О психотерапевтической причастности к родному (к помощи российским психастеническим пациентам)

Болезненный психастенический характер (психастеническая конституция — как достаточно строгое душевное устройство) принято диагностически обозначать по МКБ-10 как «тревожное (уклоняющееся) расстройство личности», «ананкастное (обсессивно-компульсивное) расстройство личности». Или языком отечественной клинической классической психиатрии — как «психастеническая психопатия», «психастеник». Термины «психастения» «психастеничность», «психастеническое расстройство», «психастенический пациент» обычно понимаются более широко, охватывая собою и разнообразные психастеноподобные расстройства. Общим стержневым, коренным, объединяющим «психастенический характер» (П.Б. Ганнушкин) и «психастению» (П. Жане), является заметно затрудняющее жизнь сомневающееся переживание своей душевной неполноценности и часто серьёзной вины перед теми, кто страдает (обострённая нравственная способность-стремление жалеть несчастных).

Ганнушкин полагает, что «психастеническому характеру» «соответствует» «нервно-психическое заболевание» — «невроз психастения» в понимании Жане и Раймонда [9, с. 439]. Думаю, что возможно таким образом сравнивать эти понятия и в психотерапевтической практике, зная (про себя) разнообразие диагнозов (в том числе, весьма серьёзных) внутри широкой «психастении». Далее буду придерживаться этих терминологических различий.

Немало известно о клинике и лечении психастенических расстройств; см., в том числе, и мои обзоры [2, с. 348–415; 3; 4, с. 264–316; 5, с. 30–39; 10; 11].

Совсем коротко существо клинико-психотерапевтических работ нашей школы — терапия творческим самовыражением (ТТСБ) — в изучении болезненного психастенического характера (психастеника) [4, с. 269–300; 5, с. 30–37; 10] выразил бы так.

Неуверенность, мягкая неловкость в своих чувствах, движениях, поступках при ясном чувстве изначальности (первичности) своего телесного, вообще природного, земного, при склонности к материалистическому мироощущению. Эта неуверенность с защитным чувством изменённости своего эмоционального «Я» — есть лёгкая личностная деперсонализационность по причине и подкорковой («животной» — Павлов) «чувственной» вяловатости (жухлости) с засильем беспокойных, тревожных размышлений о своём благополучии и благополучии близких. Деперсонализационная неестественность психастеника, «ослабление чувства реальности» (Жане), перемежается с живым виноватым сочувствием к несчастным. Ипохондрии, самообвинения, нравственно-этические, совестливые, самоаналитические страдания. Всё это сплетается из болезненных тревожных сомнений. Тягостная застенчивость, нерешительность, досадная неловкость, робость, гиперкомпенсация робости, особенно в молодости. Непрактичность. Уныние с увязанием в тоскливых раздумьях и с потаённым стремлением к духовному свету. Помощь. Больше убедительного реалистического содержательного разъяснения. В том числе, психотерапевтическое руководство изучением себя (силы своей слабости), изучением характеров людей — в поисках именно своего осмысленного, характерологического общественно полезного творческого пути, рабочего пожизненного вдохновения, смягчающего тревожно-деперсонализационную неестественность чувствования. С ещё, возможно, недостаточно ослабевшими в этой целебно-творческой жизни тревожными сомнениями, с несложными (у типичного психастеника) истинными навязчивостями следует, по возможности, сжиться. Учиться их применять для пользы дела («тревожные проверки помогают от рассеянности» и т.п.). Гипнотические задушевные сеансы, повторяющие кратко разъяснительную терапию.

Следует помнить, повторю, что широким термином «психастения» условно нередко называют, в том числе, и гораздо более тяжёлые психиатрические психастеноподобности (шизофренические, депрессивно-психотические, органические и т.д.). Там — совершенно другая и лечебная помощь, и психотерапевтическая ответственность.

