Чем платит человечество за перерождение культуры в цивилизацию: о бинарной структурной модели психического аппарата

Невроз — состояние души современного человека.
К.Г. Юнг

В книге «Я и Оно» З. Фрейд выстраивает «структурную» модель психического аппарата, состоящую из трех субструктур: ИД, ЭГО и СУПЕР-ЭГО. Какова функциональная значимость каждой из этих структур?

В ИД — самой природной, глубинной и энергоемкой субструктуре душевного аппарата, содержание которой бессознательно, — находятся исходные инстинктивные влечения: сексуальные и агрессивные (либидо и мортидо). Ид действует по «принципу удовольствия» и находится в конфликтных отношениях с ЭГО и СУПЕР-ЭГО.

СУПЕР-ЭГО — высшая субструктура душевного аппарата, выполняющая роль внутреннего цензора, совести. Эта субструктура возникает с разрешением эдипова комплекса и является результатом раннедетских идентификаций с родителями. Деятельность СУПЕР-ЭГО остается частично осознаваемой.

ЭГО — на этой субструктуре лежит функция восприятия внешнего мира и приспособления к нему. Эго стремится учесть и согласовать между собой требования ид, супер-эго и реальности, принципом которой оно руководствуется. Эго-система контролирует инстинктивные разрядки ид и осуществляет психзащиту.

Все субструктуры этой модели, как мне представляется, не являются какими-то психическими монолитами, как не монолитна и та реальность, с которой они взаимодействуют и в которой они проявляются.

Во всех трех субструктурах существуют противоположные по психической значимости полярности, делающие эти субструктуры бинарными образованиями. Рассмотрим с этой точки зрения каждую из них.

Ид имеет два противоположных по сути и направленности влечения — либидо и мортидо, между которыми идет борьба за преобладание в сфере личности. Это можно понимать так, что все живое безудержно стремится либо к жизненному синтезу, к размножению, к повторению себя в своем потомстве, к захвату мира себе подобными, либо к уничтожению всего вокруг себя, к распаду и дезинтеграции, к тому, чтобы быть единственным и единовластным в мире.

Супер-эго также не является однородным психическим образованием, особенно у невротика, у которого двойственность этой субструктуры во многом обусловливает своеобразие его психического функционирования. Следует особенно подчеркнуть, что супер-эго формируется у ребенка на почве раннедетской идентификации не с одним родителем, а с двумя, и поэтому с достаточным основанием можно говорить о материнском супер-эго и отцовском супер-эго. Это необходимо подчеркнуть, поскольку влияние матери на ребенка и влияние отца на того же ребенка оставляют разные фиксации в его формирующейся психике.

Влияние матери первичнее, непосредственнее, в нем больше эмоционального сопереживания с ребенком, и эти живые запечатления материнского участия в его жизни доминируют у ребенка во все время его неосознаваемого младенчества (до 2–2,5 лет). Мать, утверждает Э. Фромм, любит ребенка безусловной любовью, то есть не нужно никаких условностей для того, чтобы быть любимым матерью. Именно такая материнская любовь становится для ребенка своеобразным камертоном эмоционального принятия жизни, она репрезентирует ему глубокое чувство жизненной благодати и закладывает базис для формирования материнского, нравственного супер-эго, то есть, другими словами, совести.

У отца любовь к ребенку другая, условная, ее надо заслужить. Отец появляется для ребенка позже матери, он пробуждает интерес ребенка к внешнему миру объектов и других людей, но уже на более сознательном уровне развития ребенка. Отец заявляет о себе в качестве основного социализатора детского поведения.

Если мать дает ребенку доверие к миру и себе, то отец пробуждает интерес ребенка к овладению этим миром. Отец оценивает поведение ребенка социально, поскольку как мужчина более социально активен и требователен. Эта отцовская оценка поведения и соответствие этой оценке является основанием формирования отцовского, морального супер-эго у ребенка.

Таким образом, идентификация с матерью, а затем с отцом формирует две полярности супер-эго — бессознательную совесть и сознательную мораль, что объясняет частичную осознаваемость супер-эго.

Необходимо определить, в чем значимость этих двух этических категорий для личности.

Мораль есть социальная, общественная этика; она базируется на предписаниях должного поведения в данном обществе, на внедренных в сознание людей — членов этого общества — и усвоенных ими правилах общения. Мораль ориентирует человека на избранный в данном обществе или общественной группировке образец поведения, следуя которому члены общества удерживают свою общность от неминуемого распада.

Социум для своего выживания нуждается в формировании у своих сограждан социального характера — носителя социальных ценностей, — а потому свою мораль пытается сделать чуть ли не совестью этих граждан. Именно поэтому «моральное» и «нравственное» постоянно отождествляются в общественном сознании, хотя истоки их различны.

