Байкал: место идентичности

Доклад «Байкал: место идентичности» доктора психологических наук, профессора кафедры социальной психологии факультета психологии Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова Елены Павловны Белинской состоялся в рамках Всероссийской научно-практической онлайн-конференции «Гуманистические и экологические ресурсы Байкала в укреплении социального здоровья и межнационального согласия в молодежной среде».

Проблема самоопределения человека во множественных социальных контекстах (культурном, конфессиональном, этническом, профессиональном, организационном и др.) сегодня является уже не только феноменологическим фактом, не требующим развернутых доказательств, но и общепризнанной гносеологической «рамкой анализа», если речь идет об исследованиях идентичности. Неопределенность социальных нормативов и паттернов поведения, множественность оснований социальной категоризации и, соответственно, самокатегоризации, многовекторность потенциальных линий социального развития объективно задают достаточно сложное поле для поиска человеком каких бы то ни было ориентиров для самоопределения. Неслучайно, несмотря на многообразие и даже мозаичность современных исследований идентичности, существуют и некоторые «точки согласия» между исследователями самой разной дисциплинарной принадлежности и теоретических пристрастий. Таковыми, на наш взгляд, сегодня являются несколько положений. Во-первых, это констатация кризиса идентификационных структур личности в условиях современности, — «текучей», неопределенной, множественной, сложной, насыщенной возможностями или же ограничениями, предоставляющей каждому безграничное поле выборов или же провоцирующей на отказ от них и потерю субъектности. Во-вторых, характерной особенностью актуального этапа развития проблематики идентичности является все большее включение данного понятия в круг других психологических концептов, — прежде всего, смыслов и ценностей. Третьей общей «точкой согласия» представляется все больший сдвиг в исследовательском интересе от структурных составляющих идентичности к процессуальным ее характеристикам: в центре внимания все более оказывается «текучая» идентичность, лишенная структурной определенности и завершенности [1]. Подчеркнем, что одним из закономерных, как представляется, следствий подобного теоретико-методологического сдвига становится все большее «размывание» дихотомии персональная / социальная идентичность в конкретных эмпирических исследованиях. Последнее в определенной степени отражает и объективную реальность: ответ на вопрос «Кто я?» отныне не актуален ни с позиций социо-ролевых самоопределений, ни с точки зрения рефлексивной фиксации в себе тех или иных личностных черт — жизнь «здесь и теперь», существование «в моменте», выбор по принципу «действуй, а то проиграешь» сделали его просто не адаптивным.

Однако имманентно присущая человеку потребность в самосознании восстает против подобной «идентичности без границ», и потому относительность суждений о себе как таковом сопровождается определением себя через какие-то безусловные и, желательно, объективно заданные сущности. Если уж невозможно однозначно ответить, кто и какой я, то стоит хотя бы понять, где я и откуда… Иными словами, образ социального мира нашего современника, необходимой частью которого является представление о себе самом, все более начинает включать в себя идентификацию с местом происхождения и проживания, и причиной того является не только и не столько объективное расширение возможных оснований самокатегоризации, сколько необходимость совладания с нарастающей неопределенностью [3].

Следует отметить, что включение территориальных / средовых / пространственных оснований в исследования процесса самокатегоризации произошло в социо-гуманитарных науках уже достаточно давно. На сегодняшний день для обозначения факта восприятия человеком себя как принадлежного к некоторой территориальной обозначенной социальной общности разного масштаба (страны, региона, города, территориально локализованной общины и т.п.) используется целый веер понятий: региональная идентичность (regional identity), идентичность со средой (environmental identity), городская идентичность (city identity, social urban identity), идентичность с местом (place identity), локальная идентичность (local identity), нередко объединяемых, особенно в русско-язычных исследованиях, в концепт территориальной идентичности. Собственно же понятие «идентичности с местом», будучи введено в научный обиход еще в 80-е годы прошлого столетия [5], исходно было призвано обозначить факт субъективного значения определенного географического места для его жителей. Неслучайно поэтому его использование в областях городского планирования и дизайна, ландшафтной архитектуры, городской и экологической социологии является уже повсеместным, чего нельзя сказать о психологических и социально-психологических исследованиях.