Вообще истинный психастенический характер (характер психастеника) как сравнительно здоровая или болезненная личностная почва, на которой произрастают, порою мучительные, психастенические расстройства (тревожные, ипохондрические и т.д.), распространён, как нигде, в России. Как, впрочем, и разнообразная дефензивность- пассивная оборонительность (психастеничность) в широком понимании [3, с., 11–15]. В том числе, сравнительно мягкая, характерологическая психастеничность. К примеру, в Германии гораздо больше именно «своих» (в сущности, аутистического склада) «психастеников» («ананкастов»), во Франции — «психастеников» с синтонной (циклоидной) конституцией, психастеноподобностью [2, с. 369–374]. У нас же наши российские истинные психастеники (как и психастеноподобные пациенты) — едва ли не самые частые, притом весьма сложные и именно психиатрически-психотерапевтические пациенты, то есть требующие прежде всего углублённой неторопливой российской клинической психотерапии [7; 8]. Смею утверждать, что эта помощь, в основном, окупается государству высокой общественной полезностью этих пациентов в случае психотерапевтического успеха [3]. Всё это особенным образом важно для разговора об одной особенности психотерапевтической практической помощи пациентам в данном очерке, о чём далее.

Исследователи-классики (Н.М. Карамзин, С.М. Соловьев, Н.А. Бердяев, Д.С. Лихачёв, С.С. Аверинцев) немало рассказали, в сущности, о присущей исстари многим русским людям характерологической психастеничности, о том, как тепло поощрялась она ещё нашими предками [4, с. 350–354; 12, с. 27–33]. Психастеничность живёт в русском народном творчестве, в русских обрядах, обычаях [16]. Это и народная жалостливость к обездоленным, к инвалидам, к душевнобольным.

В «Курсе русской истории» Василия Осиповича Ключевского (1841–1911) в разделе «Психология великоросса» присутствуют явные, выразительные, «зёрна» психастенического характера.

Ключевский по-своему рассказывает о не свойственной и сегодня русским людям западной прагматичности, т.е. о нашей малой способности постоянно исходить в практических делах из рассуждения о пользе делу, о настоящей и будущей полезности своих неустанных дел. Авось, дескать, польза выйдет сама по себе без замученности всякими раздумьями-сомнениями. «Авось», думается мне, нередко можно рассматривать и как проявление гиперкомпенсации у неуверенного в себе. И вот, по Ключевскому, «расчётливый великоросс любит подчас, очертя голову, выбрать самое что ни на есть безнадёжное и нерасчётливое решение, противопоставляя капризу природы каприз собственной отваги. Эта наклонность дразнить счастье, «играть в удачу и есть великорусский авось» (с. 313). Далее о нашей т.н. лени. Великоросс привык летом «работать скоро, лихорадочно и споро, а потом отдыхать в продолжении вынужденного осеннего и зимнего безделья» («непривычка к ровному умеренному и размеренному, постоянному труду»). И ещё. Великоросс скромен и не любит, когда на него смотрят в работе. Он «вообще замкнут и осторожен, даже робок, вечно себе на уме, необщителен, лучше сам с собой, чем на людях, лучше в начале дела, когда ещё не уверен в себе и в успехе, и хуже в конце, когда уже добьётся некоторого успеха и привлечёт внимание: неуверенность в себе возбуждает его силы, а успех роняет их». Ему «легче сделать великое, чем освоиться с мыслью о своём величии. Он принадлежит к тому типу умных людей, которые глупеют «от признания своего ума. Словом великоросс лучше великорусского общества» (с. 314). В сущности, здесь рассказано о народной застенчивости, о скрытности («себе на уме»), робости, неуверенности в себе (эта неуверенность «возбуждает его силы», а успех конфузит), о переживании своей неполноценности. «Поговорка русский человек задним умом крепок вполне принадлежит великороссу. Но задний ум не то же, что задняя мысль» (с. 315). Задним умом, мы это знаем, крепок тот, кто не способен вовремя сообразить. К примеру — психастеническая мыслительная инертность.