Нравственность предполагает в человеке способность любить и сострадать прежде всего, способность сопереживать жизни других по совести (со-вести), по внутренней приобщенности всего живого к Высшему источнику одушевленной жизни и благоговению перед ним. Поэтому совесть заявляет о себе, прежде всего, как нравственное чувство сопричастия, сопереживания, сострадания к жизни других живых существ, а вовсе не как принцип должного поведения в обществе. Совесть всегда возмущается там, где есть надругательство над жизнью, над материнским источником жизни. Нравственность интернальна и служит цельности личности, мораль экстернальна и служит цельности общества. Нравственность может быть аморальной, мораль — бессовестной (например, мораль фашиствующего общества). Провозвестник Высшей Нравственности был распят на кресте тем высокоморальным обществом, которое сочло его проповеди аморальными, и это была ярчайшая «победа» общественного сознания и его морали над совестливым сознанием полноценной Личности.

Вообще тот факт, что в Евангельских свидетельствах Спаситель имеет земную мать и не имеет земного отца, красноречиво говорит о признании абсолютности нравственного начала в человеке и относительности его земной морали.

Систему «мать — дитя» только очень приблизительно можно назвать социальной, чего нельзя сказать о системе «отец — ребенок». Отец для ребенка — первый представитель социума. Он вводит в жизнь ребенка некие общественные установления, правила и законы, знать которые необходимо для выживания в социальном мире. Отец активно разрушает инфантильный «принцип удовольствия» и тем самым создает у ребенка амбивалентную установку в отношении себя. У мальчика такая амбивалентность к отцу может сохраняться всю жизнь. Для девочки отношения с отцом более отвечают инфантильному «принципу удовольствия», поскольку в отношении дочери отец менее социально требователен и строг.

Эго в структурной модели также не может быть монолитным, в нем проявляются полярности мужского и женского функционирования.

«Принцип реальности», которым руководствуется эго, должен учитывать ценностную ориентацию полов, поскольку социальные половые роли мужчины и женщины различны. Типично мужской «принцип реальности» предполагает объективно-социальные и предметно-инструментальные ценности жизни и моделируемую на их основе реальность, в то время как типично женский «принцип реальности» обращен к субъективно-экзистенциальному, эмоционально-экспрессивному строю ее души. Говоря «реальность», мужчины и женщины говорят не об одном и том же, а о разном.

Сложность невротического функционирования эго заключена в том, что невротик ориентирован сразу на два «принципа реальности» — принцип субъективно переживаемой реальности, опыт которой он запечатлел во взаимоотношениях с матерью, и принцип объективной реальности, формируемый во взаимоотношениях с отцом. При такой двойственности эго невротика стремится к цельности через использование эго-защит. Эго-защитные механизмы прикрывают женское ядро невротической личности от вторжения мужского «принципа реальности».

Таким образом, бинарной эго-системе в структуре психического аппарата приходится не только контролировать инстинктивные разрядки двойственного ид (либидо — мортидо), но и согласовывать их как с двойственным супер-эго, так и с социумом, влияния которого на личность также не однозначны.

Не совсем удачно, как мне представляется, называть социальное окружение человека «культурой». С культурой социум можно отождествлять только тогда, когда он находится в стадии культурного расцвета. Здесь уместно вспомнить идею О. Шпенглера о двух фазах существования «коллективных организмов» — фазе культуры и фазе цивилизации. Жизнеспособный «коллективный организм», по О. Шпенглеру, зарождается, развивается и расцветает как культура и вырождается и умирает как цивилизация.

Очень четко различает категории «культуры» и «цивилизации» Н. Бердяев.

Весьма важным в психической динамике личности оказывается то, на какие ценности в жизни «коллективного организма» личность ориентирована: на ценности культуры или ценности цивилизации? Именно этот, ценностный резонатор ее социальной позиции будет подвигать ее либо к творческой самоактуализации, либо к невротизму. Другими словами, внутриличностная динамика взаимодействия ид, эго и супер-эго в значительной степени будет определяться тем, чем по преимуществу является социум — культурой или цивилизацией.

В культуре господствует миф, а не производство, как в цивилизации. Супер-эго человека культуры отстаивает ценность и цельность личности в зеркале культурного мифа, а не служит моральной оценкой ее социальной пригодности. Нравственное супер-эго человека культуры подавляет деструктивные влечения ид и ориентирует эго на женский «принцип реальности», имеющий творческий резонанс в ценностях культуры.

Цивилизованному, индустриальному социуму потребен другой тип личности: это организованный, предприимчивый, в меру агрессивный деловой партнер, действующий в рамках моральных правил и обязательств, вся активность которого направлена на достижение вполне объективных целей, дающих ему чувство морального удовлетворения и своей социальной значимости. Супер-эго такого человека репрессивно в отношении либидо, оно ориентирует эго на мужской «принцип реальности», обеспечивающий ему определенную социальную результативность.

