Жизнь традиции в искусстве современных художников (в контексте экзистенциальных переживаний)

Традиционное искусство, включающее в себя как памятники старины, так и произведения современных мастеров, это отдельный мир, содержащий в себе бесчисленное количество драгоценных смыслов, которыми до сих пор питается вся наша русская культура. И эти смыслы особенно ценны тем, что они прошли проверку временем. Они ценны тем целительным содержанием, которого так не хватает нашему современнику в его экзистенции. Это те вечные ценности, на которые каждому человеку необходимо ориентироваться в индивидуальной жизни, чтобы сохранилась жизнь всего человечества. Именно традиционное народное искусство, сохраняя собственные основы, тем самым сохраняет для нас это необходимое знание. В целом эти знания могут быть отнесены к области нравственной жизни. Но нравственный закон — это всё же закон, созданный человеком, вызванный социальной необходимостью. Он может быть не понят, забыт, искажён, отвергнут, если он не является внутренне усвоенным, до тех пор, пока он не станет содержанием твоего Я. Этот закон должен быть усвоен на генетическом уровне, переходить от деда к отцу, от отца к сыну, не прерываясь. И где сейчас можно обнаружить подобную преемственность? Только в области духовной жизни человека. А это область человеческой деятельности, связанная с его религиозной и культурной сферами. К сожалению, религиозная вера открыта как живое чувство далеко не каждому человеку. Культура создаётся разными людьми и не всегда содержит в себе истинную духовность, которая способствует возрастанию человека.

В традиционном искусстве до сих пор живы те промыслы, которые хранят в себе важнейшие основы, не только мастерства, но и духовные. Сохранение традиции только в видимых её формах, без понимания сущности, приводит к такому явлению в искусстве, как китч. Можно сказать, что русская традиционная культура зиждется на таких «китах», как любовь к родной природе, глубокая связь с ней; приверженность школе, так как именно школа помогает сохраниться тому или иному промыслу. И конечно, в традиционном искусстве важна религиозная основа. Здесь речь идёт не только о христианской религии, но и о том языческом отголоске, который всегда живёт в тайниках нашего бессознательного. В традиционном искусстве это ясно выражено в использовании языческой символики, тяготении к мифу, сказке, иносказанию. Как живёт эта традиция в мире искусства, в том числе современного, и как это может быть связано с нашей экзистенциальностью? Искусство — сфера деятельности не только художника, она подразумевает и деятельность реципиента. И в том, и в другом случае это связано с воздействием на индивидуальность человека, её интенцию.

Воспринимая произведения традиционного искусства, человек неосознанно получает в них то, что содержит для него очень важную информацию. Это, в первую очередь, информация эстетического содержания. Народное искусство ценно для нас своей чистотой и целостностью, в которой ещё не преобладает индивидуальное. Оно в этом смысле не подавляет нас, не заставляет усиленно рефлексировать, а входит в наше сознание в чистоте своей формы и содержания естественно, как при детском восприятии. Подобное влияние оказывает на нас не только форма изделия, которая всегда в народном искусстве стремится к естественности и целесообразности, но и цвет в его яркой природной чистоте. Это и орнамент, который роднит нас с природой и её ритмами, и красота символа, живущего в искусстве веками и знакомого нам с детства. Сам природный, натуральный материал, любовно и грамотно оформленный художником, воздействует на нас своей фактурой. Содержание, представленное в народном искусстве, — гуманистично, оно направлено к человеку, касается главных жизненных смыслов и не бывает злым, негативным, аморальным. В нём содержится вся прелесть волшебного, которое так необходимо человеку любого возраста.

Изобразительное искусство всегда отражало дух своего времени. По нему мы можем судить о нашей истории, о жизни своего народа. Но произведение одновременно всегда отражало и внутреннюю жизнь самого художника. И эта не столь открытая глазу история порой может сообщать больше, чем первая — репрезентативная сторона картины. В ней — истинные переживания, мироощущения и предпочтения человека определённой эпохи, где через его индивидуальную историю прочитывается то, что невозможно прочитать в учебниках. И это неявное имеет огромное значение для потомков, потому что в нём содержится нечто живое, общее, важное — то, что роднит все наши поколения.