О русской нерешительности, известной непрактичности, склонности к тревожным сомнениям Ключевский рассказывает как о «привычке колебаться и лавировать между неровностями пути и случайностями жизни». Это «часто производит впечатление непрямоты, неискренности». «Великоросс часто думает надвое, и это кажется двоедушием (двуличием — М.Б.). Он всегда идёт к прямой цели, хотя часто и недостаточно обдуманной, но идёт, оглядываясь по сторонам, и потому походка его кажется уклончивой и колеблющейся. … Природа и судьба вели великоросса так, что приучили его выходить на прямую дорогу окольными путями. Великоросс мыслит и действует, как ходит. Кажется, что можно придумать кривее и извилистее великорусского просёлка? Точно змея проползла. А попробуйте пройти прямее: только проплутаете и выйдете на ту же извилистую тропу» (с. 315).

Конечно, это характер русского простолюдина, т.н. простонародный (мозаичный) характер [4, с. 337–360], но всё же с явными психастеническими (в здоровой своей выраженности) «зёрнами».

Психастеничность (дефензивность), конечно же, вездесуща, общечеловечна [5, с. 104–125]. Существуют и дефензивные (без выраженной агрессивности) виды животных. Но в истории человечества психастеничность в нашей стране, неразлучная с земными нравственными исканиями, жалостливостью к страдающим, с давних пор развивалась особенным образом среди других прекрасных русских характеров, изображённых, например, живописно Виктором Васнецовым и Василием Суриковым.

Нравственные, сочувствующие горю несчастного, земные глубинные переживания, присущие природе русского человека с психастеническими свойствами, несомненно, как и многое другое психастеническое драгоценное, отмеченное Ключевским и другими исследователями, способствовали вхождению Руси в Христианство. Человек, сотворённый всеблагим и всемогущим Богом, должен быть, как Христос, добр, чист душой, самоотвержен, нравствен по своей природе. Бог самораскрывается здесь особым духовно-телесным образом в человеке — в богочеловеке Христе. По-видимому, многие русские славяне ещё до Крещения Руси были предуготованы природой души к этой особенной религии Любви, но с принятием Христианства предуготованность эта серьёзно поспособствовала усилению, укреплению их нравственного света. И в наше время некоторые прежде нерелигиозные интеллигентные психастенические люди, как и в старину, с возрастом всё ближе подходят сердцем к Православию, преклоняясь перед особенным человечным содержанием этой Веры, отодвигая в сторону мешающие веровать рациональные, естественно-научные доказательства. Порою они становятся по-настоящему верующими [5, с. 541–551; 15, с. 171–185].

Психастенические простонародные «зёрна» уже в давние времена прорастали в духовно усложняющейся, углубляющейся части русского народа. Это духовное психастеническое усложнение-углубление выразилось неведомыми миру переживаниями в литературе, искусстве, проникновенными человечными нравственными переживаниями, страданиями о страдающих вокруг, о собственной вине перед несчастными. Переживаниями, страданиями, требующими своей особенной жизненной Самопсихотерапии и заодно Психотерапии подобных себе по переживаниям. Эта «общественная» Психотерапия стала развиваться «внутри» великой русской духовной культуры. Прежде всего — «внутри» психологической литературы и, тоже небывалого, страдающего своим сочувствием к униженным и оскорблённым, русского искусства. Радищев, Пушкин, Лермонтов, Баратынский, Гоголь, Гончаров, Некрасов, Успенский, Белинский, Добролюбов, Д.Н. Овсянико-Куликовский, Достоевский, Лев Толстой, Антон Чехов, Андрей Платонов, Валентин Распутин. Режиссёры, актёры — Станиславский, Михаил Чехов. Художники-передвижники. Композиторы — Чайковский, Глинка, Бородин, Рахманинов, Щедрин, Гаврилин. Музыковед Асафьев. Историк искусства Стасов. Философы — Н.А. Бердяев, С.Л. Франк. Учёные в области физики, химии, математики — Сеченов, Павлов, Мечников, Тимирязев, Циолковский, Менделеев, Капица, Ландау, Лобачевский, Колмогоров, Чижевский, А.Д. Сахаров. Эти учёные строем, духом своих открытий и переживаний нередко смягчают психастенические (в широком понимании) переживания изучающих их последователей. В российской психастеничности — и корни самобытной российской психиатрии, характерологии, психотерапии (Корсаков, Ганнушкин, Лазурский, Теплов, Консторум). Прагматически-психологическая (особенно западная) психотерапия чаще происходит из изначально мыслительных, символических построений её авторов, а российская — из «земного», естственно-научного мироощущения.

