Культурно-исторические аспекты психопрактик

В нашей предыдущей статье, опубликованной в журнале «Вопросы психологии» (2018, №4), обсуждалась проблема взаимоотношения академической психологии и психопрактики. В каком случае психопрактики, стремительно вошедшие в нашу жизнь в последние десятилетия, могут обогатить научную психологию, стать ее исследовательским полем? Возможно ли дать научную оценку психопрактик с позиций психологии? В чем состоит сам феномен психопрактик и можно ли его описать?

Представляется, что для ответа на эти вопросы сами психопрактики, или направления практической психологии, должны стать объектом специального исследования. Методологией такого исследования мог бы стать культурно-исторический подход.

Учитывая вышесказанное, попробуем предложить программу изучения психологических практик с точки зрения культурно-исторического подхода.

1. Первый вопрос, на который необходимо ответить, — это вопрос о целях и ценностях той или иной практики. Для этого необходимо изучить тексты (если они имеются), где, как правило, формулируется «теория» практики; помимо этого желательно побеседовать с представителями разных теоретических направлений и попытаться понять и отрефлексировать их субъективные представления о целях своей работы. Можно также проанализировать сеансы бесед, или сессий, отзывы пациентов или клиентов, участников тренингов. Интересно изучить и жизненный путь создателей и последователей конкретной психопрактики. Немаловажно и то, как позиционирует себя конкретная практика в социальном и медийном пространстве, к каким формам рекламы прибегает, какие имеет организационные структуры. Более тонкое исследование предусматривает анализ самого процесса работы, запись и просмотр живых сессий, бесед, тренингов. Так или иначе, в ходе работы возникает определенная направленность движения к конкретным целям. Вопрос, на который надо ответить, таков: какой идеал человека стоит за этими целями, что подразумевается при этом под здоровьем, нормой, развитием и т.д.?

Даже при самом общем и поверхностном взгляде можно заметить, что сами консультанты и терапевты далеко не всегда осознают те ценности и идеалы, которые стоят за их практикой. Такие цели, как снятие симптомов (фобий, функциональных невротических расстройств и др.) или субъективное удовлетворение, улучшение самочувствия, не касаются мировоззренческого аспекта практики. Довольно часто в психопрактиках можно встретиться с заявлением о некой мировоззренческой нейтральности или моральной безоценочности в позиции психолога-консультанта. Но возможно ли это? А может быть, все-таки позиция есть, но в отличие от морали, которая основана на идее общественного блага, подчеркивает общественное значение поступков человека, она утверждает приоритет интересов отдельного человека, индивида, его личной выгоды. Так, в психоанализе моральные требования общества выступают в качестве барьера на пути удовлетворения потребностей личности, они вступают в конфликт с природными побуждениями индивида и являются причиной невроза. Казалось бы, гуманистическая психология и психотерапия проникнуты верой в человека и его потенциал, но основной ценностью в жизни личности в этих подходах оказывается самореализация и самоактуализация. При всех тонкостях понимания этих потребностей и ценностей личности, акцент на «самости» говорит о многом. Примеры можно продолжить и вспомнить популярные психологические лозунги и призывы, которые используются в тренингах, групповых и индивидуальных занятиях: «ты никому ничего не должен», «научись любить самого себя», «убей в себе свою мать» и т.п. Признаемся, что мы способны разглядеть мораль, которая стоит за этими высказываниями: наряду с ценностью отдельной личности можно отметить и индивидуализм, прагматизм, критику таких ценностей, как признание иерархии, авторитета. По-особому понимается природное начало в человеке: с одной стороны, оно поднимается высоко и реабилитируется в своих правах, а с другой — размываются границы нормы, и любое проявление, влечение могут считаться принадлежащими или свойственными «природе» человека, а значит, естественными, здоровыми и т.п. Только конкретный анализ содержания каждой практики позволит выделить ее ценностно-мировоззренческую составляющую, в том числе тот образ человека, который за ней стоит.

