К психотерапии депрессивных расстройств. Часть 2

«Психологическая газета» продолжает публикацию материалов к лекциям, посвященным клинической классической психотерапии неглубоких депрессивных расстройств (для врачей и клинических психологов), которые доктор мед. наук, профессор Марк Евгеньевич Бурно читал в Российской медицинской академии непрерывного профессионального образования (РМАНПО), с сегодняшними добавлениями. Эти записи могут пригодиться, в том числе, коллегам для психотерапевтической помощи ветеранам и инвалидам боевых действий (в поликлиниках, Домах Защитника Отечества). Первая часть была посвящена клинике депрессивных расстройств.

Некоторые методы и приёмы клинической классической психотерапии (ККП) при лечении депрессивных расстройств

Напомню, что профессиональная психотерапия есть профессиональная помощь средствами души психотерапевта и самого пациента (себе самому).

Существуют два полюса этой помощи: клинико-классический (в духе клинической классической медицины Гиппократа), т.е. одухотворённо-материалистический, естественно-научный, научное искусство (как и вся клиническая, не теоретическая, медицина), и теоретико-идеалистический, психодинамический (в широком понимании), т.е. психологически ориентированный, «фундаментально-научный», психологический (в духе медицины Галена с его идеей об «абсолютной целесообразности»). Первый полюс (подход) рождается из психотерапевтической практики, обобщая её результаты. Второй — из психологических теорий, концепций, претворяя их в лечебную практику. Есть, конечно, и смешение полюсов (подходов). Но оба полюса совершенно необходимы для развития психотерапии, дополняя друг друга.

Дело тут не только в образовании. Смолоду встречаю психотерапевтов-психологов, природой своей предрасположенных к клиницизму, и врачей, предрасположенных к психологическим психотерапевтическим занятиям и обобщениям [18].

А. Рациональная психотерапия швейцарского невролога, психотерапевта Поля Дюбуа [35, 36].

Поль Дюбуа (1848–1918) о существе своего метода сообщает следующее. «Что касается меня, то я всегда полагал, что психотерапия должна представлять собою «перевоспитание» и что следует прибегать к тем же приёмам, что и при воспитании, т.е. нужно развивать и укреплять ум больного, научить его правильно смотреть на вещи, умиротворить его чувства, меняя вызвавшие их умственные представления. Для этого нет другого средства, кроме убеждения посредством диалектики, которое можно бы назвать сократовским методом» (1912) [36, с. IV].

Если внушение («внъ уши» — вложить в уши, от ст.-сл.), поясню, обращено к чувству, желанию поверить во что-то и есть как бы вкладывание своего лечебного приказа, пожелания в душу пациента, — то убеждение обращено к разуму, размышлению и предлагает обдумать слова, мысли врача, поразмышлять вместе с ним, даже поспорить. Вот суть отличия внушения (суггестивной психотерапии) от психотерапии рациональной (рассудочной). В практической работе, беседе, конечно же, одно смешивается с другим. Речь идёт о том, что именно существенно преобладает. Это серьёзно, клинико-классически, зависит от строя души пациента. Пациенты с депрессивными расстройствами к внушению обычно менее предрасположены, в отличие, например, от больных истерией [3, с. 100–102].

Но Дюбуа понимает рациональную психотерапию, повторю, ещё глубже, человечнее — как именно «перевоспитание» пациента. «Иной раз, — отмечает Дюбуа, — очень трудно бывает убедить больного в неверности его умозаключений. Лишь мало-помалу он начинает понимать «ипохондрическую» натуру своего страдания» [34, с. 23]. Дюбуа убедился в том, что «меланхолики и ипохондрики» вообще отличаются склонностью к упадку духа, недостатком стоической философии, известным иррационализмом» [34, с. 25]. «Есть психопаты, которые всю свою жизнь проводят в ужаснейших мучениях благодаря страхам, которые по самому незначительному поводу — при чтении газеты, встрече с похоронами, под влиянием сновидений или предсказаний других в смысле телепатии, под влиянием предчувствий, — овладевают всецело их душою» [34, с. 27]. То есть этих пациентов надобно рассудочно и с душой сердечно, честно, красноречиво «перевоспитывать» в духе стоической философии, дабы научились жить разумно. Т.е. повинуясь разуму и покоряясь судьбе.

