Одиночество: данность и заданность

Предлагаем вниманию читателей фрагмент статьи Виктора Ефимовича Кагана «Одиночество: данность и заданность», завершающей книгу рассказов «Город» Яна Шайна.

Лора Гуэрра, вдова поэта, писателя, сценариста и режиссера Тонино Гуэрра, так объясняет связь этих текстов: «Сюита “Город” и заключительная статья питаются от одной корневой системы. “Город”-мужчина продолжается в Статье. Она — Реквием, итог счастливой / гибельной связи, послесловие к ней женщины-статьи».

«Последний раз психолог писал статью к изданию произведений художественной прозы в 1928 году, — отмечает Ян Шайн. — Статья называлась “Достоевский и отцеубийство”, адресовалась она роману “Братья Карамазовы”. Автор — Зигмунд Фрейд».

Одиночество: данность и заданность

…

За недолгое время с начала ХХ в., когда в исследование одиночества интенсивно включились философы и потом, в конце 1930-х г.г., психологи, накопилась огромная литература, обзор которой здесь невозможен и неуместен. Сегодня тема одиночества на кончиках языков, перьев и общественного внимания — говорят об эпидемии или пандемии одиночества, его наступлении на общественную жизнь и психологический мир человека. Для борьбы с ним создаются службы знакомств, клубы, телефоны доверия, тренинги общения, общение напрокат — возможность за плату нанять человека, чтобы поговорить с ним, в некоторых странах появляются даже министерства одиночества. При всей важности таких вещей я ограничусь обращением к одиночеству как переживанию, и не с позиций социального строительства и академической науки, а с позиций экзистенции, которую понимаю как переживание себя и мира в отношениях с собой и миром. Однако и в этих границах понятие одиночества остаётся размытым (размытые понятия — fuzzy notions, обозначающие что-то всем в общем понятное, хотя единого определения не имеющее, есть даже в физике и математике), рамочным — очерчивающим пространство и совокупность разных одиночеств, или, скажем так, зонтичным, содержащим в себе уединение, изоляцию и собственно одиночество.

Уединение добровольно, временно, связано с удовлетворением какой-то важной душевной потребности:

Остатки песни тают, тают
И растворяются в тиши
Как будто птицы улетают,
А мне никак. И ни души.
Никто не ходит и не пишет.
Тропинка в травах — ни следа.
Никто не видит и не слышит,
И можно плакать без стыда,
Уснуть, не каясь, не греша,
Быть одному на свете белом
Пока омытая душа
Неслышно обрастает телом.

(стихотворение автора)

«Одиночество — ключ снаружи, уединение — ключ изнутри» (Ю. Рост), «Если вас позвали и вы не откликнулись, то это уединение, если вы позвали и никто не откликнулся, то это одиночество» (И. Бродский). Кажется, что одно исключает другое, хотя они глубоко связаны. Сказать: «Извините, мне нужно побыть одному» — не всегда легко из-за опасения оказаться непонятым и страха одиночества.

Переживание одиночества восходит к выделенной И. Яломом в числе конечных данностей данности изоляции: не физической изоляции, которая совсем не обязательно выражается одиночеством, а изоляции экзистенциальной. Это фундаментальная, абсолютная изоляция, она кроется за всяким чувством изоляции и от неё никто не избавлен: «Сколь бы ни были мы близки к кому-то, между нами всегда остаётся последняя непреодолимая пропасть; каждый из нас в одиночестве приходит в мир и в одиночестве должен его покидать. Порождаемый экзистенциальный конфликт является конфликтом между сознаваемой абсолютной изоляцией и потребностью в контакте, в защите, в принадлежности к бóльшему целому» (И. Ялом). Здесь просятся вместо изоляции словá отдельность или обособленность, аукающиеся с неслиянностью: «… наши миры никогда не могут совпасть полностью. Я с самого начала нахожусь в своём; он в своём. В этом ещё одна причина изначального одиночества» (Х. Ортега-и-Гассет). Если отдельность нам дана, то связанный с ней экзистенциальный конфликт и его разрешение заданы как одна из задач развития, без решения которой невозможно то, что Г. Померанц и М. Мамардашвили называют собиранием себя.

Одиночество — стрессовое состояние переживания реальной или мнимой недостаточности связей со значимыми для человека людьми или сторонами мира, состояние непонятости — это «состояние, о котором некому рассказать» (Ф. Раневская): можно рассказывать, если есть кому выслушать и услышать, но рассказать, передать — нет.

Ни славы и ни коровы,
Ни шаткой короны земной —
Пошли мне, Господь, второго —
Чтоб вытянул петь со мной!

Прошу не любви ворованной,
Не славы, что на денёк —
Пошли мне, Господь, второго,
Чтоб не был так одинок.