2. Описание феноменологии психических состояний, возникающих в конкретной психологической практике, и тех психологических механизмов, которые задействуются в такой работе. То, что эта феноменология различается в разных практиках, подчас легче заметить со стороны, чем выделить ее, находясь «внутри» практики. Пока мы «внутри», все, что происходит с нами, кажется вполне естественным, не рефлексируется. Если же просить людей все-таки ответить на вопрос о своих переживаниях и произошедших с ними изменениях, они, скорее всего, повторят то, что им известно из психопрактической «теории», из дискурса практики. В наших исследованиях различных танцевальных и двигательных практик мы многократно наталкивались на эту закономерность (Танцевальные практики, 2012). В оценках результатов участники занятий обычно воспроизводят слова руководителя, в точности следуя «идеологии» направления. Так дискурс практики усваивается всеми включенными в нее участниками, он является неотъемлемой ее принадлежностью.

Однако если попробовать отделить дискурс от собственно практики (т.е. того, что в ней происходит, какие культивируются состояния, какая психическая продукция возникает и т.п.), то можно увидеть реальное многообразие психотерапевтического опыта. В одних практиках культивируется сновидческая продукция, в других — ассоциативная, фантазия. Есть практики, в которых возникают экстатические состояния, в других — переживают конфликт, тревогу, напряженность, состояния транса, гипноза, влюбленности в терапевта и т.д. Эти и другие состояния систематически возникают в той или иной конкретной психопрактике, считаются как будто естественными, само собой разумеющимися, доказывающими правильность «теории», но редко кто ставит вопрос иначе: а как они порождаются, какие условия для этого создаются?

В этом контексте уместно вспомнить образ «ловушек» для психики, о которых говорит Л.С. Выготский в своей «Психологии искусства» (1986). Он показывает, как в форме художественного произведения, в его сложной конструкции скрыты такие «ловушки», которые систематически приводят читателя или зрителя к определенному эстетическому переживанию. Суть этого переживания состоит в противочувствии, в некоем противоречии, которое возникает между материалом художественного произведения (например, его фабулой) и формой (поэтической и композиционной структурой). Противочувствие в кульминационной точке приводит к некоторому взрыву, катарсису и трансформации эмоций, новому смыслу и отношению.

Как легко заметить, такие же «ловушки» расставлены и в ходе психотерапии и неизменно приводят клиентов, участников или подопечных психолога к определенным переживаниям и состояниям.

3. Сравнительный анализ психопрактик. Сравнительный метод в культурологии и в целом в гуманитарных науках является одним из ведущих (Степанов, 1997). Л.С. Выготский также указывал на важную роль сравнительного подхода в культурно-исторической психологии (Выготский, 1983).

Применение сравнительного метода в отношении психологического консультирования и психотерапии позволило выделить некие универсалии самого процесса взаимодействия, обеспечивающие успех вне зависимости от конкретного направления. Так, анализ процессов общения и речевого поведения в ходе сеансов психотерапии привели Дж. Гриндера и Р. Бэндлера к созданию метода нейролингвистического программирования (НЛП), обобщающего опыт таких выдающихся психотерапевтов, как Фриц Перлз, Вирджиния Сатир, Милтон Эриксон. Они обратили внимание на лингвистические паттерны и структуры речи, в которых отражается субъективный опыт человека, его модели мира. Выделение репрезентативных систем и кодов доступа к ним были следующими этапами в развитии метода (Бэндлер, Гриндер, 2015).

Понимание того, что в основе работы многих психотерапевтов лежит использование трансовых состояний, позволило по-новому взглянуть как на традиционные практики психологического воздействия и трансформации сознания человека, так и на современные методы психологической помощи.

Довольно продуктивными оказались и попытки проанализировать психологическое консультирование и психотерапию как процессы межличностного взаимодействия и общения. Это позволило рассмотреть роль мотивации участников в процессах психотерапевтического интервью, описать процессы мотивирования или построения мотивации, поддержки мотивации к изменениям. Также это дало возможность увидеть психотерапию и консультирование как процессы межличностного влияния, контакта. Другим важным результатом явилось выделение и описание микротехник, составляющих универсальную основу процесса психологического интервьюирования и помощи, вне зависимости от теоретической направленности подхода. Среди этих микротехник и базовых навыков можно указать навыки внимательности, методы наблюдения, а также установления и поддержания контакта, ведения беседы (умение выслушать, понять, задать вопрос, отразить чувства клиента, раскрыть свои чувства и отношение). Выделяются и универсальные приемы и составляющие методов воздействия, такие как обратная связь, подведение итогов сказанного, совет, информация, инструкция, интерпретация, директивы, рациональное объяснение, логическая последовательность и др. (Айви, Айви, Саймон-Даунинг, 1999; Ягнюк, 2014).