В истории России было немало смутных времён, когда человек ощущал свою среду обитания как опасную, неустойчивую, непонятную. Его экзистенция искала основ, на которые всегда хочется опереться в моменты опасности. Подобный поиск мы можем ощутить и даже увидеть в художественных произведениях при внимательном их рассмотрении. Живопись говорит с нами особым языком: цвета и формы, композиции, художественного образа. В ней содержится то, что близко нашей душе, так как она — чувственна. А через душевное художественный образ может, благодаря символам, разворачиваться и в духовном нашем теле.

Жизнь символа продолжается. Он может обретать новые смыслы, совмещать в себе старое и новое прочтения. Это может быть связано с появлением новой религии, как произошло с приходом христианства. Символ может обретать в сознании художника новый смысл, в соотнесении с его экзистенциальностью. В работах современных художников часто присутствуют символы, которые важны как для индивидуального, так и для коллективного сознания. Эти символы, связанные с чувством «родного» в нас: дом, семья, родная природа, носят ценностную окраску. Дом со всеми атрибутами уюта: печь, самовар, лоскутное одеяло, игрушки, домашние животные, — часто встречающиеся в современной живописи объекты. Неправильно воспринимать подобные темы как какие-то легкомысленные сюжеты. Всё это символы того устойчивого, любимого мира, который становится для нас особенно желанным и прекрасным в те моменты, когда ему что-то угрожает. Сам дом, как правило, деревенская изба, часто выступает в картине в роли такого символа. Эту любовь к изображению старинных построек можно объяснить особым отношением к таким сюжетам как к образам наших воспоминаний. Здесь же мы можем наслаждаться и красотой фактуры, например, потрескавшейся древесины старых построек. В старине есть особая прелесть уходящего как чего-то цельного. Оно уже завершилось — и наполнилось. Оно полно своей историей и тем архетипическим содержанием, которым в каждом из нас отзывается слово «дом». Это понятие, которое вмещает очень многое, помимо того, что можно перечислить. Это та среда, которая взращивает человека с пелёнок, где он постигает жизнь, проживая её рядом с близкими и наполняя собой. Старые дома в своих стенах хранят историю рода. На одной кровати могло рождаться и умирать не одно поколение, а за общим столом собирались деды и прадеды. Дом — это малая экзистенциальная среда, самая близкая и понятная. И в этом тоже смысл столь частого изображения старых домов в живописи.

Дом в работах нашего современника Анатолия Рыбкина — это вещи, каждая из которых наделена особым индивидуально прочувствованным смыслом, несущим в себе память о самом дорогом. Мир предметов, цветов, яблок, рыб, домашних животных — это и есть родной дом. Мы не увидим в работах Анатолия Рыбкина дома как такового. Он представлен вещами, которые хранят память, окнами, фрагментами стены, крышей. Даже окна изображены отдельно, они даны в экстерьере. Не приглашая нас заглянуть в пространство дома, они выступают как самостоятельный образ, наделённый особым настроением. Всё соединяется в единое философски осмысленное пространство, где дом как нечто личное представлен родными вещами. В то же время это и дом, принадлежащий мирозданью, в нём растворяющийся, сливающийся с ним.

Дверь как символ может быть по-разному представлена в искусстве. В работе Анатолия Рыбкина «Снег на голову. Мужик российский» — она символ перехода. Мы видим за приоткрытой дверью пространство ослепительно белого света. И можно только размышлять: то ли на картине представлена смена времён года, то ли это переход другого уровня. Мужик на пороге, он не шагнул за дверь, и мы видим его мир, в котором ещё видны признаки всего физического: фактура самой деревянной двери, покрытой мхом и редкими растениями. Мужик ещё здесь, но он уже наполовину в том пространстве, которое открывается за дверью как что-то ослепительно белое. Этой белизной покрыта и его голова. Картина даёт два прочтения. Для кого-то это просто снег внезапно наступившей зимы. А для кого-то это открывшееся нам переживание персонажем состояния перехода или предчувствия перехода в мир иной. И данное прочтение связано не только с определённой символикой, но и в целом с ощущением чего-то таинственного, неясного, какой-то торжественной тишины в картине.