Вот, к примеру, как помогает Дюбуа пациенту с «беспочвенным страхом» сделать дурное (возможно, депрессивным страхом в нашем понимании). «Этот «беспочвенный страх», — поясняет он пациенту, — в противоположность импульсу, всегда обусловливает обратное движение». «Поэтому он (пациент — М.Б.) может быть уверен, что он никогда не приведёт в исполнение соответственного деяния. … Напр., я говорю: у человека, как у животного, действию всегда предшествует желание; без такого стремления нельзя представить себе никакого деяния. Но так как вы не имеете желания распространять клевету о своих близких и даже страшно боитесь сделать это, то будьте уверены, что вы этого никогда не сделаете. Мало того, что у вас нет никакого стремления к этому, ваш страх прямо ограждает вас от этого: это как бы предохранительный аппарат» [34, с. 23]. Ко всему этому добавлю от себя, что действовать таким образом может только психотерапевт-психиатр, клиницист, который клинически-психиатрически убеждён, что это именно навязчивый страх, а не кататонический импульс, которому не предшествуют какие-либо желания. Здесь возвращаюсь к необходимости почаще психотерапевту-непсихиатру советоваться с психиатром.

Постоянные упоминания Дюбуа об обязательной соединённости рациональной психотерапии с душевной теплотой, добротой, искренностью, терпением, честностью, вниманием к тонким духовным переживаниям пациентов — убеждают меня в том, что терапия Дюбуа тоже немало проникнута способностью оживлять всем этим душу пациента. Творческим вдохновением, чувством самособойности, смягчающими депрессивные расстройства в целом.

Б. Внушение в бодрствующем состоянии и в гипнозе (гипнотическое лечение)

Прямое внушение («уходит тоска», «слабеют страхи, тревоги» и т.п.) при депрессивных расстройствах мало действует. Существенно помогают сердечные, одухотворяющие «обобщённые» внушения, повторяющие психотерапевтические беседы с пациентами, но теперь уже в гипнотическом состоянии. Гипнотическое состояние (гипноз) понимаю как раскрепощение под гипнотической песнью (в сеансе с депрессивными пациентами) природных защитно-приспособительных сил организма (душевных и телесных) с «выходом в кровь» собственных естественных лекарств [3].

Тема эта сложная, трудоёмкая, чреватая осложнениями, преимущественно врачебная (как и другая работа с изменённым сознанием). Считаю, что гипнотическим лечением по причине возможных осложнений может заниматься лишь врач. Поэтому оставляю здесь только ссылки на свои работы в этой области: 3, с. 72–119; 5, с. 417–418. То же самое, по-моему, касается самовнушения и аутогенной тренировки [3, с. 119–140, 607–631]. Помещаю здесь стихотворение Максимилиана Волошина о самовнушении.

Заклинание

Марусе (по Куэ)

Закрой глаза и разум угаси.
Я обращаюсь только к подсознанью:
К ночному «Я», что правит нашим телом.
Слова мои запечатлятся крепко
И врежутся вне воли, вне сознанья,
Чтоб до конца осуществить себя.
Творит не воля, а воображенье:
Весь мир таков, каким он создан нами.
Достаточно сказать себе, что ЭТО
СОВСЕМ ЛЕГКО, и ты без напряженья
Создашь миры и с места сдвинешь горы.

Все органы твои работают исправно:
Ход вечности отсчитывает сердце,
Нетленно тлеют лёгкие, желудок
Причастье плоти превращает в дух
И лишние отбрасывает шлаки.
Кишечник, печень, железы и почки —
Сосредоточия и алтари
Высоких иерархий — в музыкальном
Согласии. Нет никаких тревожных
Звонков и болей: руки не болят,
Здоровы уши, рот не сохнет, нервы
Выносливы, отчётливы и чутки…
А если ты, упорствуя в работе,
Физических превысишь меру сил, —
Тебя удержит тотчас подсознанье.