В свое время, создавая практикум по методу беседы и наблюдения в психологии (Айламазьян, 1999), мы по сути также занялись сравнением и обобщением и наряду с разнообразием форм этих методов выделили базовые способности, обеспечивающие существование любого психологического исследования, любой психологической практики. В отличие от предыдущего подхода, описывающего микротехники, т.е. приемы ведения интервью и психологической беседы, мы говорили о базовых способностях человека видеть, слышать, неотделимых от его личности, от его психологической целостности.

Вводя оппозиции «смотреть — видеть» или «слушать — слышать», мы хотели подчеркнуть целостный, подчас инсайтный характер этих процессов. Несмотря на их данность нам, некоторую изначальность как способность к целостному схватыванию смысла ситуации или поведения отдельного человека, его отношения к нам, к ситуации и т.п., указанные процессы могут и должны специально развиваться и активизироваться. Подчас они подавлены односторонне аналитической, интеллектуалистической установкой сознания, обращающей внимание на внешне наблюдаемые, но лишь частные моменты поведения человека. Личностная невключенность в общение также делает невозможным это целостное видение ситуации, собеседника. Развитие этих способностей, которые мы также предложили отнести к «экспрессивной функции сознания» (понятие Э. Кассирера (2002)), требует не столько обучения, сколько воспитания, особой работы по их высвобождению, обнаружению и специальной организации, выстраиванию в сложную деятельность психологического наблюдения и беседы.

В последнее время особую популярность приобретает концепция множественного интеллекта, в структуре которого особое место занимает так называемый эмоциональный интеллект (Гарднер, 2007). Подчеркивается, что успешность в работе в целом ряде профессий связана с наличием и высоким уровнем эмоционального интеллекта как способности к опознанию в себе и других людях эмоций и чувств, а также к их выражению. Таким образом, наличие эмоционального интеллекта можно рассматривать как условие овладения и осуществления психологической практики психологами.

4. Культурно-исторический анализ психопрактик предполагает поиск и выявление аналогов или источников соответствующих методов в истории культуры, общественных институтов. Подлинная история психопрактик уходит в глубь веков и включает разные сферы и формы деятельности: от обрядово-ритуальной до эстетически-художественной, от военной до досуговой и т.д. Древний ритуал с его синкретической формой содержал в себе зачатки многих, в дальнейшем ставших самостоятельными, видов искусств. Еще не отделенные от своей религиозной основы, они были мощным средством преобразования души человека, трансформации переживания и создания настроя сознания на определенные цели. Внутри тех или иных культурных практик формировалась идентичность человека, его ценности, мировоззрение, его целостность (Айламазьян, 2015а). Они также предлагали определенный путь достижения этих целей, формирования идеала.

К таким культурным практикам можно отнести языческие ритуалы очищения и жертвоприношения, исцеления и плодородия. Структура древних обрядов и шаманских практик представляет собой последовательность определенных действий и связанных с ними состояний, целью которых является контакт с духом предков или духом — покровителем племени. В состоянии транса, или одержимости, шаман оказывается как бы раздвоенным: его душа отделяется от тела и путешествует в мире духов. Иногда в транс впадают и другие участники обряда или тот, кто нуждается в исцелении, заболевший член племени. Борьба со злым духом, которую ведет шаман в состоянии транса, увенчивается исцелением (Федорова, 1986).

Обряды инициации, или посвящения, занимают особое место в ряду древних магических ритуалов преображения человека. В этих обрядах человек как бы наделяется новой силой, новыми сверхъестественными возможностями и новой природой.