В подробностях, естественно-научно изучали психастенический характер, психастению, психотерапию психастении российские физиологи, психологи, врачи: Н.И. Пирогов (классические самоописания в «Дневнике старого врача…»), И.П. Павлов, А.Г Иванов-Смоленский, С.С. Корсаков, П.Б. Ганнушкин, С.А. Суханов, А.Ф. Лазурский, С.Н. Давиденков, А.И. Яроцкий, С.И. Консторум, Б.М. Теплов, В.П. Эфроимсон, Х.-Б.Г. Ходос.

Многих не назвал, но готов поручиться в том, что изумившая в XIX–XX веках мир великая русская духовная культура несёт в себе во многих своих ценностях особую отечественную психастеничность как свою природную, естественно-научную ипостась. Это — естественная основа земного нравственного, щемящего, духовно-размышляющего, обогащающего человека переживания. Бердяев в работе «Русская идея» называет это небывалое «человечностью» «лучших русских людей в верхнем культурном слое и в народе». «Человек для них выше принципа собственности, и это определяет русскую социальную мораль. Жалость к падшим, к униженным и оскорблённым, сострадательность — очень русские черты» [1, с. 607]. Вот в этом и состоит исконная национальная духовная особенность лучших россиян — такая, какой нигде более в таком богатстве, в такой одухотворённой тонкости нет.

Россияне, русские люди такие разные. В России было и есть немало людей с преобладанием в характере не только милосердия, дефензивности (психастеничности), но и благородной богатырской воинственности. Об этом дефензивы могут лишь грустно мечтать. Множество неробких умельцев трудятся в технике, в строительстве, в фундаментальных и прикладных науках. Российский ученый — не только Циолковский, но и Ломоносов. Немало у нас людей предприимчивых, прагматичных, хозяйственных. Немало и равнодушных, безнравственных (где их нет?). Но психастенического (дефензивного) в духе Толстого, Чехова, Пирогова, благороднейшего психиатра Сергея Сергеевича Корсакова — в нашей человечной российской мыслительной сгущённости — нигде более нет, как в России. И это, в основном, здоровое дефензивное (оборонительное — в противовес агрессивности) крохами, хотя бы песчинками, рассыпано в большей части российского народа (независимо от национальности). Поэтому наши психастенические пациенты так нуждаются в родной российской психотерапии. Таким образом, повторю, особая сила-ценность отечественной духовной культуры — это российская глубинная скромная человечность, рассыпанная в народе и сгущённая в известных творческих людях. В толстовских, чеховских, распутинских мужиках, бабах, детях живёт крохами душа русской интеллигенции [6]. К этому совестливому богатству Россия генетически предрасположена. В этом надежда на Россию в трудные времена сегодняшнего экологического надлома, обострённых международных напряжений [3, с. 381–388].

Нет на свете характеров нравственных и характеров безнравственных. Любой природный характер может быть по-своему и врождённо безнравственным. Поменьше было бы безнравственности в мире. Но среди людей дефензивных, психастенических (здоровых и нездоровых), всё же заметно меньше безнравственных. Высоконравственные, болезненно-совестливые люди, мы знаем, редко встречаются среди, например, авторитарно-агрессивных, напряжённых преступников [5, с. 127–129].

