечтает снова быть с ней рядом. И вдруг в середине фразы она обрывает сама себя, лицо ее меняется без каких-то внешних причин, становится холодным, равнодушным, ребенок сменяет тему разговора. Как будто линию посредине лица провели, и в течение секунды возник другой человек. Как по волшебству. Переключение личностных смыслов и психических процессов в режиме «здесь-и-сейчас».

По своей сути расщепление как психологическая защита (вне зависимости от контекста ситуаций) может включать в поведении ярко выраженные истерические реакции, внезапное чувство превосходства над другими, наплевательское отношение или отказ принять ответственность за собственные действия или чувства.

Каков внутренний механизм работы расщепления в применении его к проблеме «PAS», или отказа ребенка от общения с родителем?

Стоит напомнить, для чего психика прибегает к использованию расщепления в принципе. Тут две части ответа.

1. Психика в норме использует расщепление эмоционального опыта в возрасте до 3 лет, когда маленький ребенок сталкивается с тем, что взрослые не удовлетворяют его потребности либо не удовлетворяют их в тот момент, когда это ему надо. В этом случае ребенок интерпретирует взрослого как «плохого» (не прибежал в первую же минуту на крик, не взял на руки). Если же тот самый взрослый удовлетворил нужды ребенка, то такой объект воспринимается как «хороший» (сразу же прибежал на крик и взял на руки). Понять, что взрослый носит в себе одновременно хорошие и плохие качества, ребенок раннего возраста не в состоянии. Способность к амбивалентности — это важное психологическое новообразование возраста 2,5–3 лет. И эта способность самым прямым образом влияет на дальнейшее психическое и психологическое развитие личности.

2. Психика прибегает к расщеплению в ситуации стресса, который субъективно непереносим для человека. Например, будучи не в состоянии больше испытывать страх перед террористом, заложник начинает искать в нем положительную мотивацию, вынудившую его на теракт, и положительные черты характера. Таким образом, отщепляя в бессознательное свой животный ужас, человек перестает испытывать сильную тревогу и страх. Вместо этого у него появляется даже симпатия или сочувствие к агрессору (подключается вторая защита — «образование реакции»).

Что такое расщепленная организация психики? Когда в сознании есть идеально хорошие и идеально плохие объекты, а интеграция опыта и амбивалентность отношения к одному и тому же объекту недоступна. Это разделение на черное и белое и есть внутренний механизм расщепления. Механизм расщепления снижает тревогу и поддерживает самооценку, но всегда искажает реальность. В этом и заключается его опасность. В ситуации конфликтного развода ребенок, не могущий терпеть и осмысливать противоречивые позиции родителей или не способный противостоять давлению, расщепляет образы родителей на «исключительно хороший» и «исключительно плохой». А поскольку расщепление всегда нарушает способность (ребенка) к интеграции, то прошлый позитивный опыт общения с отвергнутым родителем перестает учитываться, и его образ в настоящем становится карикатурно негативным. Кстати, механизм расщепления лежит в основе поведения тех взрослых, которые агрессивно преследуют своих бывших, мечтая растоптать тех в суде, считая партнеров ничтожествами или чудовищами, не заслуживающими ровно ничего хорошего. Итак, это описание расщепленной организации психики.

Что такое нормальная организация психики? Это когда происходит интеграция представлений о других и о себе с осознанием сложности и неоднозначности каждого объекта. Это основа всех здоровых отношений в будущем. Это одна из основ стрессоустойчивости и целостной идентичности.

Расщепление является примитивной формой психологической защиты, так же как отрицание, отреагирование, обесценивание и идеализация, проекция и проективная идентификация. Примитивными их называют потому, что эти формы защиты являются первичными в жизненном опыте становления психики ребенка. И только с приобретением социального опыта, осознанности, самостоятельности в здоровых условиях воспитания человек приобретает широкий набор более адаптивных защит и копингов.