Обряды посвящения в мага или колдуна сопровождаются откровениями и видениями. Как отмечает М. Мосс, «маг получает от единовременного контакта с духом некое постоянное свойство. Для оправдания постоянности этого магического свойства стали считать, что в человеке произошли глубокие изменения…» (Мосс, 2000, с. 133). Важным этапом в развитии религиозного сознания и культа можно считать появление мистерий. В отличие от магических обрядов, в мистерии в коллективном общем действии обычно «проживалась» история божества, его смерти и возрождения. Это действие уже носило символический характер, в котором все совершаемое имело особый сакральный смысл. Основывалось оно не столько на трансе, сколько на таинстве, на вере и единении с богом посредством приобщения к его судьбе или к его бытию. До нас дошли предания об Элевсинских мистериях, в которых мистам, или посвященным, сообщалось тайное знание о загробной жизни, об обретении душой вечности (Скржинская, 2010). Другие известные мистерии, повлиявшие на всю европейскую культуру, — это мистерии Диониса. В их основе лежит миф о Дионисе — боге виноделия и виноградной лозы, боге умирающем и возрождающемся, растерзанном титанами и отдавшем свою частицу каждому из нас. В отличие от Элевсинских таинств, мистерия Диониса вызывает «священное безумие» — состояние, в котором человек возвращается к своему природному началу, сливается с миром зверей и растений, теряя свое обыденное, разумное Я. Временный уход человека от цивилизации, от связанных с ней правил и жестких норм, от своего рассудочного Я дарует очищение и обновление, освобождение от действительного помешательства и утраты разума. Ведь именно безумием Дионис наказывает тех, кто игнорирует его мистерии (Зелинский, 2014).

Праздники в честь Диониса породили новую культурную традицию и практику — театральное представление. Появление трагедии и комедии обязано дионисийским обрядам, в них отражалась двойственная сущность бога — его жертвенная смерть и возрождение в виде виноградной лозы. Прообразом неиссякаемой жизни назвал Диониса известный эллинист Карл Кереньи — автор монографии о религии Диониса (2007).

Как отмечают исследователи, сама форма театрального действа отражает структуру формирующейся личности: первые представления о личности в греческом полисе связаны с исполнением человеком определенной роли. Вышедший из мистерии театр приобретает самостоятельное значение и становится особой практикой, в которой доминирует игровое начало. Важен и тот диалог, который разворачивается между протагонистом и хором, протагонистом и его alter ego и в конечном счете — между актером и исполняемой им ролью.

С приходом христианства особое значение приобретает слово и вера в его действенную творящую силу. Именно речевые ритуалы начинают играть ведущую роль в отношениях человека с божественным. Таким ритуалом становится молитва, приобретающая разные формы и выполняющая разные функции. Как пишет М. Мосс о феномене молитвы, «она играла самые различные роли: тут грубое требование, там это приказ, иной раз договор, акт веры, исповедь, просьба, восхваление, осанна. Иногда однотипные молитвы последовательно проходили через все эти превратности: почти пустая вначале, одна молитва однажды оказывается полной смысла, а другая, утонченная и возвышенная изначально, шаг за шагом опускается до механического распевания» (Мосс, 2000, с. 235). Особенность молитвы как психологической практики состоит в том, что в ней присутствуют мысль и произвольное действие, она требует произвольного внимания и сознательного намерения.

Со временем именно дискурсивные практики получают широкое распространение. В античный период появляются речевые практики, формирующие личность человека, не связанные непосредственно с религиозным обрядом и ритуалом, культом. К устным традициям можно отнести культуры диалога и дружеского общения, общения между учителем и учеником. Беседа Сократа стала образцом метода воспитания в диалоге. Не меньшее значение приобрели и письменные формы самопознания, самоанализа и самообретения: философская и дружеская переписка, дневник, воспоминания, автобиография (Дорофеев, 2015).

Задача духовного совершенствования приводит к возникновению целых культурных институтов. Достижение состояния святости, подражание Христу становится целью христианской аскетики и особого служения. Отраженный в трудах подвижников Церкви, этот опыт представляет собой поиск пути полного преображения человеческой природы, ее «обожения» (Флоренский, 2003). Он опирается на переживание веры, основанное на единстве постигаемого в откровении и рациональным путем. Это сложное состояние, представляющее собой целостность различных начал человека, включая его телесную и чувственную природу, возникает вследствие непрестанных сознательных усилий человека, но одних волевых усилий недостаточно. Высшим проявлением этих усилий является смирение человека, добровольный отказ от эгоистических устремлений и намерений в пользу принятия воли Божьей. Свободный и сознательный выбор человека является непременным условием христианского духовного пути, а переосмысление всей жизни человека сквозь призму принятых ценностей является содержанием этого пути, процессом внутренней работы, опосредующим жизнь. «Втягивание» всей личности человека в эту работу предполагает и изменение его поведения. Оно достигается прежде всего через нравственную оценку поступков, покаяние, которое осуществляется в исповеди.