Представляется, что тому есть, как минимум, два класса причин. Во-первых, очевидна феноменологическая сложность самого переживания идентификации человека с конкретным местом своего проживания — эмоциональная «заряженность» подобной идентификации, ее связь с автобиографической памятью, основаниями этнического и/или религиозного самосознания, социальными установками по отношению к Другим, процессами построения персональных и межличностных границ в пространстве социальной коммуникации [2; 4; 6] с необходимостью делают «идентичность с местом» многогранным психологическим явлением, с трудом поддающимся эмпирической операционализации. Во-вторых, концептуальная множественность определения идентичности в целом, свойственная современному уровню научного знания, затрудняет попытки «вписать» этот вид идентификации в существующие психологические классификации идентификационных структур личности. Даже при использовании классической дихотомии в анализе идентичности, а именно — социальная/персональная, возникают определенные затруднения. С одной стороны, в силу выраженной аффективной компоненты и связи с параметрами автобиографической памяти идентичность с местом, очевидно, может быть рассмотрена как вариант персональной идентичности. Собственно, именно к этому варианту понимания склонялся Х. Прошански, определяя идентичность с местом как тот способ пространственной идентификации человека, который в максимальной степени связан с воспоминаниями, чувствами, ценностями, установками [5], то есть со всем прошлым и настоящим жизненным опытом человека. С другой стороны — дальнейшие эмпирические исследования идентичности с местом заставили говорить о том, что данное переживание (именно переживание — в силу общего признания факта о доминирующей роли аффекта в его формировании) неразрывно связано с разделением человеком определенных социальных представлений, с суждениями об уникальности данного географического пространства и, одновременно, с суждениями о «разделенности» его с Другими, которые «похожи на меня», так как тоже «отсюда» и тоже переживают данный «дух места». Подобный подход заставляет относить идентичность с местом, скорее, к социально-идентификационному, нежели личностному полюсу. Именно такое понимание закономерно доминирует в таком современном направлении социально-психологических и социологических исследований как психология среды (см., например, [6]). В итоге большая часть исследователей сегодня присваивает идентичности с местом некий «пограничный» статус между персональной и социальной идентичностью.

Представляется, однако, что подобное компромиссное решение, при всем его кажущемся методическом удобстве, ведет к потенциальному сужению поля возможных интерпретаций полученных данных, и вот почему. Очевидно, что исследовательский ресурс чисто феноменологического описания той или иной идентичности с местом достаточно ограничен — в силу хотя бы географической конкретности и потому «исчерпываемости». Иное дело, если речь идет о поиске возможных психологических закономерностей и механизмов формирования данной идентификационной структуры личности. Последнее, с нашей точки зрения, неотделимо от определения функций «идентичности с местом» в общей структуре самосознания человека. Представляется, что таковых можно выделить, как минимум, три: регуляторную (прежде всего — участие в социо-нормативной регуляции межгрупповой коммуникации), защитную (участие в формировании когнитивно-аффективных стратегий совладания с жизненными трудностями) и интерпретативную (включение в процессы социального познания и формирования образа социального мира).

Отдельный и немаловажный вопрос составляет сюжет о том, а с каким именно местом происходит данная идентификация? Хотя образы своего пространства могут быть различны и по масштабу, и по степени объективной уникальности, очевидно, что существуют более и менее «выпуклые» (используя лексику психологии социального познания) объекты для подобной идентификации. Байкал — одно из наиболее «выпуклых» пространств возможной идентичности с местом. Уникальность его природных, исторических, этнографических, социо-культурных характеристик не могут оставить равнодушными ни людей, проживающих рядом, ни гостей региона. Представляется, что именно эта его уникальность задает возможность и необходимость системного и междисциплинарного изучения процесса и механизмов формирования идентичности с местом как возможного основания гражданского самоопределения и самосознания человека.

… На любых планах местности для приезжих, как правило, присутствует значок, указывающий человеку его местонахождение — «вы здесь». Когда ты запутался и заблудился, когда стоишь перед выбором дальнейшего пути, когда не знаешь, как и что изменится в будущем, хорошо иметь такой «якорь». Мы здесь, это Байкал, — и перед его величием и гармонией отступают внутренние противоречия и вопросы. Хорошо, когда у человека есть такой объект для «идентичности с местом»…

Литература

1. Белинская Е.П. Современные исследования идентичности: от структурной определенности к процессуальности и незавершенности // Вестник Санкт-Петербургского государственного университета, серия 16 «Психология. Педагогика». 2018. Т.8. №1. С. 6 — 15
2. Нартова-Бочавер С.К. Психологическое пространство личности. М.: изд-во «Флинта», 2021 — 289 с.
3. Castells M. The power of identity: The information age (Economy, society, and culture). Vol. 2 / Castells M. — Malden; Oxford; Carlton: Wiley Blackwell, 2004
4. Jorgensen B.S., Stedman R.C. Sense of place as an attitude: Lakeshore owners attitudes towards their properties // Journal of Environmental Psychology. 2001. № 21. Р. 43 — 58
5. Proshansky H. M. Place identity: Physical world socialization of the self / H.M. Proshansky, A.K. Fabian, R. Kaminoff // Journal of Environmental Psychology. 1983. № 3. P. 57–83
6. Twigger Ross C.L. Identity theories and environmental psychology / Twigger Ross C.L., Bonaiuto M., Breakwell G. // Psychological theories for environmental issues / еd. By M. Bonnes, T. Lee, M. Bonaiuto. — Aldershot, Eng.: Ashgate, 2003 — P. 203–233

Источник: Белинская Е.П. Байкал: место идентичности // Гуманистические и экологические ресурсы Байкала в укреплении социального здоровья и межнационального согласия в молодежной среде: Сборник материалов конференции. Иркутск: ИГУ, 2021. С. 10–15.