Механизм расщепления — то есть разделение объектов (себя и других) на черных и белых — является центральным при пограничной патологии. Что, конечно, знакомо специалистам, работающим с ПРЛ и погранично организованной структурой личности. Расщепление — примитивная форма психологической защиты, так как предполагает границу между человеком и внешним миром, оно функционирует глобально, недифференцированно, сплавляя в единое целое когниции, аффекты и поведение. При расщеплении у ребенка (и взрослого) не возникает когнитивного противоречия в том, что отвергаемый родитель (партнер) «еще вчера» воспринимался как хороший, потому что при расщепленном сознании чувство постоянства объекта теряется. Такая радикальная поляризация аффектов (мама — хорошая, папа — плохой) не помогает ребенку успешно адаптироваться к множеству нюансов внешней реальности, но облегчает тревогу от их конфликта, где так сложно найти свое место. Разделить родителей по примитивному признаку — на «хорошего и плохого» — значит повторить опыт раннего детства хоть как-то организовать спутанные аффекты, которые переживает ребенок по отношению к родителям.

Успешная атака на привязанность ребенка к одному из двух значимых взрослых разрушает внутреннюю интеграцию «связного чувства Я» и составляет основу для последующей диффузии идентичности, что противоположно нормальной идентичности.

В то же время более зрелые защиты работают с внутренними границами, например, с границами между Эго и Ид, трансформируя мысли, чувства и ощущения внутри самого человека, и нужды в искажении реальности не возникает.

Соответственно, когда мы видим подтверждения тому, что один родитель ничего не делает для изменения отношения ребенка ко второму родителю в лучшую сторону, а, наоборот, пользуется выгодой своего положения, можно говорить, что такой родитель поощряет ребенка к психологическому регрессу развития, когда тот теряет свою способность к амбивалентности, интеграции и преемственности значимого опыта. Стоит ли говорить, что это дезориентирует ребенка и делает самооценку хрупкой, противоречивой и ригидной? В перспективе растет человек, который в стрессовых ситуациях будущего также склонен будет использовать в качестве защиты поляризацию аффектов, обладать сниженной стрессоустойчивостью и плохой способностью к сохранению тройственных отношений в любых социальных контекстах (рабочих, дружеских, семейных).

Думаю, семейные психологи подтвердят, что супружеское взаимодействие требует от каждого партнера гибкой готовности изменить ролевое поведение в ответ на потребность данного момента у другого. Тот, кто позавчера был лидером, теперь может спокойно принять возвышение другого и свою зависимость от партнера без утраты самоуважения или чувства безопасности. Ту же гибкость здоровая пара может продемонстрировать в отношении своих сексуальных и агрессивных нужд. Эта гибкость является результатом способности переносить, растапливать и использовать амбивалентность, что является базой человеческих отношений. Как пишет Генри Дикс, это умение «вмещать, удерживать ненависть в рамках любви». А ведь эмоциональная гибкость указывает на надежное чувство идентичности и силу «Я». Это значит, что человек не теряет контакта со своими противоречивыми чувствами и не нуждается в ригидной позиции, чтобы сохранить хрупкое самоощущение. Такой человек способен терпеть инаковость партнера в широком диапазоне: от сексуальности до культуры.

Ребенок, который несколько лет живет с расщепленным сознанием, отвергнув и обесценив одного родителя в угоду другому, лишается способности поддерживать гибкие отношения в своем личном будущем. Возможно, это и является объяснением того, что нередко дети, подвергшиеся жесткому отчуждению, потом сами становятся отчуждателями или его жертвами.

Теперь хотелось бы коснуться еще одного поведенческого аспекта такого ребенка — его равнодушия к страданиям родителя и отсутствия проявлений смущения за свою холодность. Я отношу это проявление на счет психологической защиты, которая называется «изоляция аффекта». Это состояние, когда переживание не полностью удаляется из сознательного опыта, но отключается лишь его эмоциональное значение. Аффективный аспект переживания или мысли отделяется от когнитивного. Простым языком, «психическое онемение».

Примитивный процесс расщепления ведет к сильным изменениям в аффективных состояниях и поведении, резко искажая жизненный опыт и межличностные контакты. Дети, переживающие расщепление в ситуации развода, испытывают интенсивные эмоции, не связанные внутренне друг с другом. Поэтому эти эмоции переполняют его субъективный опыт всецело, замещая чувство реальности и нарушая способность точно оценивать ситуацию. Это не просто дисрегуляция аффекта ребенка, это дисрегуляция аффективной и когнитивной сфер (Нэнси Мак Вильямс).