Уходящую в Античность историю имеют культурные практики иной, подчас противоположной направленности: это карнавал и праздники, маскарады, балы. Они используют механизм временного снятия запретов и ограничений, нормативных давлений и таким образом позволяют недозволенное сделать дозволенным. Этот временный отказ от серьезности и победа игрового начала дают возможность снять ту высокую психическую напряженность, которая возникает вследствие подавления импульсов и неприемлемых влечений, высоких нормативных требований и осуществления постоянных волевых усилий. Игра и карнавал как культурно-исторические практики, имеющие важные психологические и социальные функции, описаны и проанализированы в работах Й. Хейзинги (2011) и М.М. Бахтина (2015). Начиная с эпохи Возрождения в европейской культуре получают распространение практики воспитания и совершенствования человека вне института Церкви. Прежде всего речь идет о культуре диспута и философской беседы. Во многом воссозданная античная традиция приобрела новые черты. Возникшие идеи гуманизма имели корни в христианской культуре, сделавшей высшей ценностью личность человека. Однако в отличие от религиозного взгляда на человека гуманизм в его ценностном аспекте подчеркивает значение индивидуальности, природных особенностей и разнообразие человеческих натур (Баткин, 2015).

Необходимо отметить, что в целом в европейской культуре начинается превалирование речевых практик в воспитании личности, формировании ее самосознания и саморегуляции. Прежде всего это связано с самим пониманием личности человека как рационального начала, обусловленного мышлением. Основанное на критическом логическом мышлении, рассуждение становится базой для принятия решений, выбора и оценки последствий поступков. Особое значение приобретает литература и прежде всего такой ее жанр, как роман (Бахтин, 1979). Значительный вклад в развитие мировой литературы внесли русские писатели, создавшие роман-размышление, роман — внутренний диалог. Он стал важнейшим инструментом воспитания и формирования самосознания личности, ее способности к самоанализу и самопознанию.

Кризис европейской культуры, который стал чувствоваться уже в XIX в., привел к попыткам расширить мировоззренческие горизонты и к критике рационализма. Эта тенденция выражалась в повышенном интересе к тому, что было отвергнуто предыдущим этапом культуры: иррациональному, инокультурному, телесному, экстатическому и др. Популярность Востока открыла дорогу и той многовековой традиции духовного совершенствования через телесные практики, которая сложилась в Индии и Китае. Речь идет о йоге, тибетской и индийской медицине, боевых искусствах.

Идея синтеза искусств, оказавшая большое влияние на художественный процесс в Европе и России и приведшая к переосмыслению и возрождению музыкального театра, танцевального искусства и др., имела свои корни в восточной культуре, культуре Византии, на что указывают современные исследователи (Шахматова, 2018). Театр и танец, «вспомнив» о своем древнем мистериальном происхождении, в новых общественных условиях превращаются в методы и пути воспитания нового человека, реализующего свои возможности и раскрывающего свой творческий потенциал. Эти идеи были воплощены в философии и творчестве Ф. Ницше, Р. Вагнера, А. Дункан, А.Н. Скрябина и других (Айламазьян, 2017). Помимо воспитания через эстетическое воздействие и эстетическое переживание, возникает и другая идея — воспитания нового человека через трудовую деятельность. Особую популярность она приобретает в советской педагогике и психологии. Труд, в отличие от речевых практик и даже более целостных практик эстетического воспитания, имеет своим результатом жизненно важный продукт и предполагает ответственность субъекта за свою деятельность (Макаренко, 1986; Геллерштейн, 2018).