Устав за день здоровым утомленьем,
Ты вечером заснёшь без сновидений
Глубоким сном до самого утра.
А сон сотрёт вчерашние тревоги
И восстановит равновесье сил,
И станет радостно и бодро, как бывало
Лишь в юности, когда ты просыпалась
Весенним утром от избытка счастья:
Вокруг тебя любимые друзья,
Любимый дом, любимые предметы,
Журчит вода, вдали сияют горы…
Всё, что тебя недавно волновало,
Все наважденья, страхи и обиды
Скользят, как тени, в зеркале души,
Глубинно, тишины не нарушая.

Будь благодарной, мудрой и смиренной,
Люби в себе и взлёты и паденья.
Люби приливы и отливы счастья,
Людей и жизнь во всем многообразье,
Раскрой глаза и жадно пей от вод
Стихийной жизни — радостной и вечной!

21 марта 1929 г.

В. Аретотерапия (терапия доблестью, идеалами добра) терапевта, психотерапевта Александра Ивановича Яроцкого [60].

Клиницист Александр Иванович Яроцкий (1866–1944) убеждён, что «сущность подъёма духовных сил человека при серьёзной болезни» «заключается в усиленной жизнедеятельности тех клеток нервной системы, с которыми связаны высшие духовные стороны нашей жизни». Если эти клетки сами не пострадали от этой болезни. Это происходит подобно тому, «как начинает усиленно работать сердце при болезни почек». Таков «обычный» процесс при каждой болезни — лишь бы выжить (пот, учащённое дыхание и т.д.). «И это усиление и углубление душевной жизни во многих случаях … действительно и спасает больного. Когда же болезненный процесс зашёл слишком далеко и спасения для больного нет, это повышение психической энергии является одной из последних вспышек угасающей жизни. В повести Л.Н. Толстого «Смерть Ивана Ильича» прекрасно выражено это конечное просветление духа перед смертью» [61, c. 202–204].

Как же конкретно аретотерапевтически помогать природному лечебному процессу? По Яроцкому, наша психотерапевтическая одухотворяющая (религией, общением с людьми, природой, наукой и искусством) помощь «должна строго соответствовать человеку, т.е. соответствовать его культуре, наклонностям, воспитанию, прошлому и т.д.». «Чуждое человеку идейное содержание, которым он не может проникнуться, которое не срослось с ним, не в состоянии овладеть всем человеком, поднять его на подвиг, осветить всю его жизнь» (с. 217–218). Это одухотворённое психотерапевтическое воздействие на пациента, несомненно, должно быть, по Яроцкому, нравственным, альтруистическим, во имя добра людям. «Да в сущности, иначе и быть не может. Если б нравственные свойства человека не поддерживались постоянно естественным отбором, они исчезли бы, какое важное значение ни придавали бы им моралисты» (с. 250).

В работе 1917 года о психотерапии внутренних болезней Яроцкий заключает: «От состояния его (пациента — М.Б.) душевного мира зависит и степень изнашиваемости его внутренних органов» [63, c. 433].

Подробнее об аретотерапии см.: 4, с. 68–70; 5, с. 443; 61–62.

Г. Активирующая психотерапия (АПТ) психиатра-психотерапевта Семёна Исидоровича Консторума [42].

Семён Исидорович Консторум (1890–1950) — основоположник отечественной клинической классической психотерапии.

Существо консторумской АПТ. «Под активирующей психотерапией мы понимаем совокупность таких мероприятий, которые стремятся устранить болезненные явления, апеллируя к деятельности больного». Активирующая психотерапия полагает, что «вызвать в психике больного те или иные заранее намеченные содержания (впечатления, эмоции, оценки), а также волевые тенденции, реакции и навыки» (Ю.В. Каннабих) удаётся скорее всего, побуждая больного к такой в широком смысле слова, деятельности, посредством которой он приобретает новый для него опыт: надо поставить больного в такие условия жизнедеятельности, которые сами собой приведут его к «компенсированию болезненных расстройств и облегчению страданий, доказав ему на практике жизни его способность к росту, психическому обогащению, а через это к преодолению инадекватных, т.е. болезненных, реакций» (с. 68). Консторум считает, что активирующая психотерапия «преемственно ближе всего примыкает к концепции А.И. Яроцкого». Поскольку «специфика Яроцкого» в его психотерапевтическом воздействии на пациента заключается в «определённой насыщенной социальными идеалами установке в жизни» (с. 70).