Поскольку в разводе мы наблюдаем расщепление восприятия ребенка далеко не в раннем возрасте (до 3 лет такое восприятие является нормативным), то оно свидетельствует о наличии психологической травмы. Расщепление здесь помогает избежать болезненных чувств и противоречивых восприятий. Это защита от внутренних противоречий. Эта защита упрощает восприятие мира, но искажает реальность.

Однако перевод понятия психологической травмы на юридический язык затруднен. Психическая травма, как правило, имеет объективные критерии нарушений ВПФ, когнитивной, аффективной и регуляторной сферы. При психической травме мы чаще ведем речь о диссоциации как о психологической защите (например, искажение восприятия, нарушения памяти при сексуальном насилии). Психологическая же травма может и не иметь измеримых проявлений в психической деятельности, однако расщепление как ее механизм влияет на личность.

Поскольку в отношении других явлений жизни ребенок выглядит вполне сознательным и разумным, специалисты подвергают себя риску логических ошибок по принципу «обобщения». Они начинают думать, что и в отношении отвергаемого родителя ребенок разумен и сознателен, поскольку он адекватно общается с друзьями, врачами, хорошо учится в школе, послушен — везде он проявляет разумность и соответствие.

Но мы помним, что расщепление востребовано в конкретной ситуации непереносимого стресса и может искажать только отдельные части реальности.

Если тут позволительна метафора, то ситуация похожа на возгорание в электрической проводке. И единственный доступный способ не допустить пожара во всем доме — это отключить рубильник электрической сети. То есть перекрыть доступ тока. Оборвать связь.

Именно эту функцию и выполняет расщепление. Привязанность к одному родителю начинает отрицаться ребенком. В целях сохранения поверхностного равновесия. Рана конфликта остается, но появляется «поверхностное равновесие» поведения и эмоций, потому что ребенок нашел хоть какую-то форму сохранения психологической устойчивости. Однако это первичное хрупкое равновесие не означает переработку конфликта. Для того чтобы переработать конфликт, нужна работа по его символической ассимиляции, а при использовании примитивных защит это, по определению, невозможно. Примитивные защиты, которые организованы вокруг расщепления, а именно — проекция, идеализация, отреагирование и обесценивание, — только тормозят успешную когнитивную обработку внешнего мира и внутренних аффектов. По этой причине они часто ведут к поведенческим признакам дистресса, а не к внутреннему овладению им.

Однако внешнее спокойствие ребенка, обеспеченное расщеплением, может интерпретироваться специалистами — психологами и юристами — как истинное спокойствие и осознанная позиция в юридически значимой ситуации.

Можно ли расценивать эту позицию как самостоятельное мнение ребенка, имеющее юридическое значение?

Специалисты по-разному отвечают на этот вопрос. Давайте порассуждаем. Можно ли расценивать бессознательный тип адаптации человека к негативным факторам его жизни как самостоятельное решение? Если он взрослый человек, в отношении которого ожидается, что он обязан владеть своими аффектами, всем репертуаром как примитивных, так и зрелых защит, а также достаточным социальным опытом для переоценки ситуации, — то ответ «да».

А если это юный человек, который в силу естественной возрастной незрелости и ограниченного социального опыта еще не сформировал зрелые психологические защиты и в ситуации стресса регрессирует к примитивному расщеплению, чтобы сохранить самооценку и спокойствие, не имея ресурсов переработать конфликт?

Является ли индуцированная лояльность (в отличие от других типов лояльности) ребенка комплементарным экспертному понятию «способность к самостоятельному принятию решения»?

В моем текущем понимании, бессознательная психологическая защита в ситуации тяжелого стресса не является рефлексивным действием и может быть лишь частично осознанной.

Возьмем даже мнение подростка, чья психика погранична в силу самой структуры подросткового возраста: закономерного недостатка зрелости, помноженной на сепарационный кризис, плюс поляризована расщеплением в целях выживания в семейном конфликте. Мнение подростка «не хочу видеть своего отца, он плохой!» особенно категорично, это подтвердят многие судебные эксперты — но и оно вызывает вопрос, каким драйвером из вышеперечисленных обеспечено это мнение, и какая часть из этого осознанна, а какая — нет?