Говоря о культурно-исторических практиках формирования и воспитания человека, нельзя не обратиться к подходу М. Фуко, который ввел понятие практик «заботы о себе» или «технологии себя» (Фуко, 2007). Все существующие с древности практики или «технологии» можно разделить на обряды очищения, техники концентрации души и техники отрешения. С.С. Хоружий (2010) использует понятие антропологических практик, анализируя различные образы человека в истории культуры и философии.

Возникшие в рамках психологического подхода к человеку практики работы с сознанием и личностью человека, так называемые психопрактики, не могут быть поняты вне культурно-исторического контекста. Как показывает анализ, они являются подчас «превращенными формами» (Мамардашвили, 1970) или отдельными фрагментами тех традиций, которые существовали в обществе и культуре с древних времен.

5. Исследование психологических практик должно завершиться описанием и анализом тех условий, которые создаются в данной практике для формирования определенных феноменов психологической реальности (состояний, установок, переживаний и т.п.) или для организации тех или иных видов активности. Такой подход предполагает выявление как хорошо осознаваемых, так и менее осознаваемых аспектов и обстоятельств, связанных с мотивированием обращающихся за психологической помощью, их отбором, организацией процесса общения, отношением к прошлому опыту и т.п.

В качестве примера мы можем привести проведенный нами анализ практики музыкального движения (Айламазьян, 2015б). В нем мы попытались не только выделить специфические задачи, которые решает практика, но и описать различные методические принципы и приемы с точки зрения уровней организации движения. В результате отдельные правила и требования получили психологическое обоснование и были выстроены в целостную систему условий, соблюдение которых способствует порождению свободного действия в ситуации музыкально-двигательной импровизации. Проведенное исследование позволило увидеть те механизмы, которые лежат в основе практики, и сформулировать ее главные теоретические идеи: «Для того чтобы создать условия самостоятельного порождения движения, необходимо вернуть человеку чувствительность к тем возможностям, которыми он обладает, научить действовать в ситуации незаданного конечного результата движения, получить доступ к спонтанным импульсам и непроизвольным аспектам выразительности. Иными словами, необходимо предельно расширить степени свободы движения, возникающего как отклик на звучащую музыку» (Там же, с. 37).

***

Нам представляется, что обращение к изучению опыта психопрактик существенно изменит облик научной психологии, ее категориальный аппарат, представления о методах исследования. Наиболее адекватной парадигмой для преодоления схизиса в психологии может стать культурно-исторический и, шире, культурно-деятельностный подход, в рамках которого создана методология экспериментально-генетического и формирующего типов исследования, разработаны представления о развитии высших психических функций, о культурных средствах овладения собственным поведением и психикой, о роли общения в процессах развития, интериоризации и др. Несомненно, что в ходе исследования, которое может быть названо психолого-историческим, будут привлекаться и вырабатываться новые понятия и произойдет обогащение самой методологии культурно-деятельностной психологии. Давно назрела потребность в соединении культурно-исторической психологии с идеями М.М. Бахтина о диалогической природе сознания. Особенно актуальной эта задача становится в связи с анализом процессов общения в ходе психологического консультирования, тренинга или психотерапии. Не менее важной для анализа психопрактики является проблема психических состояний или состояний сознания. Исследование психопрактик позволит не только развеять многие мифы и устоявшиеся стереотипы, но и стать основой для созидания новых практик, созвучных культурно-историческому подходу в психологии. А.Г. Асмолов и М.С. Гусельцева определяют миссию психолога в современном мире как «мотиватора социальных изменений и изобретателя культурных практик поддержки разнообразия» (Асмолов, Гусельцева, 2016, с. 24). Развитие личности отдельного человека является главной целью и ценностью данных практик, однако личность человека при этом не противопоставляется культуре и обществу, а воплощает собой диалектику нормативности и творчества.