Всё наполняющее эти художественные миры есть не что иное, как решение, в первую очередь, самых важных для себя вопросов: о жизни, о смерти, о любви и смысле бытия. Все внутренние тревоги выражаются в изобразительном искусстве не всегда за счёт драматического сюжета или экспрессивной манеры. Чаще всего это обращение к своим глубинным ощущениям происходит не всегда осознанно, интуитивно. Не всегда наш разум, привыкший к стереотипам, может дать ответ на то, что не поддаётся никакой логике. Искусство даёт нам возможность свободного восприятия, творчески задействовав при этом не только наше сознание, но даже области подсознательного и бессознательного в нас.

Есть художники, которые обращаются к традиционному искусству, с тем чтобы дать выход своему бессознательному. Элемент сказочности очень распространён в современном искусстве. И это связано не только с тем, что художник предрасположен к такому мировосприятию. Мифическое сознание очень живо в нас. Это проявляется в искусстве и литературе в виде образного, метафорического языка, в виде богатой символики. Стремление увидеть за реальным иную историю связано не только с богатым вымыслом. Это связано и с тем стихийным бессознательным, которое ищет своего выхода. И художник ищет форму и средства выражения этого стихийного начала. По сути, здесь разговор идёт об ощущении себя в собственном бытии. Художнику необходимо это обращение к традиционному, чтобы понять самого себя и, следовательно, найти свой путь в искусстве.

В качестве примера можно привести работы современного живописца Олега Гуренкова, который сознательно обращается к теме язычества. В его картинах всё: и яркий плотный колорит, и символика, обилие орнаментики и каких-то загадочных существ, создаёт это странное ощущение чего-то ирреального. Написанный художником образ приковывает наше внимание и не отпускает. Но при этом смыслы рождаются только на уровне детского восприятия чего-то волшебного, страшной сказки.

И всё же в работах Гуренкова есть и более глубокий смысл, который не сразу открывается. И только присмотревшись, обнаруживаешь визуальное присутствие этого. Речь идёт об ощущении необычайной скованности и тесноты. Так бывает во сне, когда тебе кажется, что ты бежишь изо всех сил, но при этом что-то невидимое держит тебя и не даёт двинуться с места. Все персонажи в картинах художника на самом деле очень стеснены. И это не только результат плотно выстроенной композиции и отсутствия пространства в картине, где все происходит на переднем плане. Людей словно держат бесчисленные руки сказочных существ, чудовищ или просто какие-то растения, обвивающие по рукам и ногам.

В работе «Ангел» это ощущение находит своё объяснение. Здесь Гуренковым представлено одновременно два мира. Один — хрустально тонкий, сияющий неземной красоты колоритом, данный в образе существа рядом с мальчиком. Этот персонаж, возможно, и послужил названию картины. Но в этом ангеле не угадывается тот вестник Бога, который принёс людям благую весть. А на переднем плане под епитрахилью стоит мальчик, весь в тёплом сиянии от горящих пасхальных свечей. Он как бы спрятан, закрыт от леденящего призрачного существа. Он освобождён от этого страха. В этой работе художник, умышленно или нет, представил нам две веры разом. Единство языческого и христианского мироощущений не является свидетельством раздвоенности сознания русского человека. Это свидетельство того, как уживаются в человеке два противоположных начала: стихийное и гармонизирующее, или иначе — дионисийское и аполлоническое. Но это же и свидетельство того, что в русском сознании языческое смогло ассимилироваться в христианстве.

Человек устроен очень сложно, он вмещает в себя множество, и если представлять это множество хаотическим началом, то становится понятным его стремление к целостности, единству. Человек всегда ищет целостности. Мы видим это и в христианской традиции, где сохраняется связь со всем родом. Связь с предками, за которых Церковь возносит молитвы и встреча с которыми обещана нам во Втором Пришествии. В Каноне покаянном ко Господу сказано: «яко приидеши судити живых и мертвых, и вси во своем чину станут».