В цивилизованном, индустриальном социуме человек культуры обречен на невротизм. Собственно невротик как социальное явление и появляется в индустриальную эпоху развития социума. Исключением является истерия, известная с незапамятных времен. При истерии большие проблемы с супер-эго — остается несформированным материнское супер-эго, имеется дефицит нравственного чувства; отцовское супер-эго также слабое. Недаром говорят, что «истерия — это дефект совести в вопросах здоровья». В силу этих обстоятельств влечения ид становятся внутренне бесконтрольными и истерическая личность легко бестиализируется. Это связано с механизацией, рационализацией и гиперсоциализацией жизни, с отчуждением маскулинизированного мира (примеч.: маскулинизированный социальный характер, то есть характер, присущий большинству членов данного социума (как мужчин, так и женщин), который развит по мужскому типу) от культурного мифа и потерей, в связи с этим, сублимационных полей культуры. (Можно предположить, что в культурном социуме легче сублимируется либидо, в индустриальном — мортидо.)

Индустриализованный социум создает для невротика тяжелейшие проблемы. Невротик изначально мощно фиксирован на матери, у него материнское супер-эго. Поэтому и отца он на ранних этапах своего развития, когда отец со своими требованиями активно внедряется в жизнь ребенка, воспринимает достаточно враждебно. Отцовское супер-эго формируется у него трудно и сложно. С моралью, в связи с этим, у невротика удручающе противоречивые отношения: мораль, с одной стороны, гнетет его, с другой — она чрезвычайно необходима ему для социальной адаптации. Неосознаваемо он чувствует себя обладателем более высокой ценности, чем мораль, отсюда его завышенные притязания на личностное совершенство. В социуме же, его окружающем, он не находит соответствующих своему женскому супер-эго культурных резонаторов, не находит святыни, которой мог бы поклониться. Это как будто о нем сказал Ф. Достоевский: «Совесть без Бога есть ужас». Поэтому раздвоенно-разлаженное супер-эго невротика начинает создавать себе кумиров в виде социальных фетишей, он может сделать себе идола из своего мужского, морального супер-эго и тогда он превращается в сверхморального, гиперсоциального индивида, принимающего общество чуть ли не за Бога. Он как бы подчинил в своем супер-эго свою «внутреннюю мать» своему «внутреннему отцу», сдался перед ним, и потому даже при высокой социальной успешности экзистенциально остается глубоко неудовлетворенным и несчастным. Невротик так никогда до конца и не проникается ценностями цивилизованного социума. Индустриальный век требует своего порядка, он требует от человека рассудочных рамок и выполнения соционормативных предписаний, он вырабатывает свой, маскулинизированный социальный характер человека, позволяющий ему овладеть материальным миром. Нравственное супер-эго невротика не находит в этом секуляризованном социуме (примеч.: секуляризованный социум — статистический, лишенный сакральности) соответствующих культурно-мифологических откровений, оно остается как бы замурованным в его душе и способно заявлять о себе в драмах невротизма.

К. Хорни говорит, что «неврозы являются той ценой, которую приходится платить человечеству за культурное развитие». Это не совсем так. Неврозы являются той ценой, которую приходится платить человечеству за перерождение культуры в цивилизацию. Невротик являет собой не столько «пасынка культуры», по выражению К. Хорни, сколько пасынка цивилизации — в культуре он чувствовал бы себя сыном.

Общество, в котором царила бы любовь, взаимоуважение, забота и попечение всех о каждом и каждого обо всех — а это предельный идеал культуры, — полностью соответствовало бы нравственному супер-эго человека и делало бы долг не моральным принуждением, а естественным выражением личностной зрелости.

В маскулинизированном цивилизованном мире материнский базис души остается невостребованным, он обречен на невротическое тление. Здесь потребна отцовская, мужская социализация, на основе которой формируется сознательно-конструктивный и объектно-инструментальный подход к миру.

И становится понятным, почему инфантильно невротик хочет смерти отца.

Невротику нужна живая религия, а не научный атеизм; община, а не коллектив; духовное творчество, а не инженерные расчеты; аристократическая иерархия, а не демократическое равенство; святыня, а не удобство; культура, а не цивилизация.

В цивилизации же атеизм становится его религией; коллектив — почти церковным собором; равенство представляется ему справедливостью и свободой; владение деньгами и удобствами становится чуть ли не смыслом его существования; цивилизация представляется ему величайшим достижением человечества.

Все смещается в его ценностных ориентациях и его чисто невротическая, защитная адаптация в социуме все более замуровывает его в себе самом, оставляя инфантильным творческое ядро его души.

Таким образом, бинарная структурная модель психического аппарата вводит дополнительные динамические факторы функционирования психики в условиях изменяющегося в своих ценностных ориентациях социума.

Источник: Щеголев А. Чем платит человечество за перерождение культуры в цивилизацию: О бинарной структурной модели психического аппарата // Санкт- Петербургский университет. 1997. №9. С. 24–27.