Литература

1. Айви А.Е., Айви М.Б., Саймэк-Даунинг Л. Психологическое консультирование и психотерапия. Методы, теории и техники: практическое руководство. М.: Психотерапевтический колледж, 1999.
2. Айламазьян А.М. Метод беседы в психологии: Учеб. пособ. для студентов факультетов психологии. М.: Смысл, 1999.
3. Айламазьян А.М. Психопрактика как предмет исследования: к проблеме схизиса в психологии // Вопр. психол. 2018. № 4. С. 121–127.
4. Айламазьян А.М. Роль пластического образа в формировании идентичности личности: исторический аспект // Национальн. психол. журн. 2015а. № 4 (20). С. 37–48.
5. Айламазьян А.М. Становление метода музыкального движения – поиск нового педагогического подхода // Журн. практич. психолога. 2015б. № 3. С. 27–43.
6. Айламазьян А.М. Фестиваль «Терпсихора в Тавриде» как воплощение идеи синтеза искусств // Культура и искусство. 2017. № 12. С. 98–107.
7. Асмолов А.Г., Гусельцева М.С. Психология как ремесло социальных изменений: технологии гуманизации и дегуманизации в обществе // Мир психологии. 2016. № 4 (88). С. 14–28.
8. Баткин Л.М. Собрание избранных работ: В 6 т. Т. 2. Леонардо да Винчи и особенности ренессансного творческого мышления. М.: Новый хронограф, 2015.
9. Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса. М.: ЭКСМО, 2015.
10. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979.
11. Бэндлер Р., Гриндер Дж. Большая энциклопедия НЛП. Структура магии. М.: АСТ, 2015.
12. Выготский Л.С. История развития высших психических функций // Выготский Л.С. Собр. соч.: В 6 т. Т. 3. Проблемы развития психики / Под ред. А.М. Матюшкина. М.: Педагогика, 1983. С. 5–328.
13. Выготский Л.С. Психология искусства. М.: Искусство, 1986.
14. Гарднер Г. Структура разума: теория множественного интеллекта. М.: ИД «Вильямс», 2007.
15. Геллерштейн С.Г. Методология психотехники. Предвосхищение. Эволюция. Труд. Избранные психологические труды: В 2 т. / Ред.-сост. А.Г. Асмолов, О.Г. Носкова, О.Н. Чернышева. М.: Когито-Центр, 2018.
16. Дорофеев Д.Ю. Личность и коммуникации. Антропология устного и письменного слова в античной культуре. СПб.: ЧОУ РХГА, 2015.
17. Зелинский Ф.Ф. История Античных религий. Т. I–III. СПб.: Квадривиум, Алетейя, 2014.
18. Кассирер Э. Философия символических форм: В 3 т. Т. 3. Феноменология познания. М.; СПб.: Университетская книга, 2002.
19. Кереньи К. Дионис: Прообраз неиссякаемой жизни. М.: Ладомир, 2007.
20. Макаренко А.С. Педагогическая поэма. М.: Московский рабочий, 1986.
21. Мамардашвили М.К. Форма превращенная // Философская энциклопедия / Гл. ред. Ф.В. Константинов. Т. 5. М.: Сов. энциклопедия, 1970. С. 386 – 389.
22. Мосс М. Социальные функции священного / Науч. ред. И.В. Утехин, Н.М. Геренко; сост. В.Ю. Трофимов. СПб.: Евразия, 2000.
23. Скржинская М.В. Древнегреческие праздники в Элладе и Северном Причерноморье. СПб.: Алетейя, 2010.
24. Степанов Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования. М.: Школа «Языки русской культуры», 1997.
25. Танцевальные практики: семиотика, психология, культура / Отв. ред. А.М. Айламазьян. М.: Смысл, 2012.
26. Федорова Л.Н. Африканский танец. Обычаи, ритуалы, традиции. М.: Наука, 1986.
27. Флоренский П.А. Столп и утверждение истины: Опыт православной теодицеи. М.: АСТ, 2003.
28. Фуко М. Герменевтика субъекта. СПб.: Наука, 2007.
29. Хейзинга Й. Homo Ludens: Человек Играющий. Опыт определения игрового элемента культуры. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2011.
30. Хоружий С.С. Фонарь Диогена. М.: Ин-т философии, теологии и истории св. Фомы, 2010.
31. Шахматова Е.В. Мифологема «Восток» в философско-эзотерическом контексте культуры Серебряного века: Автореф. дис. … доктора философ. наук. М., 2018.
32. Ягнюк К.В. Анатомия терапевтической коммуникации. Базовые навыки и техники: Учеб. пособ. М.: Когито-Центр, 2014.

Источник: Айламазьян А.М. Культурно-исторические аспекты психопрактик // Вопросы психологии. 2018. №5. С. 54–64.