Особенной «практикой жизни» следует «доказать» с помощью АПТ страдающему человеку «его способность к росту, психическому обогащению» (с. 68), а это смягчает болезненные расстройства и у больных шизофренией в стадиях ремиссии», и у больных с затяжными реактивными состояниями в более молодом возрасте» (с. 77).

Убеждённость «одного из самых ярких отечественных психотерапевтов Ю.В. Каннабиха» в том, что «занятия искусствами», «творческий труд» несут в себе «наиболее сильные психотерапевтические рефлексы» (подчёркнуто Консторумом), — Семён Исидорович считает также особенно родственной своему активирующему психотерапевтическому подходу (с. 70).

С.И. Консторум убеждён в следующем. «Активирующая психотерапия, идущая путём обогащения сознания через обогащение деятельности, должна быть ведущим принципом во всех тех случаях, когда вообще возможна психагогическая работа, когда в той или иной мере сохранна пластичность личности, её способность к освоению нового» (с. 77).

Энергично-синтонный, сердечно-активирующий подход Консторума сказывается и в его живой практической работе. Вот 48-летний (1945 г.) крупный архитектор «утверждающий, что никогда ничем не болел». «Спокойная семейная жизнь». После тяжёлого гриппа в 1943 г. — «разнообразные, тягостные сенестопатии, связанные с ними ипохондрические опасения, принуждён бросить работу. Начинаются хождения по врачам». Разнообразные диагнозы интернистов (в т.ч. «энцефалопатия») и лечение без улучшения. «Невропатологом, категорически отрицающим органическое поражение головного мозга, направлен на психотерапию». Консторум, «исходя из диагноза “ипохондрическое развитие личности после инфекции”», пытается «детально разъяснить больному функциональный характер его расстройства, их психическую переработку и к концу третьего часа беседы (первой и последней) на прощание … говорит больному: «Вот что, дорогой мой, вы всегда были здоровяк, а теперь вы растерялись единственно и только потому, что не умеете болеть. Принимайтесь немедленно за работу и перестаньте ходить по врачам». Через год из письма больного Консторум узнаёт, что тот «последовал … совету и чувствует себя превосходно». «Он пишет: “Я сам толком не понимаю, как всё это произошло, выйдя из вашего кабинета, я почувствовал себя избавленным от какого-то безмерно тяжёлого груза” и т.д.» В 1947 г., посещая Консторума «по поводу одной своей родственницы», подтверждает, что всё было именно так, как писал; очень интенсивно работает, никаких жалоб (сс. 136–137).

Деятельность, смягчающая сравнительно мягкие тревожно-депрессивные расстройства, может быть и сложной, и элементарной — лишь бы она, по собственному опыту пациента или с помощью психотерапевта, пусть со временем, «с натугой», оказалась бы помогающей. Одна моя пациентка с простонародным складом души когда-то рассказывала, что когда «наваливается хандра», она начинает без устали стирать («хватается за корыто») — и ей ощутимо легче. А коллега, преподаватель лечебной физкультуры, работая со своими пациентами, был уже давно убеждён в существовании «мышечного антидепрессанта». Однако, конечно же, подлинная активирующая консторумская психотерапия — это всё-таки обретённое с помощью психотерапевта творческое обогащение личности «через обогащение деятельности».

