«Танцевальный терапевт является моделью для пациента»

Предлагаем вашему вниманию интервью с Наталией Юрьевной Оганесян. 

Наталия Юрьевна - балерина, хореограф, кандидат психологических наук, медицинский психолог, танцевальный терапевт Городской психиатрической больницы №6 (стационар с диспансером), Клиники неврозов им. И.П. Павлова, соавтор (совместно с Э.Грёнлюнд) книги «Танцевальная терапия. Теория. Методика. Практика», член Европейской ассоциации профессиональных танцевальных терапевтов (Германия, Мюнхен), руководитель программы дополнительного профессионального образования «Танцевально-двигательная терапия: теория и практика» в Институте практической психологии «Иматон».

- Наталия Юрьевна, когда Вы заинтересовались танцем?

- Я танцевала всегда, сколько себя помню: услышав музыку, сразу же принималась танцевать.  Мои родители далеки от балета – мама юрист, а папа – инженер, кандидат технических наук, но они поддержали мое увлечение танцем и отдали меня в хореографический кружок. Там я занималась несколько лет, а потом преподаватель порекомендовал поступать в  Академию Русского балета имени Агриппины Яковлевны Вагановой.  И я поступила туда, хотя это было непросто. Все дети, которые учатся в Академии, мечтают танцевать на сцене профессионально, их мотивация настолько высока, что тяжелый труд совсем не пугает. Балет – это действительно не для всех, потому что нужны не только особые физические данные, но и страстное желание выступать, а также стойкость характера и психологическая устойчивость, которые позволяют справиться с нагрузкой. Такая учеба очень рано формирует индивидуальность, потому что танцовщики уже в 18 лет должны выходить на сцену и выступать перед зрителями. Я счастлива, что пройдя эту школу, стала балериной - это моя главная и любимая профессия, которой я посвятила большую часть своей жизни.

- Как сложилась Ваша творческая судьба?

- Сначала я выступала в кордебалете на сцене Малого оперного театра,  потом, приехав в Тбилиси, стала ученицей знаменитого танцовщика и балетмейстера Вахтанга Чабукиани и  танцевала в его театре. Перед тем, как уйти на пенсию я начала работать в Ленконцерте, там уже была сольная работа: я исполняла классические и характерные партии, что-то придумывала и ставила для себя сама. Самые любимые мои балеты – «Жизель» и «Лебединое озеро».

- Вы многие годы отдали балету, а как Вы пришли к интеграции своего танцевального опыта с психологией, как стали  танцевальным терапевтом?

- Мой путь в психологию был долгим и извилистым. Волею судеб, я очень часто выступала на концертах в честь праздников в Институте имени Бехтерева, танцевала вместе со своим партнером «Вальс на музыку к драме Лермонтова «Маскарад».  Номер драматический, даже трагический – в конце мой партнер выходил, такой грозный, душил меня и я падала. Почему-то институт имени Бехтерева очень часто приглашал нас выступить именно с этим номером. Психиатры – народ серьезный. Помню, в одном из концертов участвовала Алиса Бруновна Фрейндлих, она играла «Карлсона». Комедийный номер, а зал не смеется. Выглядываем из-за кулис, чтобы посмотреть - сидят такие строгие люди в белых халатах… Кто бы мог подумать, что пройдет время, и я в таком же халате буду работать клиническим психологом – танцевальным терапевтом  в больнице!

О получении новой профессии я задумалась в 38 лет, когда пришла пора выходить на пенсию. У балерин, к сожалению, короткая карьера. Я знаю несколько языков, поэтому, перестав танцевать, устроилась в финскую школу преподавателем финского и шведского языка. Кроме того, я занялась работой со школьным ансамблем финского народного танца. Помню, вошла в помещение, где пели дети, увидела как этот хор, официально наряженный в костюмы «черный низ, белый верх», вытянувшись по стойке смирно, поет веселые финские песни, «обалдела» и стала что-то придумывать, чтобы их расшевелить, раскрыть. Занималась с ребятами, учила их двигаться, раскованно вести себя на сцене. Преподавая финский язык, я стремилась как можно быстрее получить результат, добиться, чтобы дети свободно заговорили по-фински, и с этой целью создала авторскую методику, которая называлась «Хореографическая лингвистика», призванную обучать языку с помощью танца.

- Это была психологическая методика?

- Когда работала над этой методикой, я не подозревала о том, что она может быть как-то связана с психологией. Но, когда я презентовала ее на выставке «Женский проект-99», мне порекомендовали побеседовать о ней с врачом-психотерапевтом Эдмондом Георгиевичем Эйдемиллером. Эдмонд Георгиевич с интересом отнесся к моей работе и пригласил на повышение квалификации в МАПО, я училась там и продолжала преподавать в школе. А сам термин «арт-терапия» я впервые услышала в Финляндии, общаясь со своими коллегами-преподавателями на стажировках по языку. Мне сказали: «Наталия, ты занимаешься арт-терапией!». Потом я уже целенаправленно поехала в Хельсинки получать образование. Когда я начинала учиться, в университете не было отдельного направления по танцевальной терапии, поэтому, когда я показала свою программу, мне предложили защищать диплом именно по танцевальной терапии и он назывался «Школа красоты человека: звук, цвет, движение». Я писала диплом и училась в Высшей балетной школе Стокгольма у  профессора Эрны Грёнлюнд, с которой мы позже написали книгу «Танцевальная терапия: теория, методика, практика». Я считаю ее своим учителем.