Чтоб кто-нибудь меня понял,
Не часто, ну хоть разок,
Из раненных губ моих поднял
Царапнутый пулей рожок.

И пусть мой напарник певчий,
Забыв, что мы сила вдвоём,
Меня, побледнев от соперничества,
Прирежет за общим столом.

Прости ему. Пусть до гроба
Одиночеством окружён.
Пошли ему, Бог, второго —
Такого, как я и он.

(А. Вознесенский)

Разным исследователям одиночество открывалось разными своими ликами — неприкаянности, неслиянности, ответственности, уединения и т.д. Уединение, изоляция и чувство одиночества — грани общего понятия одиночества; они так или иначе связаны со страхом перед одиночеством, рождающимся в поле напряжения между полюсами природного и метафизического.

Данность одиночества не одинока, а если и одинока, то своей заглавностью в кругу других данностей — смерти, свободы, бессмысленности, с которыми человек всегда один на один.

…

***

Публикуем один из рассказов книги «Город» Яна Шайна.

Канберра. Ничего страшного…

Накануне серебряной свадьбы Линда поняла, что не переносит присутствие мужа. Испытывает к нему отвращение.

Колин сидел напротив жены, держал в руке утреннюю газету, в другой — чашку с кофе. Чтобы перевернуть страницу, он швырял толстушку на белоснежную скатерть, чиркал пальцем по языку. Звучно прихлебывая, не замечая на ладонях налет от типографской краски, отламывал от багета куски.

— Колин, если бы ты знал, как тошно видеть мутные капли, повисшие на торчащих из ноздрей волосках. Заросли в ушах. Переносить тяжелый дух немытого на ночь тела. Бедствовать от нестриженых ногтей, особо на большом пальце правой ноги, который больно царапает голень. Как противно ощупывать наросты от съестного на ручке холодильника. Стеречь на стульчаке унитаза брызги подстывшей мочи, терпеть фекальную вонь. Почему ты не пользуешься освежителем воздуха?!

Боже, неужели тебе не противно поддевать вилкой с обеденного стола ошметки ногтей и кожи после личного маникюра. Жить рядом с пастбищем тараканов. Помилосердствуй, скажи, бросать очистки мимо мусорного ведра — это озорство?! Сколько раз я просила не загибать страницы книг, пользоваться закладкой. Не елозить иглой звукоснимателя по пластинке, кормить собаку из выделенной для этой цели посуды. Разве с рождением мы не присягаем торжеству человека над первобытностью и дикарством?!

Знаешь ли ты, каково жить без радости. С плохо вымытой посудой на полках, заржавленными, не высушенными после готовки кастрюлями. Спать на мятом белье, мыться в ванной с плесенью на стенах. Тебе наплевать на то, что в доме на несмазанных петлях скрипят двери. Тускло, одной лампочкой щурится люстра, в кухне протекает кран.

О, эта чертова дробь доведет меня до помешательства!

Но раньше прикончат твои вопли. Как же ты визжишь, вскрикиваешь, бессовестно по отношению к моему страху надрываешь горло во время трансляций футбольных матчей. В эти минуты ты слеп до окружающей стихийности — выкипающему на плиту бульону; выкликам стиральной машины; воде, переливающейся из цветочных поддонов на пол. Ты глумишься, издеваешься надо мной!

«Ничего страшного…».

«Ничего страшного…».

«Ничего страшного…» — ненавистное бормотание, я оглохла от этих слов! Мое отчаяние безгранично, мне не дождаться снисхождения. Довольно, нам следует расстаться. Я приняла решение уйти!

Колин достал из пакета влажную салфетку, вытер разводы каши на подбородке жены. Маневрируя в узком коридоре, протиснулся с инвалидным креслом в дверь ванной комнаты, подхватил Линду под мышки. Вслед за подмыванием присыпал промежность тальком, приладил на дряблую задницу подгузник.

Четыре года тому назад Линда слегла, рассеянный склероз. Представители социальной службы настаивали на ее переводе в богадельню специального типа. Колин отказался расставаться с женой. Взяв в трамвайном депо расчет, сменный диспетчер оформил пенсию по уходу. Месяц за месяцем, с очередным обследованием, врачи диагностировали ухудшение. Увернуться от неизбежного не удалось — у Линды развился паралич тела, она лишилась способности говорить.

Натянув на голову вязаную шапочку, мужчина укутал недвижимые ноги мохнатым пледом, расправил на груди любимой подруги шарф. Неизменно, каждое утро Колин и Линда совершают прогулку в парк. Минуя пальмовую аллею, они направляются к заросшему ряской пруду, месту гнездовья пары черных лебедей.