Д. Клинико-аналитическая терапия (не психоанализ)

Психоанализ — это обычно не естественно-научная, реалистически-земная, клинико-классическая психотерапия. Психоаналитическая диагностика и терапия любой психоаналитической (психодинамической) ориентации (их множество) основывается, выстраивается на идеалистически-аутистических символах. Это символы в строгом, истинном смысле. Истинный символ не просто условный знак чего-либо (например, якорь — символ надежды), а нечто изначально духовное (хотя, может быть, и очень реалистоподобное, слишком похожее на земное, реалистическое, как хокку Басё). Символ — аутистическое выражение изначального Духа, правящего миром, это «целостный образ мира» (Аверинцев). Даже в своей «земной» реалистоподобности [16, 17]. Психоаналитики — открыватели идеалистически-аутистического склада, бесконечно разные в своей личностной аутистичности, талантливости, гениальности, а вместе с ними, сообразно им, различаются и их психотерапевтические ориентации, поясняющие происки Бессознательного. Клинический классический анализ, в отличие от рациональной психотерапии Дюбуа, как и психоанализ, погружается в Бессознательное. В отличие от истинного (фрейдовского) психоанализа, погружается реалистически по-земному, клинико-классически. Естественно-научно анализирует, исследует клиницист работу Бессознательного. Без аутистических символов-фигур. Например, не понимает, не чувствует бессознательную тайну всякого вообще мужчины убить отца и жениться на своей матери (комплекс Эдипа). Исходя из природы характера, к примеру, иные мужчины недолюбливают мать и духовно тянутся к отцу. Подробнее см. об этом: 3, с. 104–107. Психоаналитическая психотерапия, однако, может существенно помочь там, где картина психоаналитической ориентации родственна аутистическому строю души, строю бессознательных переживаний психоаналитика и пациента вместе [11, 19]. В других же случаях могут быть и осложнения в лечении, душевные травмы, серьёзные неприятности. Помню, как молодой доктор-ординатор, не слушая моих преподавательских лечебных советов, отчаянно, долго, в амбулатории, пытался «разорвать патологический симбиоз» у депрессивного эндогенно-процессуального (шизофренического) пациента с его несчастной матерью. У пациента было смешанное, амбивалентное чувство к беспомощной соматически больной матери, за которой он трогательно-старательно ухаживал, без каких-то намерений принести благодарной ему матери серьёзный вред. Это был настоящий тупик в лечении [5, с. 290–292]. Впоследствии потерял связь с коллегой. Слышал, что он стал психоаналитиком.

Е. Клиническая музыкотерапия

Изопринцип американского психиатра Айры Альтшулера (1941, 1948) [65].

Душевная напряжённость депрессивных пациентов смягчается, просветляется грустной музыкой, а весёлая музыка может раздражать депрессивного человека, усиливать страдание. «Изо»-принцип («iso «principle») означает здесь «равный», «одинаковый» в музыкальной тональности, темпе — в начале сеанса музыкотерапии. См. подробнее: 4, с. 332–333.

Это происходит, как убедился, и в терапии творческим общением с живописью, и в терапии творческим самовыражением вообще. Объяснить могу тем, что созвучное грустное помогает подробнее понять-почувствовать свою депрессивность, себя самого, своё личностно-депрессивное — понять-прочувствовать по-своему и посветлеть в этом созвучии, в этих ростках, началах творческого вдохновения.

Вспоминается… Когда студентом подрабатывал в детском психиатрическом отделении, одна наша пожилая санитарка по временам играла ребятам на баяне. И когда была грустная музыка, сидевшие рядом с санитаркой депрессивные скованные мальчики начинали плавно чуть-чуть двигать в такт музыке головой, плечами, и лица их светлели. И тоже они оживали, когда читал им вслух грустный рассказ Чехова про детей и животных.

О клинической музыкотерапии (с содержательным обзором мировой литературы) см. у психиатра Леонида Семёновича Брусиловского [52, с. 273–304].