И вот смею советовать из своей долгой психотерапевтической жизни смело открывать эту российскую бесценную психастеническую (в основном здоровую) особенность нашим психастеническим пациентам. Эта российская особенность-сила есть сострадание, тревожная человечность (Толстой, Чехов). Рассказывать пациентам что они неотделимы от этой особенности, причастны к ней. В течение долгих лет старался донести это до психастенических пациентов. Они благодарно, даже порою радостно, принимали эту неожиданную для многих из них историческую правду жизни. Психотерапевтически причаститься к родственным тебе, лучшим людям своего народа. Многие всё это и раньше смутно чувствовали. Но важно — и содержательно осознавать. Важно и в молодости, и в старости психастеническим пациентам, ощущающим себя душой русскими. Пациенты делались увереннее в себе, живее, деятельнее в жизни, тянулись к подробному постижению российской духовной культуры и к православию [14].

Для не психастенических пациентов, видимо, важнее изучать (вместе с психотерапевтом) иные уникальные исторические личностные особенности Добра своего народа — русского и нерусского, причащаясь к своему, родному. Причащаясь к Красоте иного многовекового Дерева Добра, незаметной частицей которого себя ощущаю, осознаю. Постигать это родное всё глубже, причащаясь к нему.

Литература

1. Бердяев Н. Русская идея. — М.: Эксмо; СПб: Мидгард, 2005. — 832 с.
2. Бурно М.Е. Клиническая психотерапия. Изд. 2-е, доп. и перераб. — М.: Академический Проект; Деловая книга, 2006. — 800 с.
3. Бурно М.Е. Терапия творческим самовыражением (отечественный клинический психотерапевтический метод). — 4-е изд.; испр. и доп. — М.: Академический Проект. Альма Матер, 2012. — 487 с., ил.
4. Бурно М.Е. Терапия творчеством и алкоголизм. О предупреждении и лечении алкоголизма творческими занятиями, исходя из особенностей характера. Практическое руководство. — М.: Институт консультирования и системных решений. Общероссийская профессиональная психотерапевтическая лига, 2016. — 632 с., ил.
5. Бурно М.Е. О характерах людей (Психотерапевтическая книга). — Изд. 7-е, испр. и доп. — М.: Институт консультирования и системных решений, Общероссийская профессиональная психотерапевтическая лига, 2019. — 592 с., ил.
6. Бурно М.Е. Комментарии к статье профессора В.В. Макарова «К 20-летию Общероссийской профессиональной психотерапевтической лиги» // Профессиональная психотерапевтическая газета. Октябрь, 2019. — С. 7-11.
7. Бурно М.Е. Клиническая классическая психотерапия: сущность и методы // Психологическая газета, 4 ноября 2020 г.
8. Бурно М.Е. К истории самобытной отечественной психотерапии // Психологическая газета, 14 марта 2021 г.
9. Ганнушкин П.Б. Психастенический характер // Современная психиатрия. — 1907, декабрь. — С. 433-441.
10. Гоголевич Т. Психотерапевтическая помощь людям сложного характера. Кратковременная терапия творческим самовыражением пациентов с шизоидной и психастенической психопатиями, Lambert Academic Publishing, Saarbrücken, 2015. — 472 c. На русск. яз.
11. Жане П. Неврозы / Пер. с франц. — М.: Космос, 1911. — 316 с.
12. Карамзин Н.М. История государства российского. — М.: Изд-во Эксмо, 2003. — 1024 с., ил.
13. Ключевский В.О. Сочинения в 8 томах. Том I. Курс русской истории. Часть 1. — М.: Госиздат политич. литературы, 1956. — 428 с.
14. Метёлкина Т.Ю. Терапия творческим самовыражением путём освоения духовной культуры православия. — М.: Издательство Российского общества медиков-литераторов, 2004. — 40 с.
15. Пирогов Н.И. Собр. сочинений в 8 томах. Т. VIII. — М.: Госиздат медицинской литературы, 1962. — 435.
16. Шангина И., Некрылова А. Русские праздники. — СПб: Азбука. Азбука-Аттикус, 2015. — 464 с., ил.