Психологическая защита «расщепление» всегда провоцирует появиться на сцене другую психологическую защиту — «проекция». К сожалению, это тоже примитивная форма защиты, усугубляющая конфликт. Расщепляя свое восприятие родителей, ребенок неизбежно проецирует плохие качества на «козла отпущения», живя в страхе агрессии извне. Когда первый родитель еще и подыгрывает этим опасениям («она украдет тебя», «он следит за нами»), то психологически ребенок формирует препятствие к близости, так как сближение с тем объектом означает приближение к источнику опасности.

Очень часто это проявляется в исполнительном производстве по порядку общения, когда, завидев родителя в дверях, ребенок начинает истерику. Он действительно боится. Но не родителя, а своих фантазий в отношении него. Приставы ошибочно расценивают эту ситуацию как подтверждение реального страха ребенка и отвержения родителя. Но яркая реакция протеста ребенка на самом деле подтверждает, что мы имеем дело с расщеплением психики в применении к отдельной диаде отношений. То есть речь идет об искажении реальности. И мишень работы судебной и социальной системы (надежно поддержанной судом) — это исправление искажения детского восприятия и медиация родителей вкупе с конфликтологическим консультированием, а не отказ в исполнительном производстве и запрет на встречи. Возможно, это общение нужно лучше подготовить и организовывать иначе, но это не повод прекращать контакты с родителем.

Но тут мы не будем «с водой выплескивать ребенка». Когда ребенок тяжело охвачен пограничной организацией восприятия, когда его личность значимо изменена и «принуждение взрослых к миру» не сработало, ломать ребенка вторично уже на новый манер, может быть, и не стоит. Все сильно зависит от ситуации. Но то, что судебная практика сегодня довлеет в сторону того, чтобы за чистую монету принимать высказанное мнение ребенка об отказе, не вникая в защитную природу этого поведения, упрощенно наделяя отверженного родителя ролью виновника, в то время как ребенок, может быть, защищается от конфликта близких, а не от самого родителя — это текущая реальность.

Я просто призываю специалистов, пишущих заключения, глубоко смотреть на процесс, а не фиксировать только видимые со стороны факты. Они бывают очень обманчивы.

Давайте разберемся, почему расщепление активирует проекцию и что за этим следует дальше?

У ребенка в ситуации индуцирования возрастает потенциал раздражительности, агрессивности, который он разряжает на одном родителе. Здесь, как мне кажется, важна последовательность: не родитель вызывает раздражение и потому отвергается, а ребенок в ситуации конфликта и внешнего влияния накапливает потенциал раздражительности, который проецирует на отвергаемого родителя. Агрессия — это попытка избавиться от накопленного раздражения «всей этой ситуацией», «всеми участниками», спроецировать ее источник на внешний объект.

Когда потенциал агрессии поддерживается и оформляется индуктором, то восприятие ребенка становится максимально упрощенным, расщепленным и проективным.

Помимо проекции сюда подключается еще пара «близнецов-братьев» — психологических защит «идеализация» и «обесценивание». О них ниже.

Расщепление снижает тревогу за счет отрицания своей любви к родителю и нарушения привязанности к нему. Одновременно ребенок страдает от переполняющих его негативных чувств, которые связаны с «разочарованием» в обесцененном родителе и связаны со страхом испытывать злость по отношению к оставшемуся родителю, авторитет которого компенсаторно поднят «до небес». А психика устроена так, что чем более зависимым себя чувствует человек, тем сильнее его искушение идеализировать. Так что же дальше?

Система привязанностей у ребенка теперь не надежна. В отношении родителя, назначенного «козлом отпущения», нет надежности, потому что тот «плохой». В отношении любимого родителя нет надежности, потому что его любовь надо заслуживать верностью и полной преданностью, да и страшно конфликтовать с тем единственно оставшимся, от которого зависит благополучие. Триангуляционного объекта теперь нет. Кроме того, раз ребенок «выбрал» этого родителя, бессознательно возникает потребность считать родителя «идеальным». Это диктует сама логика расщепления, вокруг которой автоматически организуются другие защиты «примитивная идеализация» и «обесценивание». Таким образом, ребенок от одной системы привязанности отказался, а вторая система привязанности имеет строгие условия соответствия. Примитивные психологические защиты идеализируют отношения с любимым родителем как защиту от опасности активировать агрессию в его адрес. А в отношении отвергаемого родителя действует еще и чувство вины, отразить которое можно с помощью такой защиты, как «образование противоположной реакции», а именно, проявив агрессию вместо чувства вины.