Психиатр-психотерапевт Владимир Елизарович Смирнов (1992, Москва), описывая свои сеансы музыкотерапии «с элементами катарсиса» для дистимических пациентов, обращается к «красочной картине русского композитора С.И. Танеева (1856–1915) «Море». «Пациентам предлагалось слушать музыку и обратить внимание на впечатления, которые она вызывает. Рассказывая потом, что им представлялось, одни больные говорили о корабле в бурном море, о лодке, которая преодолевает течение и достигает берега, причала… В ходе сеанса пояснялось, что, если появляются неприятные мысли, следует обращаться с ними, как с гостями (пришли-ушли). Треть больных (16 человек), лица старшего возраста (от 55 до 70 лет), нередко засыпали, но сон протекал спокойно». «Обычно уже со 2-го сеанса больные отмечали улучшение самочувствия, у них постепенно нормализовался сон».

«Музыкальное воздействие, — заключает автор методики, — лежит в несколько иной плоскости, нежели традиционно речевое, и вызывает иногда состояние, которое трудно определить. Если использовать описательные характеристики, то это: «подъём», «погружение в звуки». Удачно переданы эти ощущения Ф.Н. Глинкой:

Как чёлн в волнах — душа в ограде…
О чём поют, не знаю сам,
Но с песнью сей — я к небесам!
Звучите ж вы, чарующие звуки!
Целите ж вы души скорбящей звуки!

(1828)» [53, с. 30].

Ж. Клиническая терапия депрессивных пациентов общением с природой, с живой жизнью

Психиатр-психотерапевт Владимир Петрович Колосов (Москва) о психотерапии неглубоких депрессий: «Больным предлагается (первоначально, когда их состояние удовлетворительное, например, в вечерние часы) пытаться максимально «вчувствоваться в различные природные явления, следить на прогулке, как постепенно распускаются листья. Внимательно вглядываться, наблюдая, как падает или тает снег, вслушиваться в чириканье птиц и т.д., т.е. стремиться ежечасно преодолевать своё состояние отчуждённости от внешнего мира. Больных просят при посещении врача рассказывать, что они видели, как они стремились вырваться из замкнутого мира своих переживаний, что произвело на них впечатление, словом, добиваться максимально возможного экстравертированного поведения» [5, с. 464–465].

З. Музыка, природа, гипнотическое расслабление в психотерапевтических сеансах

Свой сеанс музыкотерапии, соединённой с творческим общением с природой в состоянии светлой расслабленности с помощью гипнотической песни предложила из своего многолетнего психотерапевтического опыта медицинская сестра нашей кафедрально-диспансерной амбулатории (каф. психотерапии РМАНПО) Елизавета Юльевна Будницкая. В работе «О психотерапевтическом приёме, оживляющем душу депрессивных пациентов» [57, с. 4–5] Елизавета Юльевна рассказывает следующее.

«Проводится он (сеанс — М.Б.) в нашей «психотерапевтической гостиной» с креслами, картинами (многие из них — творчество пациентов, созданы в процессе терапии творческим самовыражением М.Е. Бурно), свечами в красивых подсвечниках. Пламя свечи входит в круг психотерапевтического воздействия. Огонь (вечность), свет от свечи — такой нежный, успокаивающий, даже при дневных сеансах. Звучит музыка. Эта первая мелодия может быть самой разной — тут психотерапевт волен в своём выборе. Это может быть и какой-то старинный романс, песня или фрагмент из симфонического концерта, старинная духовная музыка. Продолжается это не более 10 минут. Следующим этапом сеанса будут слайды Природы — тоже в сопровождении музыки. Часто пользуюсь здесь концертами Чайковского, Вивальди, Баха и, конечно же, Моцарта (это 19, 21, 23 №№). Мне кажется, что светлая … музыка Моцарта удивительно тонко сливается с нашей среднерусской природой, помогает проникнуться печалью осеннего леса, почувствовать потаённую прелесть русских природных пейзажей. Философски-возвышенно звучат здесь также органные концерты Баха, например, в сочетании со слайдами высокого неба, сосен. Эта часть тоже длится минут десять. Затем погружаем пациентов в расслабленность телесно-душевную с помощью гипнотической песни. И в этой расслабленности, перед концом сеанса, предлагаем им, опять же с помощью музыки и слов-образов, вспомнить-почувствовать Природу, то что видели они сейчас на слайдах, вспомнить своё переживание этих слайдов. Предлагаю почувствовать это вечно Прекрасное. Музыка мягко убаюкивающая, углубляющая гипнотическое воздействие. Можно повторить и ту мелодию, которая звучала, когда смотрели слайды. И затем пробуждение. Пробуждение после слов о вечно живой природе, о нашей с ней связи — слов, звучащих как аккорд сеанса, слов, проливающих очищающий дождь на посветлевшую, освободившуюся, отдохнувшую душу. Слова эти мирят с тем, что казалось безысходным и безнадёжным, напоминают, что есть другой мир, существующий рядом. Мир прекрасной гармонии звуков, запахов, цвета, который противостоит депрессии. Нужно только стараться вглядываться в него чаще, пусть поначалу и механически. А живое ощущение придёт, просто не может не придти».