- Чему она Вас научила?

- Научила видеть психологическую функцию танца, показала технику кинестетической эмпатии, которую мало кто из танцевальных терапевтов по-настоящему знает. Ее могут освоить только те, кто профессионально владеет танцем – эта техника задействует тонкие механизмы, координационно-моторные и телесно-эмоциональные, которые не сможет увидеть непрофессионал. Я считаю, что наличие профессионального танцевального образования для танцевального терапевта очень важно, потому что у него должна быть с детства сформирована так называемая моторная сила движений. Если этого нет, то эффективность его терапевтической работы будет значительно снижена и некоторые танцевально-терапевтические техники ему будут недоступны. Танцевальный терапевт является моделью для пациента, поэтому он должен правильно исполнять движения, так как является партнёром по танцу, где границы терапевт-больной стираются и это является главным лечебным фактором в танцевальной терапии. Чем большим спектром физических возможностей владеет человек, тем больше у него преимуществ в работе с пациентом. Танец первичен, как первична первая сигнальная система – моторика, посредством которой человек познает мир.

- Кого из российских психологов Вы считаете своими учителями?

- Эдмонда Георгиевича Эйдемиллера, Людвига Иосифовича Вассермана, и Бориса Вениаминовича Иовлева, они помогали мне в работе над кандидатской диссертацией «Танцевальная терапия в реабилитации психотических расстройств», которую я успешно защитила благодаря их поддержке. Я благодарна за помощь и Сергею Александровичу Кулакову, он, с присущей ему креативностью, взял на себя смелость быть научным руководителем диссертации. Также на меня большое влияние оказали труды Виктора Давыдовича Вида, в отделении которого я работала, особенно его книга «Психоаналитическая психотерапия при шизофрении», которую я прочла как Библию - с карандашом в руках. Я признательна коллегам за то, что они помогли мне сформировать серьёзный научный подход к исследовательской работе, присущий школе института им. В.М. Бехтерева. Поскольку все исследования по психомоторике в нашей стране  закончились в советское время (о ней писали Ананьев, Лурия, Бернштейн, Веккер, Выготский, Головей, Ильин и Розе, а потом – провал, слово это исчезло из употребления). Многое приходится восполнять, опираясь на практическую работу с психиатрическими пациентами, заполняя научный вакуум, который сформировался в последние годы в этой области. Поэтому цель работы Санкт-Петербургской ассоциации танцевально-двигательной терапии, председателем которой я являюсь, заключается в том, чтобы проводить фундаментальные научные исследования. Я модифицировала методику «телесного анализа Р.Лабана», разработав диагностическую методику «Телесный анализ», чувствительную для исследования динамики танцевальной терапии и со студентами моего первого выпуска в РГПУ им. Герцена мы отработали ее на курсе. Слава Богу, что у меня есть ученики, надеюсь, что они будут продолжать исследования, писать статьи в научные журналы, защищать диссертации и активно развивать танцевальную терапию.

- Какие Вы видите варианты интеграции танцевальной терапии с другими видами терапии искусством, например с арт-терапией, психодрамой?

- В структуру разработанной мной танцевально-терапевтической сессии, которую мы будем изучать в рамках образовательной программы «Танцевально-двигательная терапия: теория и практика», начинающейся в ноябре этого года в Институте практической психологии «Иматон», входит психотерапевтический рисунок и релаксация. Для меня рисунок – вербализация, выход на поверхность тех чувств, которые переполняют больного. В отличие от танца рисунок статичен и его можно использовать в качестве материала для терапевтического анализа. В методах терапии искусством (это касается как российской так и западной арт-терапии) специалистам свойственно, к сожалению, пока еще блуждать в потемках. Нам всем предстоит ответить на множество вопросов. Я рекомендую коллегам, интересующимся танцевальной терапией, книгу В.В.Козлова, А.Г. Гиршона, И.И. Веремеенко  «Интегративная танцевально-двигательная терапия» и  книгу Джоан Ходоров «Танцевальная терапия и глубинная психология. Движущее воображение», а также предлагаю им ознакомиться с англоязычными изданиями.

Мне хотелось бы, чтобы мои студенты, обучаясь на программе «Танцевально-двигательная терапия: теория и практика», научились критически мыслить, и могли оценить, что каждая из предлагаемых техник значит для них самих, каким образом они буду работать с больными. В России сейчас много специалистов, которые называют себя танцевальными терапевтами, но на самом деле, если человек называет себя терапевтом, он должен понимать:  терапия – это лечение, а не тренинг. Я хочу, чтобы учащиеся четко поняли и увидели разницу. А вот куда им идти – в тренеры или в терапевты – это уже их выбор. Терапевтический подход требует намного большего количества навыков и большей ответственности за результат своей работы. Медицинские психологи и танцевальные терапевты, работающие в больницах, должны дать оценку того, что произошло с пациентом за время психокоррекционной работы, написать психологическое заключение о динамике состояния пациента в процессе танцевальной терапии и описать результат (положительный или отрицательный), который обязательно должен знать врач.

Беседовала Юлия Смирнова