Языческое сознание можно сравнить с детским, в том смысле, что оно было наивным, феноменологическим. Мир в нём предстоял как данность. «Я» в нём осознавалось как составляющая часть мирозданья (пусть ничтожная). «Я» в современном мире может противостоять ему, вопрошать. Сознание человека стало более гибким, но при этом он отдалился от мира, иногда замыкаясь в себе, и утратил тот благоговейный трепет, который был присущ языческому предку. С приходом христианства человек научился выделять себя из мира природы как индивидуальность. Если понимать язычество как детство русского народа, то, как и в отдельном человеке, детство остаётся в нём навсегда в виде воспоминаний или сновидений, порой неясных, но не исчезающих окончательно. И это отчётливо видно в русской культуре, которая сохранила многочисленные образы и символы, присущие языческому миру. Они получили новое толкование, но своей изначальной, архетипической сущностью они по-прежнему воздействуют на нас, пусть уже и не с той силой, как прежде.

Обращаясь к творчеству художника Константина Васильева, сразу отмечаешь присутствие в нём этих двух линий: языческой и христианской. Языческая — лежит на поверхности. Она дана в особом образном языке: колоритном, наполненном языческой символикой, архаичным текстом. Персонажи его картин выступают из лесных глубин, подобно исполинам, чем-то напоминающим волхвов или чародеев. Но если рассматривать творчество художника в целом, то начинаешь ощущать особое настроение какого-то серьёзного раздумья, двойного смысла. Такова работа Васильева «Человек с филином».

В узкий вертикальный формат картины помещён величественный суровый старец, возвышающийся на фоне холодного неба над простирающимися за горизонт лесными далями. Интересна его фигура в целом, напоминающая собой дерево, на вершине которого восседает раскинувший крылья филин. Сравнение с деревом приходит на ум, возможно, и потому, что от ног старца откуда-то, где горит огонь, растёт молодое тонкоствольное деревце. Но не только это приводит к подобной аналогии. В древней символике мироустройство трактовалось человеком именно в форме древа. Древо мира имело три части, соответствующие мирам: подземному — хтоническому, земному — человеческому и небесному — обиталищу богов. В фигуре старца просматривается эта трёхчастность. Но на том месте, которое соответствует среде обитания человека, Васильев помещает горящую свечу. Этот образ в его работах всегда выступает в качестве христианского символа, и картина начинает обретать дополнительный смысл, который включает помимо языческого и христианское содержание. Художник, создавая визуально насыщенный образ, пытается вложить в него собственные экзистенциальные переживания.

Языческая культура интересна современному художнику и своим таинственным, мифическим духом. Время, когда человек видел в окружающей природе мир полный тайн, оказывается не прошло окончательно. Конечно, подобное наблюдается в основном в художественной среде, между людьми, склонными наделять действительность романтическими смыслами. В качестве примера можно привести работу Фрола Иванова «Саван», где за красотой зимнего пейзажа открывается нам таинственная жизнь оживших деревьев, захвативших в свой плен жилище человека. Эта способность связана также и с развитым чувством прекрасного, которое видится не просто эстетичным, а содержащим другие, иногда эсхатологические смыслы. Пейзажи русских художников часто содержат в себе это переживание земной красоты как чуда.

Жизнь традиции в творчестве наших современников выступает в разных вариантах, но единит их одно — желание осмыслить своё мироощущение, обращаясь к религиозному мировоззрению своих предков. И это не только христианское мировоззрение, но и языческое. Художника интересует здесь возможность впустить миф в пространство своего художественного образа. И миф рассматривается им как нечто ценностное, необходимое для полноты самовыражения.

Мир человеческого бытия разнообразен, он беспредельно насыщен эстетикой, которую очень трудно отделить от нравственного содержания. Мы часто говорим о красоте именно в нравственном ключе, и в этом есть несомненная заслуга нашей русской культуры. В мире, где человек уже не рассматривается как ценность высшего порядка, теряются ценностные ориентиры, разрушаются живительные естественные связи человека, искусство всё больше притягивает нас в осознанном или неосознанном поиске духовной поддержки.

Данная статья является дополнением к семинару и вебинару автора «Экзистенциальный смысл традиционного русского искусства: авторская техника глубинного восприятия произведений» в Институте практической психологии «Иматон».