Зарецкий В.К. Социальное познание и ментальность в зеркале процесса решения творческой задачи // Консультативная психология и психотерапия. Специальный выпуск: Социальное познание как новая исследовательская парадигма в психологии. — 2014. — №4. — С. 207–222.

Исследования мышления при решении творческих задач, в которых участвовал автор данной статьи в период с 1974 г. и по настоящее время (т. е. уже 40 лет), были основаны на идее многоуровневого представления мышления как взаимосвязи четырех уровней (операционального, предметного, рефлексивного и личностного) и дополненной идеей закономерной динамики структурных изменений в зависимости от этапа поиска решения. Если рефлексии не происходит, тогда возникает блокада содержательного движения, прорывы которой происходят за счет насильственных решений. Насильственными К. Дункер называл решения, которые возникают в результате игнорирования неких условий задачи или дополнения ее другими условиями, которые насильственным образом изменяют исходный текст, зато позволяют ему предложить тот или иной вариант решения. Поскольку игнорирование тех или иных условий или же привлечение дополнительных условий происходит исключительно по инициативе испытуемого и детерминировано «изнутри», то творческую задачу можно было интерпретировать как своего рода проективный тест.

В качестве примера опишем анализ задачи «Лодка»: «К реке подошли сразу двое и просят у рыбака лодку, чтобы переехать на другую сторону. Он дает ее с условием, чтобы в ней ехало не более одного человека, и чтобы потом она была доставлена назад на то же место. Как это осуществить?»

Студенты 1990х годов предлагали такие решения, которые не приходили в голову студентам 1970х и 1980х. Возникла идея о том, что творческие задачи «чувствительны» к изменениям на уровне менталитета.

Если характеризовать кратко особенности мышления испытуемых, решавших задачу «Лодка» в период с 1974 и до конца 1980х гг., то можно отметить следующее. Насильственных решений было относительно немного, они возникали как результат творческого процесса, они не могли считаться в полной мере решением, т.к. были основаны на произвольной трактовке того или иного элемента условия. Наступало исчерпание даже насильственных вариантов и такие решения самими испытуемыми назывались «глупыми».

В 1990х гг. впервые «убили рыбака». Испытуемые с завидной регулярностью стали предлагать насильственные методы завладевания лодкой рыбака и решения своих проблем с переправой. До 1994 г. такие варианты в буквальном смысле слова «насильственных» решений не встречались.

По сравнению с предыдущими годами в начале двухтысячных можно в качестве характерных особенностей выделить три:

1. Насильственные методы завладевания лодкой становятся нормой мышления.
2. Впервые встречается вариант, когда один из двоих подошедших устраняет другого как конкурента (2004г.).
3. Процесс порождения насильственных решений становится неисчерпаемым. Решения порождаются планомерно без видимых творческих усилий.

Из вышесказанного можно сделать два вывода.

Первый: здесь есть предмет исследования. То, что раньше воспринималось как результат скорее переживания, чем мышления, стало показателем изменений в мышлении на уровне ментальности. Это способность, которую демонстрируют подавляющее большинство испытуемых.

Второй: рефлексия из процесса, способствующего повышению творческого потенциала, превращается в проблему, в которой можно выделить несколько аспектов, среди которых центральным нам представляется следующий.  Как можно, сохранив творческий потенциал рефлексии, нейтрализовать ее разрушительный потенциал. Представляется, что движение в рамках поиска решения этой проблемы ведет к теме «культурного самоопределения».

В 1971 г. Я.А. Пономарев анализировал взаимоотношения творческого и логического в мышлении. В 2002г. Н.Г. Алексеев к альтернативе «логическое — творческое» фактически добавил другую, обосновав, что мышление стало рефлексивным. Возникает другая шкала: вместо «логического — творческого» (или наряду с ним) появляется «нормативное — рефлексивное». Нормативное мышление — воспроизводит некие нормы, разворачивается в строгом соответствии с ними, рефлексивное мышление — эти нормы перестраивает и создает заново. И тот и другой процесс может протекать как логически, так и творчески.

Но в те же годы, когда мышление начинает рассматриваться Н.Г. Алексеевым как рефлексивное, начинает параллельно этой теме разрабатываться проблема самоопределения [Зарецкий, 1993, Краснов,1995, Каменский, 1996 и др.]. Появились носители опасной социальной болезни под названием «беспредел» — люди, для которых нет ограничений при достижении поставленных ими целей. Но наряду с носителями этой «болезни» есть другие люди, которые сознательно ограничивают себя в своей деятельности, тщательно выбирая средства и постоянно проверяя себя, не действуют ли они вразрез с тем, что провозглашают.

Итак, мы получили оппозиции: «логическое и творческое», «нормативное и рефлексивное», «детерминирование целями и не скованное ограничениями» — «детерминированное ценностями и вытекающими из них нравственными ограничениями».

Эти альтернативы лежат в другом «измерении» по отношению к схеме четырех уровней. Развитие обусловленной рефлексией способности легко проникать в основания собственного движения и изменять их ставит проблему ограничений. В 1970—80е гг. мышление было преимущественно логическим, нормативным, скованным естественными ограничениями. Когда мышление стало рефлексивным, творческим, свободным или легко освобождающимся от ограничений, то возникает проблема самоограничения или самоопределения по детерминантам процесса и его границам. Представляется, что это одна из проблем, которая может рассматриваться как кандидат в ключевые проблемы для психологической практики и связанных с ней практико-ориентированных исследований, современного образования и проблематики исследования социального познания. В этом контексте особый смысл приобретают обсуждения темы нравственной практики, как некоего идеала деятельности, представляющей собой попытки воплощения в жизнь определенных культурных ценностей [Зарецкий, 2004]. На стыке социального и культурно-ценностного пространств рефлексия может выступить как то, что «освобождает» человека полностью от внутренних ограничений, либо как то, что будет способствовать встрече человека с собственными ценностями и установлению внутренних (ценностных) ограничений на его деятельность. И если эту обретенную в ходе рефлексии ценностную позицию в деятельности удастся удержать, то такая «деятельность» будет выступать не только как решение задачи, не только как достижение цели, не только как решение некоей культурной проблемы, но как деятельность по утверждению ценности. Именно в этом смысле мы считаем возможным такую «деятельность» называть «нравственной практикой» [Зарецкий, 2013].