Однако внешние наблюдатели регистрируют лишь агрессию ребенка. В то время как диагностика таких детей подтверждает довольно часто вытесненное чувство большой вины.

Такая нарушенная система привязанностей ослабляет самооценку, ресурс стрессоустойчивости и жизнерадостность ребенка. Кроме того, черно-белое (расщепленное) восприятие родителей становится и способом оценки самого себя. Это создает условия для развития пограничной личностной организации, например, по нарциссическому типу. Вероятно, это происходит в тех семьях с конфликтным разводом, где сам опекающий родитель имеет пограничную организацию личности, таким образом, масштабируя локальное расщепление на более широкий социальный опыт ребенка.

В итоге системы работы примитивных психологических защит мы имеем в диагностике идеализированные искажения одного объекта (любимого родителя) и параноидные искажения другого объекта (отвергаемого родителя).

Коллеги, наверное, узнают типичное расщепление личности с пограничным уровнем организации опыта?

Часто в ситуации конфликтного развода с феноменами отказа ребенка от контактов любимый родитель не пытается способствовать возвращению эмоциональной позитивной связи с отверженным родителем. Более того, часто он заинтересован в сохранении такого «статус-кво». Таким образом, любимый родитель поддерживает расщепление между идеализированным и негативным образом. Это препятствует интегрированному чувству «Я» ребенка и способствует серьезным искажениям восприятия в отношениях с окружающими, в том числе и в будущем. Об этом я упоминала выше. Поэтому такая позиция «любимого родителя» не может, на мой взгляд, трактоваться как соответствующая интересам ребенка. Поддерживая расщепление, такой родитель поддерживает деструктуризацию психики ребенка, ее регресс, потерю психологических новообразований возраста, разрушение объектных отношений, искажение реальности, хрупкость самооценки и неспособность к зрелой переработке стресса.

Потеря способности интегрировать противоположные аспекты чувства «Я» мешает ребенку точно оценивать психическое состояние у себя и у других с позиции сбалансированного видения человеческих связей.

Это чередование искажений оказывает влияние на систему отношений. Путь выживания в конфликте объектов привязанности требует отстраниться или атаковать, что ведет к сложностям идентификации себя с другими и дефициту усвоенной морали, основанной на объединении со стабильной системой общих ценностей. Этот процесс искажает моральный компас ребенка.

Система ценностей является результатом усвоенных культурных запретов и родительских требований и отражает союз внутренних репрезентаций «Я» и представлений о других. Поскольку оценка другого во всей его полноте оказывается искажена проекцией (по типу обесценивания или идеализации), то формирование объективного суждения о личности другого ограничена.

Именно поэтому, когда мы видим поляризацию оценок родителей при опросе ребенка в судебном процессе и при психологической диагностике, нас это должно насторожить в плане наличия искажающего восприятия механизма защиты. И черно-белая оценка не должна ложиться в основу доказательств мнения ребенка, что тот таким образом проявляет нежелание контактировать и любить другого родителя. Поляризация позиции — признак психического расщепления как попытки справиться с невыносимым внутренним конфликтом, но не доказательство истинного отношения к родителям.

Однако это не означает, что теперь надо бежать к ребенку и объяснять ему, что «его мнение сформировано защитами, а значит, он не прав». Засучив рукава, начать переубеждать ребенка. Взламывать защиту неэффективно. Возможно, по этой причине попытки развенчать позицию ребенка обычными родительскими приемами не получается.

Если ребенок расщепил свое восприятие, значит, он не нашел более доступных способов снижения своей тревоги и стресса. Значит, решением должны быть новые формы активного участия юридических и социальных служб к остановке конфликта. И отдельное внимание закона должно быть уделено быстрому и четкому прерыванию поведения родителей, заинтересованных в сохранении отказа ребенка общаться со вторым родителем. Например, если родитель нарушает временный порядок общения до принятия судебного решения о месте проживания ребенка, то такое поведение родителя должно мгновенно пресекаться, и даже должны пересматриваться судебные решения.

Крайне важным тут является и скорость рассмотрения таких судебных дел. «Промедление смерти подобно». Это как раз тот самый случай. Остужая конфликтное поле, мы снижаем потребность ребенка в защитном поведении. Это самый прямой и правильный путь решения этой проблемы.