И. Клиническая библиотерапия психиатра-психотерапевта А.Е. Алексейчика (1985, Вильнюс) [1; 52, с. 304–309].

«Лечебное чтение, — отмечает Александр Ефимович Алексейчик, — от чтения вообще отличается своей направленностью на те или иные болезненно изменённые (для их нормализации) или нормальные (для уравновешивания ими болезненных) психические процессы, состояния, свойства личности. Лечебное воздействие чтения проявляется в том, что те или иные восприятия, связанные с ними чувства, влечения, желания, мысли, усвоенные с помощью книги, восполняют недостаток собственных образов и представлений, заменяют болезненные мысли и чувства или направляют их по новому руслу, к новым целям. Таким образом, можно ослаблять или усиливать воздействие на чувства больного для установления его душевного равновесия. Преимущества библиотерапии составляют: разнообразие и богатство средств воздействия, сила впечатления, длительность, повторяемость, интимность и др. [52, с. 305].

А.Е. Алексейчик советует для лечебного чтения (под руководством врача) разнообразнейшую литературу, начиная со «специальной медицинской», «специальной научной». Первенство тут, конечно, должно принадлежать психотерапевтической, психиатрической литературе…» «Основные задачи этой литературы: давать достаточные для правильной, оптимистической ориентации знания, устранять неправильные представления о заболевании, ориентировать в процессе преодоления имеющихся нарушений, стимулировать общую активность больного и др.» (с. 311). Отмеченное мне по душе в случаях неглубоких депрессивных расстройств, но с условием серьёзного усиления клиницизма в этих случаях. Т.е. неустанного разъяснения пациенту природы разных характеров, разных защитно-приспособительных сил души и тела, которым мы должны способствовать, изучая свою душу (характер). Это делается — дабы защитно-приспособительным творчеством помочь природе по-своему осветить нас поднимающим из депрессии вдохновением. Об этом далее — в разговоре о ТТСБ. Думается, что близкий мне, человечный доктор Алексейчик сам (и в жизни) несколько тяготеет к этому, когда, уделяя большое внимание биографической литературе, предлагает пациентам «за произведениями увидеть их авторов» (с. 317).

К. Создание творческих произведений о своём страдании.

Необъятная тема в истории терапии духовной культурой.

Вот древний документ. Это — «Сага об Эгиле» (древнескандинавский эпос, 1220 год). Викингу Эгилю в его горе о ещё одном погибшем в битве сыне дочь Торгерд посоветовала сочинить поминальную песнь о сыне. «Чем дальше сочинял, тем более креп Эгиль, и когда песнь была закончена, он исполнил её Асгерд, Торгерд и своим домочадцам. Он встал со своего ложа и сел на почётное сиденье. Эту песнь он назвал «Утрата сыновей». Потом Эгиль велел справить тризну по своим сыновьям по старому обычаю, а когда Торгерд уезжала домой, он богато одарил её на дорогу» («Исландские саги». Ред., вступ. ст. и прим. М.И. Стеблин-Каменского. — М.: Госиздат худ. лит., 1956, с. 228-230).

Серьёзно помогало моим депрессивным пациентам прочувствованное чтение автобиографических стихотворений армянского поэта Паруйра Севака (1924–1971). Это «Анализ тоски», «Протяжённость тоски», «Старые шрамы этого мира». Из «Анализа тоски» (перевод с армянского Юнны Мориц):

И, качаясь меж одиночеством и темнотой,
Я упорно хочу разложить, расщепить тоску,
Словно химик, хочу подвергнуть анализу и понять
Природу тоски и глубокую тайну тоски.

Порою приходится психотерапевтам, исходя из состояния депрессивного пациента, и самим писать за них лечебные стихотворения, будто это пациенты их написали.

О таком случае рассказывает коллега, одухотворённый курортный врач-психотерапевт Александра Владимировна Савельева (село Ундоры Ульяновской области). Из работы А.В. Савельевой «Страдание — в творчество!» [57, с. 26–28].

«… Спрашиваю:

— Что, если Ваше страдание, Вашу муку сердца переплавить в нечто, которое можно было бы отделить от Вашей души и сердца и которое представляло бы собой самостоятельную вещь — горькую, но красивую?

— Как это? — вопрошают безутешные глаза.

— А вот так: давайте для начала я переложу Ваше страдание в стихотворение, посмотрим, что из этого получится.

На повторном приёме кладу на стол готовые стихи, написанные от первого лица:

— Вот Ваше страдание. Читайте.

Придорожная трава

Я привыкла быть битой,
Мне болеть не впервой
И привычно пылиться
Придорожной травой,
До корней замерзая
На морозном ветру,
До последней прожилки
Усыхая в жару.

Всё привычно: быть битой
И болеть на впервой.
Непривычно другое —
Быть не просто травой.
Мне сказали однажды,
Что я — белый цветок,
И, сорвав, нацепили
На лихой завиток.

И носили, красуясь,
Может, час или два, —
Оттого и кружилась,
Захмелев, голова, —
А потом отцепили,
Словно это — утиль,
Равнодушно забросив
В придорожную пыль.

Кто сказал мне однажды,
Что я — белый цветок?
Никому не поверю,
Заучу назубок
И ручаюсь своею
Чуть живой головой:
Я была и осталась
Придорожной травой.

Наблюдаю за пациенткой. Тонкие невербальные сигналы достаточно убедительны, чтоб сказать, что перемена произошла. Терпеливо дожидаюсь вербальной информации:

— Знаете, доктор, это удивительно, всё как у меня, и это действительно моё страдание, но теперь оно существует отдельно, стоит, как изваяние, — и какое красивое! Как я не подумала об этом раньше? Ведь сколько горестно-печальных песен, которые поют всем миром! Страдание следует переплавить в песню — и пусть живет, правда ведь? Моё страдание сейчас переливается в это надрывное песнопение.

— Вам будет ещё легче, когда Вы сами попытаетесь сочинить нечто подобное. Попробуйте!

На следующем приёме подаю ещё один листок:

— Что, если теперь Вы попытаетесь иными глазами посмотреть на случившееся? Читайте.

Как хорошо быть позаброшенной

Как хорошо быть позаброшенной
И никого уже не жаловать,
Себя тем более не баловать,
Жить на миру не как положено:

Одеться в рубище холодное —
Пускай другие наряжаются
И век собою обольщаются,
А мне сойдёт и неугодное.

И нет нужды глядеться в зеркало
И созерцать себя, плюгавую,
Точить углы свои корявые —
Всё так и эдак исковеркано.

Не надо маяться подобием,
Стараться выглядеть улыбчиво,
И ради всякого приличия
Терпеть не нужно неудобное.

Ах, мне теперь уже без разницы,
Что скажут люди в неведении
Либо в суровом осуждении —
Я в этом мире только странница.

А хорошо идти раскованной,
Ничем мирским уже не связанной
И никому уж не обязанной —
С своей личиной забракованной.

И свежий ветер во всю улицу.
Все путы старые оборваны,
Простор на все четыре стороны,
И воля вольная мне спутница!

У моей пациентки воссияли глаза (и мои тоже). Теперь я жду письма, обещала мне сочинить новеллу…»

Ещё о работах А.В. Савельевой см. в моём кратком очерке о ТТСБ [15].

Продолжение следует.

Первая часть и список литературы